Алексей Куманичкин — Избранное:

Книга: «Долина творчества» (формат pdf, среднее качество сканирования) открыть

 

АБХАЗСКАЯ ЛЮБОВЬ 

 

-Не умирай! Зачем ты поднялась в такую рань,

Ведь пуля – дура, я же говорил.

Он промахнулся, идиот и дрянь,

Ведь я тебя собой почти прикрыл…

 

-Дурашка, если б он попал в тебя,

Я не смогла б и двух секунд прожить.

Одной остаться, лишь тебя любя?

Ты посильней, тебе и саван шить…

 

-А как же я? В переплетенье дней

Мне одному тоскливо… Ни к чему

Расцвет далёких заревых огней,

Туман в вечернем маревом дыму.

 

-Не торопись… Душа уходит вдаль…

Лет через сто я там тебя дождусь.

Не плачь, мужчина… Я люблю… Мне жаль…

Я счастлива… Я даже… улыбнусь…

 

-Не у-ми-рай!!!

 

* * *

 

-Шире шаг, тяните ножку при ходьбе, —

Раздавалось зычно на плацу.

А девчонки, в рост к забору прикипев,

Не таили от курсантов красоту.

 

Под околыш – старшина – упрятав взгляд,

Усмехался в пышные усы:

-Охмурили, обалдели и стоят…

Ну, робяты! Ну, курсанты, молодцы!..

 

А мальчишки нецелованы еще,

Их смущает старый греховод.

Но тесней примкнув к плечу плечо.

По плацу идет за взводом взвод.

 

В воскресенье, завтра, у курсантов выпускной,

Им обещан бал полночных лун.

Улыбайтесь, девочки, веселите строй…

Сорок первый. Город Львов. Июнь…

 

* * *

 

Сбежав от зноя летнего,

От трудностей «сохи»,

Под звёздами Веретьева

Пишу свои стихи.

 

За елями скрывается

Полузаросший плёс.

И к той, что там купается,

Я всей душой прирос.

 

Придёт моя красавица,

Вздохну ей из-под век:

Хочу тебе понравиться,

Остаться здесь навек.

 

Она с улыбкой ласковой

Ответит:

-Обалдуй…

И мне отдаст уста свои

Под долгий поцелуй.

 

* * *

 

Дом заснул, темны проёмы окон,

Бледноликой гостьей колдуна

Светит, заколдованная Блоком,

Стылая и грустная луна.

 

Снежным лесом, путая овраги,

Одинокой тенью бродит волк –

Рыцарь, полный силы и отваги,

Грации познавший смысл и толк.

 

Не боится крови. За «идею»

Может жизнь без трепета отдать.

И готов сразиться с чародеем,

Только… не умеет он летать.

 

Будь ты даже умным, крепким зверем,

Нету крыл – подобен валуну.

И, кляня в бессилье звездный терем,

Волк ночами воет на луну…

 

ПОД ЗВОН КУРАНТОВ

 

Тише, куранты, тише,

Не потревожьте сна…

Мается кот на крыше,

Спит до весны Весна.

 

Ёлочку нарядила –

Праздничной  ночи суть,

Стол для гостей накрыла

И прилегла вздремнуть.

 

Тихо вздыхает флейта

Ласковой феей сна.

Тише, куранты, бейте:

Спит до весны Весна.

 

Меридианом марким

Шествует Новый год,

Дарит свои подарки,

К ёлке Весну зовет.

 

Время вина фужеры

Выпить за мир до дна.

Знайте, куранты, меру:

Спит до весны Весна…

 

…С НОЯБРЕМ!

 

Жил в плену у пьянящих бокалов,

Редко книги ночами листал.

Вдруг возник из развала скандалов

Непотерянный мой идеал.

 

Средь страниц затерялась открытка –

Сколь былого заметы просты!

Осенила сквозь строки улыбка

Неземные девичьи черты.

 

…Часто память забыть что-то просим,

Тщась в забвении встретить покой.

А подружка по имени Осень

Одарила короткой строкой.

 

Проскрипела негромко калитка,

Прогремел заблудившийся гром.

Том в пыли, пожелтела открытка:

«Поздравляю тебя с ноябрём…»

 

* * *

 

У тебя в судьбе – четверо мужчин,

Милых и родных: брат, отец да я…

Не было в душе для пурги причин,

И любила ты, чувства не тая.

 

Брат далек теперь, не у дел отец,

Загрустила ты с чувствами в разлад.

В нашем изголовье засвечу светец,

Прошепчу молитву, всё пойдет на лад.

 

Разведет зима снеговой узор,

На ветвях берез инея наткет.

Вестником весны с запредельных гор

Аист в наш удел солнце принесет.

 

И займёт тебя до последних дней

Новая любовь, лучший из мужчин.

Не ревную я. Он моих кровей –

Хулиган и праведник, наш малютка-сын.

 

ТАТЬЯНА

 

«Итак, она звалась Татьяной…» —

Коль верно Пушкин говорил.

И нрав веселый и упрямый

И век машин не изменил.

 

Всё также тяготясь балами,

Спешит житейской мостовой,

В экономическом бедламе

Не растеряла разум свой.

 

Торопит век походкой лёгкой,

Смеётся шутке озорной

И с нескрываемой издёвкой

Считает глупость несмешной.

 

А в час зари ночного лиха,

Сиянье глаз прикрыв рукой,

Она одна вздыхает тихо

Над поэтической строкой…

 

ОСЕННИЙ ФЛЁР

 

Давай с тобой, Аринка, отдохнём,

Невзгод житейских растопив метели,

Ведь мы же заслужили, в самом деле,

Блаженство забытья с тобой вдвоём.

 

И пусть готовит выговор судьба,

Отметив невезение в приказе,

И не храним мы деньги в ЛОГОВАЗе,

Рассчитанном на чью-то медность лба.

 

Но правом вечным наделил Господь,

Что бы ни говорили нам невежды,

Хранить в душе на два гроша надежды,

Покуда не погрязнет в плотском плоть.

 

И мы живём, и любим, и храним

И от дурного глаза, и от порчи.

И нам вдвоём и трепетней, и горче

Ноябрь, осень, «белых яблонь дым…»

 

ВЕРА

 

Когда бороться не хватало сил

И встречный ветер был колюч, как шпага,

Тебя я до небес превозносил,

И ты давала воли на полшага.

 

Когда я мёрз, друзьями позабыт

И вьюгою житейской запорошен,

Расцвечивала чёрно-белый быт

Ты, словно гость, что радостно-непрошен.

 

Всегда со мной, незрима и скромна,

Не требуя заслуженной награды,

Ты рада, не ослабнув от вина

И от атеистической бравады.

 

Ну что ж, тебе я должное воздам.

Надеюсь, этим не прогневлю Бога.

Любовь моя – мой христианский храм.

А ты – к нему кратчайшая дорога!

 

НАВЕЧЕРИЕ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

 

Ещё с Востока не пришла звезда,

Чтоб известить рожденье Иисуса.

И русский гнев не испила Орда,

И на Москве-реке жилищно-пусто.

 

Ещё не книжны древние века,

И правит Ирод в нищей Иудее.

Парят над Вифлеемом  облака,

Главенствуют язычества идеи…

 

Но плотник ясли сколотил уже

И корм засыпал овцам и коровам,

И Август по финансовой нужде

Ведёт учёт и душам, и покровам.

 

Иосифа торопит Бог-отец

Вести Марию в град царя Давида,

Ведь столько падших в тьму греха сердец

Мечтают избежать тенет Аида.

 

«Спаси, Христос, на долгие века,

Взяв на себя людского хамства груды!..»

Но человечья память коротка,

И вечны и Голгофы, и Иуды…

 

СВЯТКИ

 

Январские календы попортил перевод,

Преобразив в российские коляды.

Языческий обычай по-прежнему живёт,

Тревожа зримо ортодоксов взгляды.

 

Двенадцать дней – крещенские – святы для христиан,

Являясь тропкой к озаренью светом.

Их возвеличил кодексом ещё Юстиниан –

Поборник христианского завета.

 

Должна встречать молитвами «святые вечера»,

Колени преклонив, мирская паства.

Спасая души грешные с заката до утра,

В пути под сень заоблачного царства.

 

Но радость от рождения, крещения Христа

Пост чередует шутовским бездельем.

Торопит весть благую бессонная звезда,

Мерцая ярко святочным весельем.

 

ИЛЬИН ДЕНЬ

 

С утра в душе томление,

А звон колоколов

Потворствует движению

Лишь праведных основ.

 

Коленопреклонённые

Стоят у алтарей

И бабушки согбённые,

И выводок детей.

 

И в страхе нечисть дикая

Стремится скрыться в ад.

Сегодня время тикает

Злодейству невпопад.

 

Сегодня всё особенно,

Вдоль поросли былья

Мчит в колеснице огненной

Святой пророк Илья.

 

НАТАЛЬИН ДЕНЬ

 

Первые блики проседи

Красят листвы прожилки.

Падают листья – осени

Стылой земле посылки.

 

Тянется из-за Сенежа

Клин журавлей спешащий.

Мы друзей ценим бережно,

Мало их, настоящих.

 

Время диктует правила,

В Лету уходит лето.

Где ты любовь оставила,

Там она плачет где-то.

Робкая, одинокая,

Хрупкая, беззащитная,

По-деревенски «окая»,

По-городскому «выкая».

 

Сумерки нынче ранние,

Ночи сегодня тёмные.

Чувства чужие ранены,

Струны родные порваны.

 

Бьёт лужи дождь заплаканный

Точками настроения,

Жизнь ограничив знаками:

Ната, сентябрь, воскресение…

 

14 ДЕКАБРЯ 1825 г.

 

На Сенатской площади кирасиры в ряд

Стройными колоннами, дерзкие, стоят.

На Руси безвластие: двор понёс урон,

А наследник скипетра не вступил на трон.

 

Россиян лишь армией можно в дуги гнуть,

Пронеслось казармами: «Надо присягнуть!»

Генералы важные – стрункою во фронт,

Строй ломает гвардия принципам в афронт.

 

Всё смешалось к вечеру: выстрелы, метель,

Мужество и трусость, барабанов трель.

Этот прёт на плаху, тот шукает брод,

Но опять закован в кандалы народ.

 

…Времена меняются, но един уклад:

Для царей – всевластие, для народа – ад…

 

* * *

 

Читала девушка стихи,

Напевно рифмами играя,

И словно все свирели рая

Звенели ветками ольхи,

Когда её тревожит ветер,

Сгибая с присвистом лозу.

И слушая, смолкали дети,

Старухи прятали слезу.

…Читала девушка стихи,

И с ними рушились столетья,

Местоименья, междометья

Парили, словно мотыльки

Над белопенною равниной,

Которая зовётся днём,

Где мы безвыездно живём,

Вдаль чередой секунд гонимы.

… Читала девушка стихи,

И это – строки и сомненья,

Восторженности вдохновенье –

Запало в душу навсегда.

И путеводная рука

Была прохладна и легка,

Как стан, затянутый в стремленье

Божественного вознесенья на облака…

Читала девушка стихи…

 

ГОГОЛЬ

 

Жизнь мальчишку баловала сказкой

Ярмарок сорочинских купчих.

Он писал об этом с приукраской –

Почерк был размашист, твёрд и лих.

 

Пыхал трубкой седовласый Бульба,

Чёрт ночами тешил кузнеца,

Мчался ревизор по делу службы,

Был Остап в обиде на отца…

 

Но перо всё медленней плясало,

Увязая в царстве «мёртвых душ».

Вздрогнул человек, вздохнул устало,

Чувствуя, что более не дюж.

 

Вышел в мир, взглянул поверх разора

(Сердце словно сделано из льда)

И промолвил в стиле приговора:

Скучно жить на свете, господа!..

 

* * *

 

Какой там госпиталь!.. Так, раскладушек скрип

Под старою брезентовой палаткой,

Где хрипы раненых и чей-то слабый всхлип.

Сестрицы Аннушки? Наверно, ей несладко

Терять свои прекрасные года

Под неумолчный грохот канонады,

И отвечать на просьбы: «Жить бы…» – «Да»,

Когда по чести «Нет» ответить надо.

Она прямит закомканный листок

И водит ручкой по нему незримо.

Израненный рязанский паренёк,

Срываясь в стон, твердит письмо любимой.

-Прощай, Маринка, недоцеловал,

Недосрывал цветы на древе жизни.

Меня накрыл артиллерийский шквал

Чужой удачи на чеченской тризне.

…Сестрёнка слёзы давит рукавом,

Рукой торопит стон его бессвязный,

А у мальчишки пред глазами дом,

Родной посёлок – будничный и праздный.

Спешит додиктовать своё письмо,

Успеть проститься, прежде чем косая

Старушка-смерть отнимет, что дано

Ему на двадцать лет земного рая…

И невдомёк парнишке, что конверт

Усталый цензор равнодушно спишет:

-Какой наивный! Думает, что смерть

И местный ад в письме своём опишет…

…Да, не услышит милая: «Прости…»

Мать не узнает, где её Дениска.

…Какой там госпиталь! Так, бивуак в степи,

Могильный ров без тени обелисков…

 

ОСТРОВ КРЫМ

 

Что сегодня творится с Россией,

Незабвенной моей страной?

Заграницей объявлен Киев,

Инородным – туркменский зной.

 

Как капель истончает камень,

Так и души тревожат сны.

Снится нам очищающий пламень

Апокалипсиса войны.

 

Мировая… Чечня, хорваты,

Бурунди, Сальвадор, Ирак…

Канонадой звенят автоматы,

Красит кровью закаты мрак.

 

И тела мы калечим, и души,

Даже летом поденщики зим.

Оторвавшись от смысла и суши,

Начал плаванье остров Крым…

 

ВО СЛАВУ ЖЁЛТОГО ЛИСТА

 

Осенний день разыгрывает пьесу

Из области житейских мелодрам.

И скоро по всему большому лесу

Листва стечет неспешно по стволам.

 

Недолго листьям радоваться свету,

И всё же, перед смертью не дрожа,

Они сродни, наверное, поэту,

Воспевшему отточенный кинжал.

 

Они ещё станцуют вальс мятежный,

Своею страстью ветер покорив.

По снегу разметав свои надежды,

Недолюбив, не спев, недокружив.

 

А может, это всё большой театр –

И наша жизнь, и мягкий листопад?

И может, зря благим мы сыплем матом,

Когда подолгу не дают зарплат?

 

Ну, что же, скоро свет погаснет в зале,

И зрители займут свои места.

Чтоб им, как обещали, показали

Спектакль во славу жёлтого листа…

 

ВИШНЁВЫЙ САД

 

Твой сад уснул, метелью припорошен.

Забылись вишни в снежной бахроме.

Соседский мальчик новые галоши

Примерил на сугробной целине.

 

Деревьев сны, наверное, цветные.

Им снится многоликий летний зной

И мы с тобой, влюблённо-озорные,

Как той, давно потерянной весной.

 

Да я и сам грущу о той потере,

Ведь лучших глаз на свете не найти.

Мы с садом осознали в полной мере,

Что лишь с тобой нам к счастью по пути.

 

…Весна февраль вдруг припугнёт капелью,

Когда слова и мысли невпопад.

Набухшей почкой, соловьиной трелью

Напомнит нечто нам вишнёвый сад…

 

ВЕСНА

 

Какие ливни! Что за грозы!

Они меня лишают сна.

Из сердца вытащив занозы,

Я их приветствую – весна!

 

Весна – сезон любви и неги,

Бессонно-длительных ночей.

Я, как безжалостный Онегин,

Диктую рифмы всё звончей

 

Какой-то трепетной Татьяне,

Чьи не забудутся черты,

И мысль моя, быстрее лани,

Вновь дарит девушке цветы –

 

Мелодией, знакомой с детства

И предназначенной одной.

Куда мне от восторгов деться

Такой сиреневой весной?!..

 

РОМАНТИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

 

Гудзонов залив, Лабрадор, Манитоба…

Ласкают слова незнакомые слух.

Напрасно романтикой бредим мы оба,

Ведь ветер скитаний к романтикам глух.

 

Министр финансов растратит получку,

Которую нам не успел заплатить.

Конечно, за это получит он «взбучку»,

Но нам всё равно пароход не купить.

 

Вздохнём экономно, подтянем желудки,

Спасибо властям, электричество есть:

Поджарятся быстро экранные «утки»,

И слух изласкает правительства лесть.

 

А нам на десерт, мой романтик с тобою –

Сенкевича неторопливый рассказ,

А также назло иностранному «бою», –

Квашонки, Кропотки и яблочный Спас…

 

ОСЕНЬ

 

Синь небес и желтизна листвы

Создают причудливую гамму.

Вновь природа разыграла драму

Увяданья солнечной поры.

 

Где-то застучали топоры –

Лесорубы тянутся к озону,

И плоты сплавляются к затону,

Дымом становясь с тоской смолы.

 

А кому-то валенки малы…

Это перед зимнею-то стужей!

Нарасхват селу валяла нужен,

Да запил… недели полторы…

 

Во дворах – ошмётки от коры,

Грязь… Но всё метель укроет вскоре.

Осень – это золотое горе

Некогда улыбчивой весны…

 

НОЧНОЙ МУЗЫКАНТ

 

Владимиру Равинскому

 

Жизнь в подземный переходах

Остограммится к ночи.

А над ними вдаль на «шкодах»

Мчатся быстро фирмачи.

 

Деньги – зло. Но брать их надо,

Утверждал, по слухам, Кант.

Ночь. Подземная «эстрада».

Одинокий музыкант.

 

Из кармана ствол достану,

Монолог из пары слов,

Чтоб по простенькому плану

Разделить его улов.

 

Он играет. Эти звуки

Мне о многом говорят.

Словно бабушкины руки,

Гладят, лечат, теребят…

 

Напрочь я забыл про слёзы,

Про душевный непокой.

Плачут музыкой берёзы,

Ноты сыплются листвой.

 

Вспоминаю домик скромный

В деревеньке под Орлом,

Взгляд девчоночьих огромных

Глаз напротив за столом.

 

Нет давно девчонки этой,

Деревенька умерла,

Но шатаются по свету

Ноты – памяти слова.

 

Вот играет доходяга.

Я вздохну, убрав наган:

-Как зовут тебя, бродяга?

-Я-то… Штраус Иоганн…

 

ВЕСТОЧКА ИЗ ЮНОСТИ

 

Тихий посёлок. Восток Беларуси.

В лужах глубоких купаются гуси.

«ИЛ» в поднебесье парит.

У сельсовета судачат бабуси,

Дама седая, спросив о Митусе,

В дверь старой хаты стучит.

-Здравствуйте! Помните с именем Тани

Связанный город, вехи мечтаний.

Клятвенный спич «за любовь»?

Жили тогда вы… не в Намангане?

Значит, забыла, вот наша память –

Целишься в глаз, мажешь в бровь…

Сколько же лет отцвело, облетело…

Что говорите? Да, постарела.

Кстати, и вы не юнец.

Что привело к вам? Ясное дело,

Детство о чём-то напомнить посмело,

Жизни предвидя конец.

И подводя постепенно итоги

Дальних скитаний по пыльной дороге,

Хочется юность вернуть.

Вот и стою я у вас на пороге,

Может, осталось от чувств к недотроге

Добрых мгновений чуть-чуть?..

Старец угрюм, он распряг страсти сани:

-Было. Прошло под воздействием брани.

Жизнь, как немое кино.

Я поиграю вам на баяне,

Тучи на небе, водка в стакане…

Впрочем, теперь всё равно…

 

В ГОСТЯХ

 

Что дать могу тебе? Тружусь, как вол,

Да всё напрасно… Зыркну суетливо.

И, словно составляя протокол,

Скажу казённо: «Хоть бы пригласила».

 

И вот в гостях. Стол на двоих накрыт

И тайный сумрак скрадывают свечи.

Ругаю тех, кто сделал нищим быт,

Почти антиправительственны речи.

 

Экран ТэВэ неловкости убрал,

Сочувствую притворно Антонелле,

Пусть и ругал намедни сериал

За то, что там «не как на самом деле».

 

Но беден я. И здесь любовь права,

Меня лишая права на надежду.

Я прячу в тень рубашки рукава,

Прорехи часто штопаной одежды.

 

Курантов растревожены басы.

Не в чувстве, в нищете боюсь признаться.

Зевнёшь, украдкой глядя на часы…

-Да, заполночь. Пора и собираться.

 

…Ты уберёшь посуду со стола

И до утра глядишь бессонно в небо.

Нам души не война сожгла дотла,

А нашей «мирной» жизни быль и небыль.

 

Меня прогнал на улицу простой

Вопрос, с оттенком очень грустной нотки:

(Вот по пути и бар полупустой)

«Что дать могу тебе?

-А мне бы водки…

 

КОЧЕГАР

 

Котельная врастает в землю,

Присыпанная угольком.

Ей отопить свою деревню

Велел районный исполком.

 

И в недрах топки паровозной,

Которую сто лет назад,

Списав, оставили совхозу,

Пылает раскалённый ад.

 

Лопатой крепкою совковой

Кидает уголь паренёк,

В обмен на тёплые альковы

Ему начислен доппаёк.

 

Не мелочь это в нищей жизни,

Когда с работою напряг.

Его глаза восторгом брызжут,

Лишь искры в стороны летят.

 

Угля с запасом накидает,

Чтобы закончился час пик.

И с наслаждением витает

Над мудростью потёртых книг.

 

СТАРИК

 

Очки без дужек. На веревке.

Он называет их «пенсне».

Вздыхает, что без подготовки

Пришлось непросто на войне.

 

Крылечко надо бы подправить,

Совсем рассыпался плетень.

Да силы нет и чай поставить,

И «дольше века длится день».

 

Один живёт в своей деревне:

«Кто на Москву, кто на погост

Переселились», – скрипнет древне,

В плену у иссушённых слёз.

 

«Кому я нужен, – буркнет сухо,

И помолчит, уставясь в пол. –

ТАМ заждалась меня старуха,

А я здесь, как дурной нушпол».

 

Он веком бит, ровесник века,

И обойдён своей судьбой.

Блок вечно прав: луна, аптека,

Ночь, неуют и непокой…

 

НЕ ДАНО

 

«Я вас люблю…» – словесный панегирик

Пленил немало девичьих сердец.

«Я вас люблю…» – слова висят как гири,

Я зря на них надеялся, гордец.

 

Я ошибался в сопредельном чувстве,

И, потеряв надежду и покой,

Пишу напрасно вирши об искусстве

Чужою бесталанною рукой.

 

Вы не прочтёте тщетные потуги,

И, слава Богу, беден их язык.

Я прячу деньги, мысли от супруги,

Ведь даже мыслей у меня впритык…

 

Ну что же, поглядим на мир устало –

Проходит жизнь, как пулька в домино.

И мы не любим, как порой бывало,

Нам даже ненавидеть не дано…

 

МОНАСТЫРСКОЕ

 

Л. Андреевой

 

С утра звонят колокола

На радость миру.

Послушниц праведны дела –

Пекут просвиру.

И просят Бога нас простить –

Всех, кто греховен.

И райской жизнью наградить

Тех, кто достоин.

Молитвой за себя и нас,

Изгнав беспечность,

Они несут свой добрый глас

Куда-то в вечность.

Вслед за монашеским перстом

Смотрю в оконце.

Дай Бог, чтоб вечно над крестом

Светило солнце!

 

НА ПОКРОВ

 

На Покров у нас погода ндравная.

Что же, осень – дело своенравное –

Холодает – близится зима –

Стала неизбежно ранней тьма.

 

На Покров у нас погода снежная –

Заметает вьюга чувства нежные.

И колючий резок первый снег,

Как когда-то близкий человек.

 

На Покров у нас плохие новости –

Нету денег ни в селе, ни в волости.

Нет и власти – в Думе и в Кремле,

В общем, нету счастья на Земле.

 

На Покров у нас немного радости.

Слава Богу – Церковь – Остров благости,

Не закрыта в этот день и час:

Помолитесь, батюшка, за нас!

На Покров…

 

НОЧЬ У «БД»

 

Здесь защитников вечер встречал моросяще-безрадостно,

Понимали ребята, что недолговечен покой.

И стонала в шеренгах гитара прощально и сладостно,

И твердил об угрозе атаки бесстрашный Руцкой.

 

Догорали костры, истекая белесою дымкою,

Оттеняя собой неприкаянный траур небес.

Завели свои танки последней партийной пластинкою

Адвокаты ЦК и радетели КПСС.

 

Зарыдала Смоленка, теряя людей под прицелами,

И омыл её камни бесшумный багряный ручей.

Здесь ещё много дней будут стены от ужаса белыми,

И останется вечно ковёр из цветов и свечей.

 

Задержался рассвет над поникшей от горя державою,

Не звенят в небесах голоса певчих птиц зоревых.

Эта ночь рассчиталась с людьми и бесславьем, и славою,

Воздавая одним и карая нещадно других…

 

КАЗИНО

 

Зелёное сукно стола

За много лет видало виды.

Здесь часто Талия спала,

Посапывая от обиды

 

На этот мир, на игроков

И на хрустящую колоду,

С которой племя дураков

Крупье обманывать взял моду.

 

Он карты мечет по столу,
Искоренив надежд излишки,

Как дождь осеннюю листву,

Рука его сжинает фишки.

 

Будь ты бандит или портной,

Или писатель Достоевский,

Крупье добавит по одной

И снимет банк с улыбкой дерзкой.

 

За счет него тебе налить

Предложат (нищему – подстилку?).

И до утра ты будешь пить,

Расколотив судьбы копилку…

 

ТЕЛЕФОННАЯ ЛЮБОВЬ

 

По мобильнику поздравления

(Разгулялся научный прогресс).

Чтоб поздравить тебя с днём рождения

Голос мой в дали космоса влез.

 

Через спутник, размноженный цифрами

В электронный какой-то сигнал,

Голос мой пересыпанный рифмами

За секунду парсек пролетал.

 

Чтоб успеть, чтоб слова поздравления

Прежде всех довелось мне сказать,

Как всегда, положась на везение,

Первым губы твои целовать.

 

Посылать поцелуи воздушные,

Получать их словесно в ответ.

Понимать, что в эфире подслушали,

И смеяться: любовь – не секрет.

 

И твердить, что люблю, что не властвуют

Над моею любовью века,

Что в душе у меня рифмы царствуют,

А по сердцу плывут облака.

 

Облака и надежд и желания…

(Без взаимности, слышишь, сопьюсь).

Электронные смяв лобызания,

Ты вдруг выдохнешь тихо: сдаюсь…

 

Возвращаюсь, бегу от прогресса я.

Ты меня не брани, не гони,

Не хочу больше вечного стресса и

Вот такой, телефонной любви.

 

Я хочу снова жить в нашем домике,

Видеть в окна сиреневый сад,

Засидевшись над маленьким томиком,

Отвечать вдруг тебе невпопад…

 

Телефон раскалится от бешенства,

Понимая, что списан в утиль.

Ты прости ему это невежество,

Он всего лишь игрушка, мобиль…

 

…Ежегодно встречая Успение,

Счастье в дом непременно зови,

Отмечая не свой день рождения,

А конец телефонной любви…

 

ВЕСЕННИЙ ГОСТЬ

 

Не ждал Ершалаим гостей

Порой весенней.

Средь сонма местных новостей

Лишь сплетен тени,

Как те гадалки по руке,

Твердили люду,

Что гость уже невдалеке –

Подобен чуду.

И кто-то, с пальмы ветвь сорвав,

Бежал навстречу.

Ему почтение воздав,

Без лишней речи.

Вошел усталый Человек

Под своды града.

Запомнить этот лик навек –

Уже награда.

Но неприветлива толпа,

Жестоки нравы.

Палач накинул свой колпак

На меч кровавый.

И прокуратор всех кляня,

Им, иудеям,

Сказал: «Казните без меня.

Я не умею»…

Через века же у славян

Он объявился.

И где-то, в стане киевлян

Остановился.

И вновь толпа издалека

Его узнала:

Всё та же тонкая рука,

Лик без забрала.

Здесь, у славян, Ему и жить,

Средь них Он первый!

Пришлось лишь пальму заменить

Ветвями вербы…

 

ПРИЗНАНИЕ

 

Я тебя не люблю, ненавижу,

Не прошу твоего участия.

Я тебя никогда не увижу,

Распрощался с тобой, как с частью «я».

 

Ты шагаешь соседней улицей

И живёшь на другой планете.

Называет тебя муж умницей,

Кличут мамочкой милой дети.

 

Не завидую тихой гавани,

Я иду по своей дороге.

И давно совместное плаванье

Предложил другой недотроге.

 

Счастлив? Да, но порою лунною

Я подчас осекаюсь, грубя.

И тайком от Вселенной думаю:

Вру я всё. Просто, Я ТЕБЯ…

 

С. Клычкову

 

Стихи поэта, как нектар,

Лечили души и сердца.

Не рукотворный – божий дар

Звездой в Поэзии мерцал…

 

Но Бог оболган и распят,

И с храмов сброшены кресты.

Смиренные, в граните спят

Защитники идей простых.

 

Явь хуже, чем больные сны.

Мерцая, гаснет звёздный свет.

Руси поэты не нужны!

Зачем? Ведь Сталин сам – поэт!

 

В арестах Русь, в кострах, в дыму.

Жгут книги, торопясь успеть.

«Поэт? Пойдёшь на Колыму,

Она отучит песни петь…»

 

И льётся не нектар, а мат,

Жизнь превращая в балаган…

…Какой-то полупьяный хват

В поэта разрядил наган.

 

ГРАНИ

 

Меня же терзают грани

Меж городом и селом.

Н. РУБЦОВ

 

Вологодские злые метели

Ткали издавна кружева.

Что-то, видимо, проглядели,

Заговорные всплыли слова.

 

Из пушистой метельной кудели

Выткан был рифмоплёт, острослов.

При рожденье сорочку надели,

Чтоб хранила от глупых врагов.

 

И с надеждой о праведной доле,

В ночь, под уханье северных сов,

Наречён был он именем Коля

И фамилией русской Рубцов.

 

И, хранимый судьбою своею,

Шёл по жизни поэт не спеша.

Бесподобно пером владея,

Не кривила собой душа.

 

Было всё, кроме смерти, в плане.

Был успех у судьбы под крылом.

Но поэта замучили грани

Между временем и умом…

 

* * *

 

Воздержимся от суеты,

В плену побудем у молчанья,

И вспомним милые черты

Чертовски милого созданья.

 

Пройдёмся улицей Мечты,

На площадь Памяти вернёмся.

Возложим юные цветы

Всему тому, о чём печёмся.

 

Моя любовь – твоя печаль,

Твоя печаль – моя тревога.

Любимая, мне очень жаль,

Что мучил я тебя так много.

 

Ты помнишь, каждому своё,

Воскликнул Он, идя к Голгофе.

Тебе – счастливое житьё,

Мне – неуют и чёрный кофе…

 

«ДОМОВ УЮТ»

 

Анечке

 

Обнимая «масявого плюшку»

(Так детишки игрушки зовут),

Моя маленькая подружка

Говорит мне про «домов уют».

 

Рассуждает с серьёзностью важной

Про такие «бальшие» дела:

-А у нас строят дом двухэтажный,

И «вишнявая» вся расцвела…

 

Выдаёт с головою секреты,

Не желая их в тайне хранить:

-А у нас есть варенье в буфете,

И его я успела разлить…

 

Для неё нет ни войн, ни «разборок»,

Ни бездомья, ни курса валют.

Ох, подольше бы, милый ребёнок,

Согревал тебя «домов уют».

 

* * *

 

Пуля в горле, словно шило в скате…

Видно, так уж повелось на свете:

Матери рожают на закате,

Палачи стреляют на рассвете.

 

Выпил конвоир, чтоб не терзаться,

Закусил и с трупа снял ботинки.

Выдохнул: «Ну что ж, вполне сгодятся…

Загоню, духи куплю для Зинки…»

 

Пионеры позже посадили

Здесь, по недомыслию, берёзки.

На костях на дедовых трубили

Внуки, рано сплюнувшие соски.

 

Но однажды юный барабанщик

Здесь прочёл своё четверостишье.

Очень смелый оказался мальчик –

Сразу было взорвано затишье.

 

Он стоял перед дружинным строем,

Исключённый, изгнанный из рая.

И читал поэму не о Трое,

Ни на шаг от рифм не отступая:

 

«Пуля в горле, словно шило в скате…

Видно, так уж повелось на свете:

Матери рожают на закате,

Палачи стреляют на рассвете…»

 

СТАЛЬ И МОЛОТ

 

Сталь молотом куют. Об этом зная,

Мальчишка Скрябин выбрал псевдоним.

И Джугашвили, друга не смущая,

Не поколеблясь, согласился с ним.

 

-Пусть молот бьет, течёт по свету Лена,

Пусть Бедные и Горькие живут,

Пусть строят кузни, в них – за сменой смена –

Сталь кузнецы российские куют.

 

Она пойдёт на пули и оковы,

Она нужна моей большой стране.

Вы куйте, кузнецы, к тюрьме засовы,

Выковывайте власть и славу мне.

 

…Всё рассчитал коварный Джугашвили,

Сосо всё очень тонко рассчитал.

Знал: из того, что химики открыли, –

Сталь – самый несгибаемый металл…

 

ПОЛОВИНКИ

 

Ночь следы притеняла,

Дождь со снегом прошёл.

Ты меня потеряла,

Я тебя не нашёл.

 

Нас метельная вьюга

Размела по долам:

Ты имеешь супруга,

Я – в плену милых дам.

 

Мы во многом похожи,

А вот любим не в такт:

Я твои сны тревожу,

Ты волнуешь мой шаг.

 

Плох, считаю, твой парень,

Ты коришь выбор мой.

«Каждой твари по паре…» –

Про кого это, Ной?..

 

* * *

 

Ах, какой неуютный апрель

Подарила нам нынче природа!

Притаилась под стрехой капель,

Вздулся лёд у Кулижкина брода.

 

Это, верно, с того, что у нас

Заскучали сердца по истоме.

И не то чтобы пламень погас,

Навалились причины и кроме.

 

Просто в торопи скачущих дней

Мы забыли о чём-то неспешном,

И не полотый вырос репей

Там, где место растениям нежным.

 

Не грусти! Мы прополем сердца,

И ещё расцветут наши души.

И небес золотая пыльца

Воздух сделает чище и суше…

 

ПИСЬМО ДРУГУ

 

Журавлей торопит к югу

Холод инеем бодрящим.

Я пишу открытку другу –

О пустом и настоящем.

 

Я хочу в словах простейших

Рассказать о нашей жизни.

О делах – больших, святейших,

И о повечерней тризне.

 

Я хочу поздравить друга

С днём рожденья. Что за дата!

А в кармане стонет вьюга

О подарке адресату.

 

Впрочем, дело не в подарке –

Деньги портят отношенья –

Пусть струится без помарки

Сувенир стихосложенья.

 

Если в строках новой книги

Зашагают рифмы строем,

Сбросим мы нужды вериги,

Храм поэзии построим.

 

Значит, ценность не в зарплате

И не в дорогих подарках.

И пока далёк Кондратий,

Лучше думать об Одарках!..

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

 

Падает с неба ночь,

В зыбке заснула дочь,

Девочке снится сон,

Что в неё паж влюблён.

 

Девочке снится бал,

Где с ней он танцевал,

Где для неё флейтист

Выдал весёлый твист.

 

Девочке снится сад,

Тихо там розы спят.

Там подарил ей паж

Сказочный экипаж.

 

Лошади упряжь рвут,

Кучер заносит кнут.

В золоте весь лакей,

Просит: «Садись, скорей».

 

Катится экипаж,

Счастлив весёлый паж,

Девочке горя нет,

Но… заалел рассвет.

 

ЗАЛОЖНИКИ

 

Из далёкой от нас Ломбардии,

Где не только прекрасно поют,

Перешли в Россию ломбарды, и

В них сегодня чего не сдают.

 

Ибо если страна обнищала,

Хлеба нет у её сынов,

То не станет духовным Начало

И не будет уютен кров.

 

И фамильные драгоценности

Приравнялись к муке в цене,

Вот такие «обыкновенности»

В нашем мире. Как на войне.

 

И теперь ростовщик-оценщик –

Уважаемый человек.

Пусть и скареден он, процентщик,

Что же делать – суровый век.

 

Здесь уже не до замков и гвардий –

Нам бы выкупить пряник и кнут.

Наши кормчие в грабь-ломбарде

Заложили свою страну…

 

ДИКАЯ ОХОТА

 

Дикая охота короля Проглота –

Загоняет зайца свора кобелей.

Им его не жалко – такова работа,

Значит, рви на части, рви и не жалей!

 

Королей свергают копья революций,

Утверждая «добрый и цивильный строй».

Но теперь по праву неких конституций

Гонит дичь на плаху кобелиный вой.

 

Видно, это гены прежних поколений:

Давит на сознание непонятный груз.

Тот – достоин славы – бьёт без сожаления,

Этот – пожалевший – выродок и трус.

 

Наша жизнь вращается чётко по спирали –

Времена меняются, да названья стран.

Дикая охота же вечно продолжается,

Мир себя терзает, свежей кровью пьян.

 

…Дикая охота короля Проглота –

Загоняет зайца свора кобелей.

Им его не жалко – такова работа,

Значит, режь на части, режь и не жалей!..

 

ПОКАЯНИЕ

 

Довоенное поколение…

Рюшки-бантики, чёрные вороны.

Твёрдость духа и… червь сомнения –

Лагеря на четыре стороны.

Баллы школьные, стройки ударные

И собрания комсомольские.

И окрестные слухи базарные:

-А у этого –  корни польские…

-А у этого – папка в лагере…

-А у этой – мамаша в ссылке…

И тайком отправляли в ГУЛАГи вы

Безымянные ваши посылки.

Довоенное поколение…

Расцветавшее в тёплом июне…

Отступали, вели наступление

Поседевшие рано люди.

Вы мечтали не жить дензнаками

И зачитывались фантастикой…

Прокатились по судьбам траками

Самоходки с фашистской свастикой.

Но победную точку поставили

На сожжённом рейхстаге в Берлине,

И свои костыли отставили

Из руин поднимая святыни.

Довоенное поколение,

Отошедшее к вечному сну,

Перед вами нам нет прощения

За потерянную страну…

 

ТУРСЕЗОН

 

Ты никогда не бывала в Канзасе?

Что же, слетаем, лето в запасе.

Не подвела бы только погода –

Что-то совсем расшалилась природа.

 

Купим билеты, чартерным рейсом

В сердце Америки с сумкой и кейсом.

Сутки полёта, минимум клади

И стюардессы с внешностью Влади.

 

Пару недель в современнейшем Сити,

Где тротуары и души в граните,

Где испоганил свежесть дыханья

Запах продажности перекупанья.

 

Душно в такой прозябать атмосфере,

Да и в карманном бюджете потери.

Есть и другой путь, не менее верный –

Что нам Канзас, отдохнем и в деревне.

 

* * *

 

Частенько не в ладах с судьбой –

Дня пилигримы –

Ведём мы с ней незримый бой

В тени могилы.

 

И не торопим душу в рай,

И в ад, конечно.

Но как ты рок ни ублажай –

Всё безуспешно.

 

…Играл у дома мальчуган –

Пацан прелестный.

Манил его на стройку кран –

У дома тесно.

 

Он побежал через шоссе,

Где мчат машины…

Напрасно, юзом по росе,

Скрипели шины…

 

Шофёр с дороги тельце взял

И прослезился.

Машину гнал, судьбину клял

И матерился…

 

Потом забегали врачи,

Но тело бренно.

И растревожила в ночи

Людей сирена.

 

Он надрывался, он звенел –

Тревожный зуммер.

Врач сделал всё, но не успел,

И мальчик умер…

 

НОЧНЫЕ ДУМЫ

 

Ночь. Луна. У дома бродит ветер,

Заплутав в невидимой траве.

Зелены картофельные плети,

Нету жёлтых красок на жнивье.

 

Лето. Август. Поздние зарницы.

И предвестья близости дождей.

Спит вода в объятиях криницы,

Чтоб на утро радовать людей.

 

Редкая собака в подворотне

Гавкнет, провожая нас с тобой.

Мы живём с тобою не в Капотне,

А в деревне, празднуя покой

 

Ночью здесь не часто «нарушают».

И не смотрят – кто, зачем и с кем.

С жёнами чужими разрешают

Побалакать, в общем, без проблем.

 

Тут крамолы нету – в самом деле,

Кто мне это может запретить –

Повести с тобою рядом велик,

Иногда в охотку пошутить?

 

И вздохнуть о том, что по ошибке,

В выборе житейских половин,

Мы с тобой растратили улыбки

Не дождавшись лета, в пору зим.

 

Наше… и не наше это лето.

Ты со мной… И всё же не со мной.

Грустные сбываются приметы –

Лето не сменяется весной…

 

НАТАШКА

 

На брови налезла фуражка,

Которую дед подарил.

-Опять хулиганишь, Наташка, —

Кричал ей сосед Автандил.

 

С мальчишками мячик гоняла,

Дразнила бездомных собак.

Забытою кукла лежала

В портфеле её просто так.

 

Цвели синяки на коленках

И ссадин узор на локтях.

Дралась часто на переменках

И взрослым грубила в гостях.

 

Но время способно на чудо,

Прошли то ли год, то ли два,

И вдруг неизвестно откуда

Возникла иная молва:

 

«Красавица! Чудо!.. Невеста!..» —

Крестил новой славой её

Наш двор – уникальное место,

Где слухов копилось быльё.

 

И как-то в восторженный вечер,

Под праздничный скрип радиол,

Я обнял Наташкины плечи,

Вручив ей букет маттиол.

 

Ударит – рассвет встречу в морге –

Наташкин гнев, словно гроза.

Но вдруг распахнулись в восторге

Её голубые глаза…

 

ТАТЬЯНИН ДЕНЬ

 

Какая грустная мечта,

Какая робкая молитва…

И ты давно уже не та –

Моя проигранная битва.

 

С тобою пил на брудершафт

Какой-то унтер бестолковый.

Мне ж ссылку прочил мудрый Плавт.

Ох, зря я дал ему целковый.

 

И я тебя не узнаю,

Вернувшись из чужих скитаний.

Не закушу, опять налью

И назову, как прежде, Таней.

 

…Рисунки утренних теней

Расплывчаты и угловаты.

Была ли ты? Тебе видней…

А можно ли латать заплаты?..

 

* * *

 

Помню, ты как кошка,

крепко смежив глазки,

мне мурлычешь: «Лёшка,

убаюкай сказкой».

 

Надо б попотешней,

тем не выбираю,

о любви нездешней

робко привираю.

 

Ткнулась в одеяло,

догорает свечка,

и стучит устало

милое сердечко.

 

Утром из-за леса

прокрадется солнце,

вспыхнет под навесом

в проруби оконца.

 

Лик мой некрасивый

как туман растает.

Скажешь: «Что за диво,

не надоедает».

 

И забыв поэта,

улыбнёшься сладко,

лишь щенок при этом

заскулит украдкой…

 

* * *

 

Ты соткана из милых мелочей,

А я таких подробностей – ревнитель.

Стелю ковры, рихтую шик свечей,

Чтоб пригласить тебя в свою обитель.

 

Дверь отворится, медленно войдёшь,

Оставишь плащ на вешалке в передней.

Присядешь и расслабленно вздохнёшь,

Каскад волос освободив от гребней.

 

За спинами танцующих теней

Легко признаюсь в дерзком увлеченье,

Когда сверчок из дровяных сеней

Поможет рифме чувственным скрипеньем.

 

Останешься, родишь мне сыновей,

И распрямишь погнутые скрижали.

Ты соткана из милых мелочей,

Но важное всегда по крохам ткали.

 

* * *

 

Подари мне себя – всю, без остатка.

Заключи в кольцо одиноких рук.

Знаю я, ты права, мне придётся несладко,

Но ещё тяжелее без этих мук…

 

МОЛЬБА

 

Наведи у меня порядок –

В доме, в судьбе, в душе.

Пусть растворится осадок

Грусти не в анаше.

 

Застели поостывшее ложе

В предвкушении сладкого сна.

И согрей меня нежностью кожи,

А не бокалом вина.

 

Рассчитайся с моими долгами,

Не наделав своих долгов.

И сумей посечь батогами

Зло, забравшееся под кров.

 

Называй моё имя славным,

В нём спокойствие находи.

А теперь я прошу о главном:

Оставайся, не уходи…

 

О. К.

 

Тебе бы родиться не в этой стране

И даже не в этом времени.

Представь, прискакал бы на диком коне,

Стряхнул пыль дорог со стремени.
Вошёл бы в покои, шагнул в будуар,

Чтоб вздрогнула ты неистово.

В камине – уголья – на сердце пожар –

Свечение чувства чистого.

 

Карета у входа, мы едем на бал,

Тебя ждут мазурок рауты.

С каким наслаждением я б ревновал

Тебя к поколению скаутов.

 

И ты, размахнув вихрь юбок своих,

Кружилась бы в танце яростно.

А ночью, в карете головку склонив,

Сказала б: «Целуй, пожалуйста!»

 

Ты б вечно царила в эпохе картин

И слушала мудрые речи.

А я опустил бы мехов палантин

На милые эти плечи…

 

Тебе бы родиться не в этой стране…

Опять начинается бой.

Подай автомат, ляг ближе к стене,

Не бойся, ведь я с тобой…

 

Г. Шпаликову

 

Ты загадал: калине красной

Алеть на ветках до зимы –

Примета жизни не напрасной

И долгой, как цветные сны.

 

Летели дни, писались строки,

Текла рекою суета.

И, приближая смерти сроки,

В судьбу вторгалась вновь не та.

 

Спешили узким коридором

На встречу с ломаной судьбой.

Да лишь несчастье было скорым,

Неуходящим – неустрой.

 

Вовсю природа постаралась.

Но время – разума тюрьма.

Калина быстро осыпалась,

Настала ранняя зима…

 

Елене Журкиной

 

Мы жизнь вогнали в стремена

В лихую, мрачную годину.

Растоптан мир, царит война,

И бьют враги в живот и в спину.

 

Теряя веру и друзей,

Мы стелим стяги на могилах.

Правительству и командирам

Готовим счёт своих потерь.

 

Но вновь приказ: идти вперёд,

И снова бой, тяжёлый, долгий.

И сам Господь не разберёт

За что мы бьёмся, словно волки.

 

А дома – слёзы матерей

И одиночество подружек…

Хлебнём сосед, по паре кружек,

Покуда живы. Ну, налей!..

 

РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКИЙ ДИАЛОГ

 

-Расскажите сударь мне про это,

Не стесняйтесь говорить про то…

И звезда российского балета

Кутается в старое манто.

 

А к её нетопленой квартире

Нежилой прибился неуют.

-Ну же, что там происходит в мире?

Где танцуют и о чём поют?..

 

Смотрит он на бывшую богиню:

Седина, тоскою полон взгляд.

-На дворе теплее… Здесь застынем…

-Но ведь там… стреляют, говорят.

 

На лице ни горечи, ни страха,

Искры жизни погасил туман,

Сползший с горных пиков Карабаха

На Баку и тот же Ереван.

 

Отвечает сударь с важной миной,

Подбирая важные слова:

-Что Нью-Йорк? Там жизнь не пахнет тиной,

Зеленеет сочная трава.

 

Там живут… С улыбкой засыпают,

Радуются солнцу поутру.

Уезжайте! Все же уезжают!..

-Если я уеду, я умру…

 

* * *

 

История стремится вспять,

Твердя свои уроки,

Толпа торопится распять

Добро, а не пороки.

Всё тяжелей и жёстче гнёт

Проклятия над миром.

Живым из ада восстаёт

Безжалостный царь Ирод…

 

ИСПОВЕДЬ РАБКОРА

 

В моих стихах автоморфизм

(Ах, знать бы, что это такое!).

Но мне знаком лишь пофигизм

И публицист Соммерсет Моэм.

И то не сам, а перевод

Недавно вычитанный в книжке,

Где нет ни слова про завод

Вконец наскучивший мальчишке.

И я слоняюсь у станка

И стружку уминаю тазом,

Пиша (пися?), нет, ждя звонка

(Слова какие-то – заразы).

В моих стихах антагонизм

(Мне это написал профессор),

Он проповедовал марксизм

На лекции в цеху компрессор…

Ну в смысле «ном» — компрессорном,

Где я на лекции евоной

Стихи все вывалил вверх дном

К его ногам массивной тонной.

Надменно взял мою тетрадь,

Сказал, что дома разберется,

И вот прислал, ядрена мать,

Письмо, в котором и стебется.

Он пишет, русским языком

Я не владею, мол, и баста.

Послать бы гада с ветерком,

Чтоб поскорее склеил ласты.

На чем же с мастером порой

Я очень дивно изъясняюсь,

Как прохожу сквозь проходной

И с дамою одной ботаюсь?

Нет, этот крендель вдрызг неправ,

Он сам не знает наших песен.

А у меня свонравен нрав

И сам я дюже интересен.

Я хлеще Пушкина порой

Стремглав закручиваю ритму,

И мой начальник-геморрой

Меня сподобил алгоритму.

Он так вот прямо и сказал:

Ты, Василек, как лошадь в польте,

Я алгоритмы понимал,

Но вот тебя понять – увольте.

Но не расстраивайся Вась,

Державин тоже был в измене,

Смотря на пушкинскую масть,

А вышло-то, что Пушкин гений.

Когда издам свой новый хит

Заткнется ленинский философ.

На всю Россию прогремит

Поэт Василь Лукич Поносов!..

От публикатора. Стихи

Нашел я в мусорной корзине.

Они, конечно, не плохи,

Но не легли на душу Зине,

Которой опус подарил

Поносов Вася вместе с сердцем.

Я, каюсь, стиль тот сохранил,

Размножив лишь. Издатель Перцев.

 

ЛАНА

Суббота. Один из вокзалов столицы.

Свистят электрички, бегут проводницы.

Толпа пассажиров штурмует платформы,

Спеша на фазенды, забыв про реформы.

И я тороплюсь, пробираясь толпою,

Покинуть столицу, уехать на волю.

Скользит равнодушно людей вереница –

Чужие слова, незнакомые лица.

И вдруг из толпы в нарушение планов:

-Постой, Алексей! Подожди, это – Лана!

И сразу я вспомнил Латгалии плесы,

Девчонку из Дагды – до пояса косы.

Глаза ее – чаши с озерною синью…

Я звал ее: «Лана, поедем в Россию!

Там солнце в ненастье сияет сквозь тучи!»

Она отвечала: «А в Латвии лучше!»

…Судьба разлучила меня с россиянкой.

Шли годы, Латгалия стала загранкой.

Остался за призрачной этой границей

Кусочек России – дом Ланы Синицкой.

Она превратилась в красавицу-даму,

Обрезала косы, отправилась замуж.

И вдруг… на столичном гудящем вокзале

Мы друг перед другом воочию встали.

Признаюсь, не чаял увидеть я Лану

В толпе гомонящей – бичей, наркоманов…

…Отложен отъезд, завязалась беседа,

У ног моей Ланы малыш-непоседа,

Смеясь, по бетону катает игрушку,

Сопливый оборвыш, мальчиш-побирушка.

-Скажи, что случилось? Муж выгнал из дома?

Зачем же в Москву, нет ли в Дагде знакомых?

Ведь это не жизнь, на вокзале, без пищи!

Малыш заболеет, а вылечить – тыщи…

…Поникли ее голубые озера:

-Муж любит меня, но не может стать вором.

Из Латвии нас попросили убраться,

А здесь мы чужие, куда же податься?..

Вот так и бичуем с семьей и друзьями,

Милиция гонит, как будто мы пьяни.

Отчаялись «выбить» работу и дом,

Забыла давно, что имею диплом…

-Поедем ко мне, ох ты, лишенько-лихо!

-Ну, всех не возьмешь, а куда мы без них-то?

Здесь мама моя и родители мужа…

Все живы пока, только мучает стужа…

-А что же правительственные заверенья

О помощи русским в тяжелое время?

-Кому мы нужны? Нам чиновник столичный

Сказал: «За «лимон» поселю в… дом публичный…»
Заплакала Лана: «Беги, опоздаешь!

Ты нам не поможешь, себя потеряешь!»

…Я ехал в свои журавлиные дали:

«Кого мы в тот август три дня защищали?..»

Нет, не убедили друзей моих лица

В словах президента, что Русь возродится…

 

Вернуться на главную

 

 

 

 

Герасимов Николай Николаевич (1931-2010)

О ТЕПЛЕ, ИДУЩЕМ ОТ ЗЕМЛИ РОДНОЙ

РОСИНКА

На листочке зеленом

Голубая росинка.

Отраженье в ней клена,

Неба, речки, тропинки.

Пить задумала птица,

В каплю клюв опустила.

И с зеркальной водицей

Целый мир проглотила.

 

НА РОДИНЕ

Обжигает солнце жаркими лучами:

Где-то отдыхают теплые дожди.

Птицы утомились. Птицы замолчали.

Сердце, не волнуйся. Сердце, подожди.

Мы споем с тобою о рассветах, росах.

Мы наговоримся вдоволь с тишиной.

О лугах, о травах, о дождях, о грозах,

О тепле, идущем от земли родной.

На широких листьях – торжество покоя,

На корнях, на тропке, бабочки сидят.

И бежит речушка голубой строкою,

И над ней склонился аймусовский сад.

Мы идем с тобою по родным дорогам…

Сердце, не волнуйся, радость не пролей.

Пахнет свежим сеном. Смотрят избы строго.

Улетает песня в тишину полей.

В РОДНЫХ МЕСТАХ

Походил, поездил я по свету,

Опаленный временем иду.

Очень тянет к липовому цвету,

К воздуху с настоем на меду.

Хочется обнять ночное поле,

Разбудить ржаную тишину.

Вечность прочитать на частоколе,

Краткий миг услышать как струну.

Хочется почувствовать былое,

Дедам древним заглянуть в глаза,

Под годами, под тяжелым слоем

Юные узнать их голоса.

Хочется своим быть, где родился,

Чтоб встречал меня отцовский край,

Чтоб шептали избы: “Воротился,

Принимай, ворота открывай!”

Я иду –какое это счастье –

Час свиданья! Час большой любви!

Двери – настежь, окна – тоже настежь,

И улыбки успевай, лови!

В щедром солнце разомлели липы,

Сладко пахнут и цветут, цветут.

Пчелы к липам так и липнут, липнут,

Да не засыпают на лету.

 

***

Тыщи лет я прожить не устал бы,

Тыщи звезд посылают мне свет.

И в тебя окунаюсь я, Талдом,

Я в тебе растворяю свой след.

Магазины кругом, магазины

Зажигают витринами день.

И грибы, и малину в корзинах

К нам везут из родных деревень.

По Собцовой, по улице, к рынку,

Повели тротуары людей.

Молоко в мою старую кринку,

Молодая крестьянка, налей!

Здесь в музеях былинная обувь,

Ворожил над ней старый кустарь…

И по срубам стучит еще обух,

И рубанок свистит, как и встарь.

И гармошка по озеру звонко

Разливает басы и лады.

И танцуют с парнями девчонки…

А вокруг ни войны, ни беды.

 

МОЙ ТАЛДОМ

Занимается утро легко.

Солнце золотом кроет дороги.

Раскрываю я дверь широко –

Город Талдом стоит на пороге.

И гудят электрички: “Привет”,

И автобусы стеклами блещут.

На балконы, на утренний свет,

Появляются люди и вещи.

И сапожник встает, и поэт,

И маляр, и банкир, и учитель.

Триста очень загадочных лет

Создавал тебя здешний строитель.

В вольном поле хлеба шелестят,

Отливаясь янтарной волною,

Они вам поднести норовят

Каравай подготовленный мною.

Тонет небо в озерную глубь,

Берега обросли красноталом.

Приголубь ты меня, приголубь.

В своих сенях укрой меня, Талдом!

 

ВЕЧЕР НАД РЕКОЙ

Река стоит, лишь щуки разбивают

Малиновое зеркало воды.

И поднимают над собою сваи

Пунцовые вечерние мосты.

Там, на холме, ютится деревенька,

Задумчивые, хмурые стога…

Туман, едва привстав на четвереньки,

Ползет на золотистые луга.

Лежит лениво пыльная дорога.

Вздремнули ольхи. Облака стоят…

В груди моей и радость, и тревога:

Ведь это ж родина, да, родина – моя!

 

***

Ольшаник. Пыльная дорога.

Крапива. Сгорбленный сарай.

И одуванчик – недотрога

Укрылся в свой зеленый рай.

И чье-то розовое детство

Лепечет, скрывшись в лопухах…

Я с тем, далеким, по соседству

Стою в солдатских сапогах.

У дома рыжая кобыла…

Сирень. Завалинка. Песок…

О том, что так извечно было,

Звенит о косу молоток.

 

***

Возле храма есть дом с палисадом.

Светлым днем и порою ночной

В нем горит пред иконой лампада

И сверчок распевает печной.

Перед образом Бога старушка,

Имя мужа лежит на устах.

Тут бушлат, тут походная кружка

И от шапки солдатской звезда.

Поминая погибшего мужа,

Просит слезно Иисуса Христа,

Чтоб солдаты живыми со службы

Возвращались в родные места.

Просит, чтобы на каждом пороге

Их встречали и хлеб и любовь.

Глянет в окна, шепнет ненароком:

“Наша церковь рождается вновь”.

Церковь стены свои поднимает,

Молодеет – светла и бела.

Облаков белокрылая стая

Обнимает ее купола.

Церковь слышит молитвы скорбящих.

И с церковной святой высоты

Крестят к Богу людей приходящих

Золотые Христовы кресты.

В святцы вписаны павшие в битвах,

К ним идем со священным огнем.

Да еще поминают в молитвах

Их любимые ночью и днем.

То в квартире, то в старой избушке

Огонек у иконы святой.

И живут у лампады старушки

Милым прошлым и светлой мечтой.

 

ПОЮТ КОЛОКОЛА

Восходит солнце. Красною строкой

Ложится свет на избы и на гряды.

И вознеслася церковь над рекой

С главами золотыми и оградой.

В лучах рассвета светятся кресты

И освещают радостью округу.

Ведет тропа в росистые кусты,

Туман прозрачный стелется по лугу.

Вот-вот и запоют колокола

О вечном, о незыблемом, о мирном,

О торжестве вхождения тепла,

О встрече с просыпающимся миром.

Забылся я, и будто невзначай

Небесная, безмерная дорога

Вдруг привела в мой озаренный край

О красоте мечтающего Бога.

Подняли ветви Божии персты,

И в омуте прозрачно розоватом

Сияют, отражаются кресты

Неколебимо, благостно и свято.

И вот поют, колокола, поют

И в небеса приподнимают душу…

Я звоном очарованный стою,

Готовый вечно созерцать и слушать.

 

ВЕЧЕРЕЕТ…

Вечереет. Избы. Ивы.

Луг оранжевый лежит.

Чайки кружат над заливом,

Дремлют кочки, как ежи.

Задушевный детский лепет

Про сраженье, про полет…

Над деревней в синем небе

Тихо облачко плывет.

Спит военная дорога,

Заросла, едва видна.

Вдовьих слез на ней так много –

Солона, горька она.

И течет, как время жизни,

То игрива вся до дна,

То торжественна, как тризна,

В берегах крутых Дубна.

 

ВСЕ ТАК, КАК ПРЕЖДЕ

Все так, как прежде: наступает вечер

И тишина, как будто видишь сон,

И ветви опускает мне на плечи,

Как руки друг, большой тенистый клен.

И чуть качая бурые сережки,

Глядит крапива в стихший огород.

Как поросята, подобравши ножки,

Лежат на грядках кабачки вразброд.

И старый дом с замшелой бурой крышей…

Густой медовый запах луговин…

Все так. Лишь нет друзей моих, мальчишек.

Они ушли в суровый мир мужчин.

 

ХЛЕБ

Зерно бросала в землю мать,

Сынов погибших вспоминала –

Не падала и не стонала.

Лишь из-под черной шали прядь

Седая на лицо спадала.

Ее слеза сама собой,

В лицо из глаз катилась синих,

И перетруженной рукой

Она касалась лба порой…

…И рос упрямо в холод, зной

Победный, горький хлеб России.

 

ДЕТИ ЗЕМЛИ

Мы за сараи тайно уходили.

Мы были вровень с луговой травой.

В ромашках, колокольчиках мы плыли,

И ветер был наш главный рулевой.

Порхали, опасаясь наших рук,

Расписанные бабочки вокруг.

Искали мы и сказочного гнома,

Дотошно раздвигая клевера.

Ложился мир ковром у наших ног

Там, на задворках старенького дома…

Теперь мы горы и моря прошли,

Теперь умом постигли мир Земли.

Но та звезда – звезда познанья светит:

Вселенной тайны наши жгут умы,

Нам снятся звезды, лунные холмы…

Мы, в сущности, остались те же дети.

Нас кормит молоком все та же мать –

Призвание искать и открывать!

 

ЧТОБ УВИДАТЬ ВЕЛИЧИЕ ПРОСТОРА

Цветет, цветет наш яблоневый сад,

Ты посмотри, как он цветет, родная!

А я опять уеду, и назад

Когда вернусь, пока еще не знаю.

“Куда стремишься?” – все мне говорят.

Одни слова, как добрый хлеб, подносят,

Другие – подсыпают будто яд,

А третьи – словно соли в душу бросят.

То отмолчусь, то шуточку найду,

То перейду на что-нибудь другое,

А то – руками просто разведу,

Прикрыв от обсужденья дорогое.

Я не хочу в беседах раскрывать,

Что ухожу за синим небом в горы,

Чтобы сильней дышать и рисковать,

Чтоб увидать величие простора.

Я ухожу, чтоб крепче тосковать

О наших белых, солнечных березах,

Они мне будут душу согревать

В трескучие якутские морозы.

Я ухожу в горячий, лютый труд,

Чтоб сердце билось, билось полной силой,

Чтоб слышать тела напряженный гуд,

Чтоб будто струны становились жилы.

Я всколыхну души и тишь, и гладь,

Я отыщу восторг и восхищенье.

Я ухожу, я еду, чтобы ждать

Волнующих мгновений возвращенья.

Я ухожу и снова прихожу

Сюда, где светят синие окошки,

Где я начало и конец свяжу –

Пусть не дороги, так моей дорожки!

 

***

Лежу больной. Сама южанка-ночь

Сквозь окна входит в тихую палату,

И сон приходит, видимо, помочь.

За помощь он не спрашивает плату.

Слабею, к горлу подступает ком.

Туманят взор непрошеные слезы.

Я вижу, как в тумане босиком

Идут ко мне родимые березы.

Идут, когда пробьет полночный час,

Когда никто не встретит на дороге

И не увидит посторонний глаз

Их белые шагающие ноги.

Они несут лесную тишину,

Несут росу, врачующую раны.

Они придут – и я тогда усну,

И я здоровым после ночи встану.

Но где они? На их святом пути

Шумит вода глубокая, большая.

Шепчу реке: “Раздвинься, пропусти!

Они сегодня чудо совершают…”

Река в ответ – ни слова, ни гу-гу,

Погасли звуки в берегах остылых.

Мои березы там, на берегу,

Остановились – перейти не в силах…

 

КРЫМ

…В туманной высоте стояли мы,

А с моря голос долетал уныло.

Крым легендарный хмурился из тьмы,

Как будто больно его сердцу было.

Мелькали чайки, и молчал Гурзуф,

Тревога постепенно нарастала.

Предчувствуя душевную грозу,

Мысль о потере в воздухе витала.

Все мирно было, но сквозил разлад,

И крики чаек слезы источали,

И камни будто обретали взгляд,

Исполненный обиды и печали.

Последний раз родной была земля…

Предчувствуя живую скорбь разлуки,

Из каждого окна и корабля

Она кричала и тянула руки…

 

НА ГОРЕ “КРАСНЫЙ КАМЕНЬ”

В лазури “ТУ”, как яхта.

Внизу далеко – Ялта.

Синеет плоскогорье.

Уходит небо в море…

От пристани отходят

Большие пароходы.

Отходят, завывают,

В дали туманной тают.

Над головой, как стадо,

На север мой отрадный

Идут, волнуясь, тучи,

Облизывая кручи.

Пойду я к сказам грозным

И кину в тучи розы.

В моем краю над лугом

Повеет, может, югом.

 

НАД ДОНОМ

Луна. Дорога. Тишь долины

И хаты белые видны.

В далекой роще – крик совиный,

За кручей – мерный шум волны.

И тополей уснувших тени

Лежат на скалах чередом.

Безмолвны двое, как виденье.

Внизу под ними – тихий Дон.

Ее лицо немым вопросом

Застыло у его лица…

И, прочертив дугу над плесом,

Звезда сгорела до конца.

Вздыхает Дон и затихает.

И плачет вдалеке сова.

Белеют хаты, да мерцает

На берегу полынь-трава.

 

КРАСА СВЯЩЕННАЯ ЗЕМЛИ

Ее клянут, ее целуют

И умирают за нее,

По ней идут напропалую,

На ней цветы и воронье.

Земля, мы за тебя в ответе,

Мы славим твой великий лик.

Но гибнет в нашем белом свете

Краса священная Земли.

Идет война – Земля другая:

Горят леса, ползет беда,

Она, от боли содрогаясь,

Внезапно рушит города.

Грызут, сосут машины недра,

Найди, открой и одолей…

Уходят вековые кедры

С глазами юрких соболей.

О люди! Знаете вы вроде,

Что есть роса, что есть слеза.

Но не глядите вы природе

В многострадальные глаза.

А, может, возмущаться надо

И потрясать, и разрушать,

Ведь топором родное чадо

Вдруг замахнулося на мать.

Пока сквозь дымку солнце светит,

Пока цветок цветет в пыли,

Давайте мы оставим детям

Красу священную Земли!

 

ДОМ РОДНОЙ

Мне недругом лес не бывал никогда.

Как свой я к нему приходил.

Меня он кормил, согревал и всегда

Мне книгой раскрытою был.

Учил он меня не робеть и не лгать,

Владеть головой и рукой,

О ценностях помнить, о радостях знать –

Мне жизни не надо другой.

Устанешь порою, а сердце поет.

Мне дорог, мне радостен шаг:

Я знаю, как гнезда соловушка вьет,

Как тает от солнышка мрак.

Птенец упадет из гнезда – подниму.

Он серенький в крапинку весь.

Душой улыбнусь на прощанье ему,

Со мной улыбается лес.

В плодах можжевельник. Он синий, седой,

И слава ему, и почет.

Под пышкой колючей его бородой

Целительный воздух течет.

Могу я невестой березку назвать –

Сестрою – и ель, и сосну,

А дуб – моим братом. Под ним, как в кровать,

На корни свалюсь и усну.

Во сне мне приснятся родительский дом,

И мать, и ее пироги,

И песни, которые пели с отцом,

Когда он просил: “Помоги”.

И слушали песни ржаные поля,

И золото щедрой зари,

Соседи, которые вышли гулять,

И бор под названьем Пырьи…

Зачахла деревня. Ее среди дач

Однажды мы еле нашли…

Я слышал крестьян нестихающий плач

Лишенных трудов и земли.

И дерево гибнет, и гибнет ручей.

Нет ягоды. Нет уж гриба.

Ватрушкой и хлебом из русских печей

Не пахнет старушка-изба.

Я вздохи полей и лесов услыхал,

Услышал отечества стон…

Нужны нам для жизни, и вяз, и ольха,

И добрый крестьянский закон.

 

КАКАЯ ЗАТАЕННОСТЬ ЖИЗНИ…

РАССВЕТ

Прохладно на лугу прибрежном.

Светла река, и воздух чист.

И ветка держит тихо, нежно

До синевы промытый лист.

В молчанье чуткая осока,

Камыш таинственно затих.

Кулик, уставив в воду око,

По плесу ходит – пишет стих.

Какая затаенность жизни!

Природа ждет, и песня ждет.

Сейчас росой береза брызнет

И смех по травам разольет.

Сейчас… Сейчас… И покатились

По селам крики петухов.

Дворы со скрипом растворились.

Мычанье. Выстрелы кнутов.

Кружат грачи. Под радость грая,

Под звон косы, под песни вод,

Земле на грудь, лучась, играя,

Младенцем солнышко встает.

И вновь рожденному навстречу

По полю женщина идет…

Она идет, и жизни вечность

В себе восторженно несет.

Несет – что было до восхода.

Что будет впереди – несет…

Поют на перекатах воды,

И берег молодо цветет.

 

ОСЕНЬ ЗОЛОТАЯ

Разгулялась осень,

Осень золотая,

Медь под ноги бросив.

В небо – птичьи стаи.

Только в гаме, звоне,

В полыханье света

Тихо сердце стонет,

Провожая лето.

Рыжая осока

У дорог, в низинах.

На колу – сорока,

На ветру – осина.

Красный град рябины

На тропинке пляшет.

А в дому смотрины,

И невесте страшно.

То горит, то гаснет

На щеках румянец…

За окошком ясень,

На листве багрянец.

 

УТРО

В желобочке осоки росинка.

Утром свежим изумлена.

И кустов за туманами синька,

И восход, и к восходу тропинка

Ей, как детскому глазу, видна.

Вся искрится, прозрачная, рвется

Поскорее светило поднять.

Верить, верит, что будет, как солнце,

Что она его светом нальется,

Что возьмет его силу огня…

 

***

Поет-трепещет жаворонок.

Там, в море синем высоты,

И травы, и густые кроны

Свои приподняли листы.

Они, как уши, вдруг открылись

И в сладком полусне застыли:

Ведь песня дивная с небес –

Про поле, про кудрявый лес.

Вот так душа, когда услышит

Далекий колокольный звон,

И солнцем вдруг запахнут крыши,

Раскроется со всех сторон.

И мир раздвинется стократно,

И позабудется печаль,

И света солнечного пятна

Нас позовут в лесную даль…

 

ДУБНА

Ах, Дубна! Ты родная молчунья.

Если скажешь, то шепотом в лад.

Ты, как добрая сердцем колдунья

По своим берегам повела.

Приоткрыла тумана накидку

Из летящего с поля тепла,

Показала луну под ракитой,

Что от тайной любви родила.

Ночь – огромная синяя слива.

Спят созвездия лилий. Вода

То стоит в омутах и заливах,

То ломается, будто слюда.

Ах, поляна! Поляна-медунья

И врачующий душу дурман…

Я люблю эту речку-колдунью

За ее материнский обман.

Про измены, про слезы не скажет –

Похоронит в своих омутах.

И прольет свою синюю пряжу,

И на боль и на жизненный страх.

И любовь, и беду укачает.

Чутко слушает, если поешь.

Исцелят от больного молчанья

Перекатные воды ее.

Затихают вдали перекаты,

Жутко смотрит в глаза глубина.

Ах, Дубна! Только ты виновата,

Коль со мной говорит тишина.

 

КУВШИНКИ-ЛИЛИИ

Ты сторонка родная, забытая.

Лес ─ колдун и колдунья – река.

То ли память, делами забитая?

То ли стала ты мне далека?

Иль приснились, иль в памяти милые

Где-то рядом, не рядом, так где?

Те кувшинки, мы звали их “лилии”,

Что лежали на синей воде?

Сесть хочу я на краешек берега

И услышать родное тепло.

Это рядом – не то что в Америке –

На Дубне мое детство текло.

Пусть не ждут, но однажды приеду я

К незабвенным кувшинкам моим.

Ни о чем не печалясь, не сетуя,

Улыбнусь нестареющим им.

Вдруг засветится лилия белая,

И исчезнет в душе пустота…

Может, жизнь озаренною сделает

Колдовская ее красота.

 

ГРАЧИ УЛЕТАЮТ

Прозрачен воздух. Даль безмерна.

В деревне тихо. Желтый лес.

И облако, как утка, мерно

Переплывает синь небес.

Стерня под солнышком ершится.

Стоят задумчиво стога.

Но вдруг винтом взлетают птицы,

И по полям несется гам.

Последний день, последний вечер

Грачам быть в мире золотом –

Березок бронзовые плечи

Растают завтра под крылом.

И будут звонкие синицы,

Сороки будут по утрам

Следить, как мухой, снег кружится,

Как ходит ветер по дворам.

 

ЖЕЛТЫЙ ДЕНЬ

Гуляет по опушкам желтый день,

И сень лесов светла и недвижима,

Как будто всплыли избы деревень

Над изумрудным озером озимых.

Остановились вязы над рекой,

Развесили оранжевые кроны.

Пестреет стадо, тянется строкой

По бархатному, солнечному склону.

Грачи в жнивье. Лазурь небес пуста.

И в тишине, что сразу наступила,

Гремят порою бревна на мостах,

Поскрипывают старые перила.

Неторопливо берегам крутым

О чем-то повествуют перекаты…

А вязы удивительно красны,

А вязы удивительно богаты.

Ведет, ведет заветная тропа…

И бесконечны золотые думы…

Мелькнул мальчишка и в кустах пропал.

Рябина, вздрогнув, наклонилась шумно.

К багряным гроздьям тянется рука

И ловит, ловит, ловит их наощупь…

Несется лай собак издалека,

Пугая затаившуюся рощу.

 

РЫБАЦКОЕ УТРО

Восходит солнце над поющим лесом,

Недвижима река в его плену.

И лодка, будто утренняя песня,

Плывет и гонит алую волну.

Поют ромашки о жемчужном свете,

Поют о синем море васильки.

Кидают в лодку золотые сети

И золотую рыбу рыбаки.

Не сжечь росы пленительную нежность,

Пожар цветов водой не угасить.

И весла гнутся, прославляя свежесть,

Лихую свежесть пробужденных сил.

Восходит солнце над поющим лесом,

Недвижима река в его плену…

И первая разбуженная песня

Садится на рыбацкую волну.

 

ГРОЗА

Находит грозовая туча

И черной тушею своей

К земле сгибает вязов сучья

И гнет вершины тополей.

По листьям дождик бьет, как дробью.

Несутся куры под навес.

И окна смотрят исподлобья

На силу грозную небес.

Удары – будто рвутся крыши.

И блещет, и дрожит река.

Я весь пронизан светом вспышек.

Я озираю берега.

Я вижу, как деревья скачут,

Как гребнем чешет дождь траву…

Я буйной радостью охвачен.

Грозой дышу! Грозой живу!

 

ПОЧЕМУ?..

Кто вас выбелил, березы?

Кто вас вытянул в струну?

Вы стоите под наркозом,

Вы оделись в желтизну.

Почему вас жгут, березы?

Почему от вас тепло?

Почему пьют ваши слезы,

Облегчая боль и зло?

Кто вас выкрасил, осины?

Кто вас вытянул в струну?

Почему вдруг хруст лосиный

Нарушает тишину?

Почему почти полынный

Запах, запах от стволов?

Почему зовут осиной

Горечь жизни, горечь слов?

Почему, коль ты немилый,

Говорят в моем краю:

“Как умрешь –  в твою могилу

Кол осиновый вобью”.

Видно сладость, видно горечь

Не спасают нас от бед…

И везде судьбы топорик

Оставляет горький след.

 

ШТИЛЬ

Солнце заходит. Тихо. Тепло.

Красное лоно залива.

Кажется, колет цветное стекло

Темно-вишневого цвета весло,

Падая в воду лениво.

Вдаль одинокая птица летит,

В золоте света купаясь,

Будто бы статуя с каменных плит,

Вниз на баркасы рыбачка глядит.

…В море поют, возвращаясь.

 

ЗАКАТ

Хоть вечерело, а в саду

Горят рябиновые грозди,

Но их по искоркам крадут

Дрозды – отчаянные гости.

Кричит ворона: “Ка-ар! Ка-ар! Ка-ар!

Рябину воры обдирают”,

А солнце, как пурпурный шар,

Катится тихо за сараи.

 

ДУБ

Как черных птиц шальная стая,

Несутся тучи – дождь и гром.

И страх, как существо, витает

В живом сознании моем.

Но верю я не в светлый случай

И не в молящую слезу,

Я верю в этот Дуб могучий,

Принявший на себя грозу.

Он со стихией грозной сладит,

Укроет всех, кто мал и слаб.

Он пташек на ветвях усадит,

А под ветвями – сельских баб.

 

ЗИМНЯЯ КАРТИНКА

Белый, чистый, мокрый снег.

Черные деревья.

Прямо – изгородь из слег,

А за ней – деревня.

На лугу стоят стога,

Из макушек колья.

А дорога, как дуга,

Огибает поле.

На пригорке детвора.

На горе – мальчишки.

На соломе, у двора,

Скачут воробьишки.

Из окошка шлет привет

Взгляд знакомый, женский.

И стоит спокойно свет –

Синий, деревенский.

 

УКРАИНСКАЯ НОЧЬ

Угас большой, горячий летний день.

Во мгле густой белеют мирно хаты.

И месяц залезает на плетень

Послушать, как поют в селе девчата.

На валунах красавицы сидят.

Созвучны голоса, неповторимы.

Вздыхая, в окна матери глядят.

Их дочери поют своим любимым.

Прохладой дышат кроны тополей.

Прядет звезда серебряные нити.

А звуки тают в сумраке полей –

В оцепеневшем колосистом жите.

Река и чар, и свежести полна –

Трепещущая, жуткая, живая.

Скользя по чуть сверкающим волнам,

Легко и быстро лодка подплывает.

Мелодия призыва отзвучит

И опустеют незаметно камни.

Придет желанный, тихо постучит,

Раскроются, поскрипывая, ставни.

Подует ветер. Сонно меж собой

Зашепчутся невидимые листья

Про добрый мир, про тайную любовь,

Про песню сердца на дороге мглистой.

 

***

Льется лунный свет во тьму

Желтыми слезами.

Чем я вижу, не пойму, ─

Сердцем иль глазами.

Иль ночная глубина.

Иль туман туманит.

Иль зовет меня Дубна,

Иль лукаво манит?

Машет ветка, как рукой,

Шепчет мрак признанье:

Всплыло светлою строкой

Первое свиданье.

Ночь большая – на двоих.

Знаю, сказкам верят.

Вместо сказки – звонкий стих

Будит сонный берег.

И растут твои глаза,

И врастают в душу.

В них слеза и в них гроза,

Но не равнодушье…

И блуждает грустный взор

По тропинкам, ивам,

Что слыхали разговор

Двух людей счастливых.

Льется лунный свет во тьму

Желтыми слезами.

Чем я вижу, не пойму, ─

Сердцем иль глазами…

 

***

Раздался выстрел, и стекло лимана

Как будто раскололось, дребезжа,

И белый лебедь со сквозною раной

Нырнул в туман, предсмертно трепеща.

Упал на воду и раскинул крылья.

Но вдруг его подруга позвала.

Поднялся он. Его глаза раскрылись.

Любовь и верность птицу подняла.

Он, воду с кровью алою мешая,

Поплыл, слабея, в утренней тиши.

И вот лежит, как лилия большая,

Забившись в голубые камыши.

 

ДЕЛА СТАНОВЯТСЯ СУДЬБОЙ…

ПОЖИМАЮ РУКУ

От души пожимаю руку

Закадычному, лучшему другу.

Пусть с ним ссорюсь порой до раздора,

А случится беда – он опора.

От души пожимаю руку

Человеку, познавшему муку.

Он посмотрит устало, сурово,

Но не скажет фальшивого слова.

От души пожимаю руку,

Что привыкла и к лому, и к плугу.

Да, рука тяжела и шершава,

Но она держит нашу державу…

 

ПОЭТЫ

Поэты в работе бывают

Старателям тайным сродни.

В народ, уходя, добывают

Слова золотые они.

Слова о горячих металлах,

Слова о студеных ключах.

Поэтам судьба начертала

В слова красоту заключать.

Рубцует их нежную кожу

Их творческий, лютый огонь.

Ведь он лишь единственный может

Звезду положить на ладонь.

Поэты не пишут руками,

А сердцем – ценой дорогой.

Поэзия мраморный камень

Разбудит живою строкой.

Поэзии мир не иссякнет.

Ей жизнь и любовь отдают.

В степях и лесах, и на саклях

Поэты, сгорая, поют.

 

И.С. РОМАНОВУ

…Днями летнее солнце играло

На копне моих рыжих волос…

…Только девушкам был я не нужен –

Некрасивый, нескладный такой…

И. Романов “Костер”

Я тебя совсем не знаю рыжим,

Неудачником в любви не знаю.

Белым-белым старикашкой вижу,

И с тобой деревнею шагаю.

Солнцелюб, ты солнцем упивался,

Шел ты в окружении природы.

Не себе, а людям улыбался,

Улыбался встречному народу.

И настраивал себя на этот лад ты –

Начиналась песня золотая.

Загорались зори и закаты,

Граили грачей весенних стаи.

Открывался мир, тобой рожденный,

Ярко в нем костры твои горели.

Льны под ветром тихим, полуденным,

Как глаза твои синё синели.

Передать хочу я людям, липкам,

Что у окон с ветерком играют,

Свет твоей романовской улыбки,

Чтоб она жила, не умирая!

 

ПОСВЯЩАЕТСЯ М.Е. САЛТЫКОВУ-ЩЕДРИНУ

Чтобы владеть словесным боем,

Сатира острая нужна.

Бери оружие любое.

Я выбираю – Щедрина.

Живут “премудрые” и ныне,

И негодяев развелось.

От слов жестоких сердце стынет,

И льются реки горьких слез.

Коняга, пахарь позабыты,

И встали мертво трактора,

И хлеб течет в худое сито,

Хоть и его-то – не гора.

Леса редеют, киснут реки,

В запой сограждане ушли.

Мечта о гордом человеке

В базарной топчется пыли.

…Поможем людям – коль поднимем

Твое оружие, Щедрин!

Чтоб утвердить святое имя,

Святое званье “гражданин”.

Чтоб гласность правдой озарила

Всечеловеческое “Я”,

Чтоб утвердить твое мерило

Любви, труда и бытия!..

 

ЗЕМЛЯКУ

Туман на дорожные бровки

Ложится. И память-гармонь

Пошла по деревне Дубровки,

И яблочкин вспыхнул огонь.

Звезда угнездилась над кровом,

Трещит коростель на лугу.

Дубравна Сергея Клычкова

Стоит на лесном берегу.

Огнится коса золотая,

Глаза голубые поют.

И думы девичьи питая,

Ключи потаенные бьют.

И леший глазищи таращит

На дивное диво волос.

И дышит невидимый пращур

Ветвями уснувших берез.

И вечность проходит сторожко,

Людской и лесной стороной,

Касаясь и малой морошки,

И песни над речкой Дубной.

И старые русла, и тропки

Сквозь дерн обозначили след.

И бьется в деревне Дубровки

За окнами яблочкин свет.

 

ДУБРАВНА

Над Дубровками облако белое,

В каждом доме своя тишина.

В палисадниках яблоки спелые –

Руки тянутся к ним из окна.

Все молчит, сладко пахнет соломою.

Я доволен, я нынче один.

Обращаюсь к Клычковскому дому я,

Говорю, что “на мох” уходил.

С мягких кочек от старого лешего

Вышел я на раскатистый зов:

Дятлы дружно из дерева здешнего

Долбят гулкие песни лесов.

Видел ямы глубокие, темные,

Жуткий, мрачный чертухинский лес.

Там, где черти и тени огромные

Колдовской стерегут интерес.

С нами прошлое памятью связано:

Под листвой, где прозрачная тень,

Мне почудился образ хозяина

Твоих добрых загадочных стен.

Он, пропитанный лесом и травами,

Изъяснялся свободно, как Бог.

А к вождям, угрожавшим расправами,

По-людски относиться не мог.

“Закопать надо песню кулацкую”, —

Говорили рвачи-палачи.

Где-то тайно могилу солдатскую

Рыл могильщик в глубокой ночи.

Расстреляли… Но девица славная

Подняла его, встала сама.

И живет златовласой Дубравною

У народа в клычковских томах.

 

НА РОДИНЕ РУСТАВЕЛИ

На холмах Грузии

лежит ночная мгла…

А.С. Пушкин

Покрыты мглою черные вершины.

Молчит листва чинар и тополей.

А у ручья светло, неудержимо

Поет весну Кавказа соловей.

Глазами звезд глядит на землю небо.

Чуть серебрятся очертанья скал,

И дышат розы, где бы только ни был,

И дышат розы, где бы ты ни встал.

Вот вспыхнул свет, и с легкостью газели

Прошлася тень в распахнутом окне.

Почудилось – герои Руставели

Вдруг ожили в глубокой тишине.

Разлука, а в разлуке ─ ожиданье.

И молодость (а молодость – огонь),

И витязя на пылкое свиданье

Несет во тьме разгоряченный конь…

Былого тени дороги и ныне.

Седою стариной Кавказ богат.

Он спит, укрытый ночью темно-синей,

А розы дышат, дышат и пьянят.

Да, соловей поет весну Кавказа,

Да, девушка у светлого окна,

Не приоткрыла личика ни разу

И не сказала, что она княжна.

 

АЙ ДА ПУШКИН!

Г.А. Русаковой

Ах! Галина Андреевна, Пушкин –

Это свет и тепло на века.

Это осень на тихой опушке

И бегущие вдаль облака.

Родионовна – няня, подруга,

Мир волшебный – простая изба.

И запела по-пушкински вьюга,

И сложилась большая судьба.

Пушкин – это “Руслан и Людмила”,

“Медный всадник”, “Борис Годунов”.

Создала их великая сила

Золотых поэтических слов.

Он то светлою сказкой одарит,

То стихом искрометным зажжет.

И в метель, будто в пьяном угаре,

До утра невзначай уведет.

Петр Гринев, капитанская дочка,

Франт Онегин, Татьяна в слезах…

Ай да Пушкин! За строчкою строчка –

Яркий блеск восхищенья в глазах.

Да, Галина Андреевна, чудо –

Сила, точность глаголов и фраз.

Речь смеется, глаголет. Повсюду

Светлый гений живет среди нас.

 

Ивану ХАРИТОНОВУ,

фронтовику, летчику-

истребителю, земляку

Там самолеты! Самолеты!..

Кто птичью душу познает?

Там не земляне – там – пилоты,

Которых высота зовет.

Мотор и сердце вместе стонут

От синевы, от красоты.

Военный летчик Харитонов –

С мотором в дружбе был и ты.

Мотор тянул к аэродрому

И два крыла, и жизнь твою.

Бескрылый ангел служишь дому

В земном и неземном раю.

Ты сердцем чутким не отверг бы

Тревожной широты полей,

И цвет святой весенней вербы,

И плач осенний журавлей.

Но, глядя вслед летящим птицам,

Былое вспоминаешь ты.

Ты хочешь синевой умыться

И молодеть от высоты.

 

ВАДИМ

Бывало, шутим мы над ним: “Вадим,

Ну, рассердись, ну, выразись покруче!”

А он молчит, отмахивая дым,

Он просто от природы неколючий.

Окошко затуманено дождем,

Но, будто тишину оберегая,

Он показаний терпеливо ждет.

Молчит свидетель… что его пугает?

Вскипит товарищ. Он – ладонь к груди

И скажет тихо опуская веки:

“Не обвиняй поспешно, погоди,

Ты разберись сначала в человеке”.

Идет домой, к нему с мольбой спешат:

Сосед бушует, пьет уже неделю…

Готов неразрешимое решать,

И он решит: его такое дело.

Вечерний стол… Уютно и тепло.

А женушка, хозяйка молодая,

Ему пеняет: сын разбил стекло,

Учительница в школе досаждает.

И чашку чая вкусно пригубив,

Он говорит ей, опуская веки:

“Не обвиняй поспешно, погоди,

Ты разберись сначала в человеке”.

…Однажды по тревоге поднялись.

Шли за убийцей тенью, без дороги.

В ушах стоял лишь ветра дикий свист,

Хрипело в горле, и гудели ноги.

Убийцу настигали мы в лесу,

Еще хмельной, стрелял он, как попало.

Вдруг участковый встал, держась за сук,

Слепая пуля в грудь ему попала.

Никто не верил, что убит Вадим.

Казалось, скажет, закрывая веки:

“Не обвиняй поспешно, погоди,

Ты разберись сначала в человеке…”

Я видел, как глаза в последний раз

Вцепились в жизнь и каменно застыли…

Ушел красивый человек от нас,

А мы ведь с ним в единой связке были.

Порою жалят грязные слова,

Поступки злые душу потрясают,

Но память, память, — как она жива,

Как доброе порою нас спасает!

Вдруг видишь, как спокойно он глядит

И говорит, и опускает веки:

“Не обвиняй поспешно, погоди,

Ты разберись сначала в человеке”.

 

ГЕНЕРАЛ

Не гаснут окна до рассвета…

Всю тишину собрал

Над картой в стенах кабинета

Бывалый генерал.

Он погибал на поле боя

И оживал в бою.

Отмечен он Звездой Героя

За Родину свою.

Его встречал народ Варшавы,

Берлин его венчал.

Победной незакатной славой…

Но трудно по ночам.

Он помнит, как душа стонала

От слова “отступать”…

Есть боль одна у генерала –

Ее нельзя унять.

Сожгла блокада Ленинграда

И сына, и жену,

И сад за синею оградой,

Хранивший тишину.

Года, как огненные строки,

Горят, горят в труде…

Теперь он входит в мир жестокий,

Преступный мир людей…

В наряд ушли его питомцы,

И он ушел в наряд,

Чтоб охранять людское солнце,

Когда все люди спят.

Он тем и жив, что помогает

Другим спокойно жить…

Как друга, сердце упрекает,

Что устает служить.

Рука лежит на валидоле,

И пальцы так бледны…

Скребут, скребут шальные боли –

Наследники войны.

Они находят, где бы ни был…

Опять всплывает сад…

А из него – синее неба –

Две пары глаз глядят.

Они встречать его любили…

Дрожит его рука…

Утрату горькую осилил,

Стоит в строю пока.

Пока… Пока? А может, вечно?

А может навсегда?

Горит в бою за человечность,

Горит его Звезда.

Не гаснут окна до рассвета…

Всю тишину собрал

Над картой в стенах кабинета

Бывалый генерал.

 

ЕФИМЫЧ

В.Е. Алексееву

Не знал, что в Талдомском районе

Деревня есть – Бородино.

Когда весною чибис стонет,

Мне быть там было суждено.

Меня позвал туда Ефимыч.

Он звал и делался светлей.

Он пел глазами голубыми

Про мир зеленый журавлей.

Он рассказал про ключ целебный,

Про деревенских чудаков,

Про землю и про запах хлебный,

Про драки сельских петухов.

И как бекас весною ранней

С небес, на землю, как стрела

Вдруг падает и крик бараний

Звенит от трепета крыла.

Достойно показал кладбище

И место то, где дочь лежит.

Там скоро соловей просвищет

И в небе закричат стрижи…

Он говорил, и будто вечность,

Текла через меня, журча.

И раскрывалась человечность,

И сила русского плеча.

Был вечером уютный столик

И деревенский самогон,

И вздох басов о нашей доле,

Ладов разгульный перезвон.

Теперь я знаю, что в районе,

Где жизнь прожить мне суждено,

Есть место, где поют гармони,

Есть друг, и есть Бородино.

 

ФАРФОР

Держу фарфор. Секрет китайский зная,

Ценю я белизну с голубизной…

Она одна, глубокая, сквозная,

Сияющая вечной новизной.

И я прошу: “Ты эту чашу, мастер,

Не торопись поспешно расписать.

Ты вспомни, как накладывает краски

Весной восход на яблоневый сад.

Еще весь мир купается в тумане,

Еще не виден глазу лепесток,

А первый луч по светло-синей ткани

Наносит мягкий розовый мазок.

И красками воздушными рассвета

Легко, воздушно пишутся цветы…

Фарфор, как тайна утреннего света, —

Не тронь его, не разгадавши, ты…”

Плывет в меня фарфоровая нежность,

Как лебедь по лазоревой Дубне.

Как колокол, большой и белоснежный,

Фарфор звучит целехонький во мне.

 

ЮНОСТЬ ФАРФОРИСТА

В Вербилки нас не вербовали.

Мы по гудку нашли завод.

Нас в форму чинно одевали –

Из сброда становился взвод.

Надели черные шинели

Девчонки, мальчики. У них

Глаза и плакали, и пели,

Впервые потеряв родных.

Мазок учились класть прилежно

На блюдце белое, как снег,

Потом писали розы. Нежно

Творил их юный человек.

Ожил фарфор в руках игривых

От незабудок, клеверов.

Писали живо груши, сливы.

И вырастали в мастеров.

“РУ” с достоинством носили

Две буквы, как из серебра,

Мы дружбою согреты были

И ожиданием добра.

Фарфор Мадонной улыбался,

Испытывая молодых.

Но кисть кружилась в ритме вальса,

И на “белье” цвели сады.

Цветы дышали. Не затея,

Не шалость детская была,

А молодые чародеи

К большим готовились делам…

Кофейники, тарелки, вазы –

Фарфоровые корабли.

Уплыли все с друзьями ─ сразу

И возвратиться не смогли.

Какие мальчики умчались!

Какие девочки ушли!..

Под черным парусом печали

Я вижу белые вдали.

В “раю” несладком, скипидарном,

Живут седые мастера.

Они своим волшебным даром

Бессменно служат у добра…

Я с чаем поднимаю чашку,

А губы тянутся к цветам:

Я молодость целую нашу,

Всегда улыбчивую нам.

 

ЖИЛ БОБЫЛЕМ

Недавно умер друг и тезка –

Не от болезни – от вина.

И плачет каждая березка,

И плачет каждая сосна.

Жил бобылем. Тоску и горе

Он русской горькой заливал.

Он с ней одной о жизни спорил,

Он с нею спал и с ней вставал.

Он пил один, смотрели строго

Со стен избы глаза-сучки…

Звала железная дорога

И паровозные гудки.

Он в лес любую непогоду

Стремился трепетной душой.

Он забывал про все невзгоды,

Как будто шел к семье большой.

Под кроны он сходил с откоса.

Его встречала тишина.

Вставала девицей береза,

Сестрой любимою сосна.

Он был умелец многогранный,

Охотником от Бога был.

Он на охоту утром рано

Тропой знакомой уходил.

Шагая с доброю мечтою

И целясь в птицу на лету,

Он столбенел, как пред бедою,

Щадя живую красоту.

Не знала птица, улетая,

Что он доволен был собой.

И, будто музыка святая,

Плыла улыбка над губой.

Он спал во мху, уставший в доску,

Спасая от дурного сна,

Над ним сгибалася березка,

Дышала на него сосна.

Его своим все звери знали,

Все ручейки и родники,

Собака Дина – не она ли

Ласкалась у его руки?

Он мог обиженных утешить,

Отвлечь от дум и от забот.

И мог, порой, как добрый леший,

Не замечать, что свято врет.

Сгубила друга водка злая.

Ведь он вдвоем лишь с нею был…

Еще видна тропа былая,

Которой я к нему ходил.

Да, нет его, но отголоски

Из жизни той еще слышны…

Они – на мраморе березки,

Они – на золоте сосны.

 

***

Из слов слагают сказы и былины.

Они неудержимы, коль их ждут.

Но, как цветы от засухи и пыли,

Слова от равнодушия умрут.

А не умрут, так спрячутся в личинку,

Окуклятся, и будут зимовать.

И будут, скрыв и радость, и кручину,

Весны своей во сне глубоком ждать.

 

ДВИЖЕНИЕ

Молчу под песнь мотора жаркую,

Когда шофер, ведущий “МАЗ”,

Пропахший маслом и соляркою,

С лихим усердьем жмет на газ.

Столбы мелькают и селенья.

Как блюдца, кружатся поля.

Закон всеобщего движенья

Мне демонстрирует Земля.

 

БУЛЬДОЗЕРИСТ

Стальною напирая грудью

На горы желтого песка,

Бульдозер – мирное орудье –

Вел “бой” с окопами врага.

Под вечер поле стало ровным.

Бульдозерист победно пел,

И только шрам алел над бровью,

Да чуб безвременно белел…

 

В АВТОБУСЕ

Вошла: “Подвиньтесь, мужики!”…

Крутая грудь, прямая поступь.

И, будто брюквы, кулаки

Легли уверенно и просто.

И закусили языки,

Шутившие о поле слабом.

Не мужики, а мужички

Стояли робко перед бабой.

И правдой веяло земной,

И силой веяло былинной…

А бабу, добрую душой,

В деревне звали Акулиной.

 

КУЗНЕЦ

Кузнец с кудрявой бородою,

Он сердце доброе носил.

У всех, кто шел к нему с бедою,

За помощь платы не просил.

Он был могуч. Кулачным боем

Владел, как в кузнице огнем.

Он пил настой на зверобое

И говорил, что сила в нем.

Руками разгибал подковы.

Не унывал. Не уставал.

Курился дым над ветхой кровлей,

А он ковал, ковал, ковал…

Металл кружился раскаленный,

И молот ухал и взлетал.

А сам творец завороженно

Следил за тем, что создавал.

Ограды чудные рождались,

Цветы железные цвели…

Недаром деды утверждали:

Такие руки все могли!

Но вот красавицу он встретил.

И глаз невиданную синь

Он подхватил, как буйный ветер,

И день, и ночь в себе носил.

Она ж огонь его гасила,

Она его надежды жгла,

И потому кузнец Василий

Ушел из отчего села.

Ушел задами, по прокосам,

Ушел с печалью и стыдом.

Он зверобоя не попросит

И не войдет с улыбкой в дом.

Такого молодца не стало!

Кто выйдет на кулачный бой?

Умолкла музыка металла,

Что грохотала над рекой…

Любовь богатыря скрутила,

А в нем – народная мечта:

Всепобеждающая сила,

И простота, и доброта.

Как жаль, когда поющий песню

Не допоет ее конец…

И разнеслись по селам вести:

Ушел, ушел, ушел кузнец!

А я не верю почему-то,

Что кончил горн его гореть.

Я верю: где-то ранним утром

Грохочет молот на горе.

Там ходит в фартуке огромный

Голубоглазый великан.

Железом обивает дровни

И гнет охотнику капкан.

Кует ухваты и ограды,

Серпы и косы он кует.

Кует он жизнь. Кует он радость.

Кует он все, чем жив народ.

 

ВОЛКИ

Война… О жизни не гадая,

Отец – на фронт. Прямой тропой.

Он знал, за Родину страдая,

Дела становятся судьбой…

…Топились сушняком из леса.

Нужду учились понимать.

…Я санки вез путем известным.

Меня ждала с дровами мать.

Но вышел из-за темных елок

Навстречу зверь и молча встал.

И он, прошедший волчью школу,

Свое решение искал.

Его глаза с моей судьбою

Вели тяжелый разговор.

Его решение – любое.

Мое решение – топор.

Вдруг стало и темно, и глухо.

Знобило и сводило рот.

Но кто-то прошептал мне в ухо:

“Ложись! Лежачих не берет…”

На санки лег с ольхой сухою.

Он поглядел и прочь пошел –

Под черную густую хвою.

С тех пор мне не встречался волк.

…Исчезли волки. Появилось

Везде зверье на двух ногах.

Оно в сраженьях не училось.

Оно училось в лагерях.

Былого многого не стало.

И чести некому учить,

И нет закона, как бывало:

Упал, лежачего не бить.

Исчезли волки – ну а эти

Грызутся смертно меж собой,

Не зная, что на белом свете

Дела становятся судьбой…

 

КОМБАЙНЕР

“Сегодня день – огонь. На диво редкий”, —

Жене сказал он, возвратясь с полей…

Синеют, бьются вены, будто реки,

Тяжелых рук, лежащих на столе.

Сидит и видит, как зерно хлестало

Оранжевою гривой в кузова.

Комбинезон лежит в углу устало,

Промасленные сморщив рукава.

А за окном заря, как угли, гаснет.

Ночь надевает звездный сарафан.

И в бункерах зерном отборным красен

Лег страдный день – усталый великан.

И он уснул – большой и синеокий,

Могучим храпом полнится изба.

Он спит, но слышит через сон глубокий –

В полях шуршат созревшие хлеба.

 

НАЧАЛО ТРУДОВОГО ДНЯ

Заря встает. Заря ликует.

Поля, как в розовом соку.

И сон недолгий атакует

Горластое “Ку-ка-ре-ку”…

Как пеной штормовой, гречиха

Застыла к избам подкатясь…

Очнулся трактор, громко чихнул

И переехал через грязь.

И понеслися крики, стуки,

Рождая дня рабочий бег.

И первым солнышко на руки

Берет хороший человек.

 

***

Мама в магазине смотрит книжку…

Ускользнув от маминой руки,

Скачет через улицу малышка,

Правилам хожденья вопреки.

Вдруг свисток и – завизжали шины,

Заскрипела, застонала сталь.

Потянула ручки к магазину

И упала крошка на асфальт.

А когда очнулась – увидала –

Лица возбужденные кругом,

Увидала, что щекой лежала

На погоне светло-золотом.

Увидала маму у витрины,

И себя в больших мужских руках,

И взглянула сверху на машины,

Позабыв про слезы и про страх.

А спасатель, офицер по чину,

Улыбался, глаз сияла синь:

Лишь на лбу прибавилась морщина,

Лишь в висках прибавилось седин…

 

***

Почему скользит рубанок?

Почему доска как лед?

Потому, что спозаранок

Мастер горькую не пьет.

Он стакан отставит, хмурясь,

Чтобы в душу не глядел.

С водкой, вишь, башка-то дурья –

Никудышная для дел.

На верстак бросает доску.

Заусенцы от себя.

И рубанок мягко, жестко

Жмется к ней – ее любя.

Стружка вьется и кружится,

На рубанке мчит верхом.

И слетает, и ложится

На пол чудным завитком.

Пахнет свежестью лесною

И смолой, и берестой.

Мастер летом и весною

Дышит этой красотой.

Вечер, кончена работа.

Что-то “кружится” спина.

Выпить – это не забота –

И берет стакан вина.

Он рукою доску гладит,

А доска гладка, как лед.

Мастер – он с рубанком ладит –

Утром горькую не пьет.

 

А ПАМЯТЬ СЛЫШИТ ОЖИДАНЬЯ ДРОЖЬ…

СОЛНЦУ

Зарею светлой, солнце наше,

Живые краски разведи,

Пиши, но только подомашней,

На чистом зеркале воды.

Осыпь кувшинки жемчугами.

Твори стрекоз из янтаря,

И высвети между камнями

Нам золотого пескаря.

Окрась осоку изумрудом

И берег розовым облей,

С церковным колокольным чудом

Уйди в родной простор полей.

Не надо золота, алмазов!

Ты освети, обрадуй нас.

Ты сказку нарисуй для глаза,

А мы же свой продолжим сказ.

 

ОТКУДА ТЫ?

Красивая, откуда ты, скажи?

Каких плодов твои касались губы?
Они, как розы, от дождя свежи,

И, как жемчужины, сверкают зубы.

Откуда смоль дикарская волос,

Овал лица и взгляд, как небо синий?

В нем что-то очень южное слилось

С моею очень северной Россией.

И, что ни шаг, то краше твоя стать,

Что ни движенье – то живое пламя…

Красивая, ты можешь мне сказать

Хоть пару слов, хоть пару слов на память?

Тебя я буду помнить, как алмаз –

Диковинный, увиденный случайно…

Глядишь светло, совсем не щуря глаз,

И молча вдруг в толпу уносишь тайну.

Красивая, мелькнувшею звездой

Ты озарила, всколыхнула душу.

А может быть, явилась ты мечтой,

Чтоб скуку будней навсегда нарушить?..

 

НЕ ПЕРЕШАГНЕШЬ ТОГО ПОРОГА…

За любовь мою – ты мне в отместку

С нелюбимым в дом его вошла.

И живешь ты купленной невестой

За четыре золотых угла.

Но звезда проклюнется в окошко,

И сирени лист к стеклу прильнет –

Покачнешься ты. И, как дорожка,

Память боязливо поведет.

Поведет ко мне, сперва петляя,

А потом – все шире и прямей…

И пойдешь ко мне, полуживая,

Да замрешь у мужниных дверей.

Не перешагнешь его порога –

Остановит взгляд из-под бровей.

Хоть и будет сердце звать в дорогу,

Хоть и будешь помнить обо мне…

 

***

Плачет женщина от огорченья.

Одиноко в безлюдной тиши.

О, бездушье, твое назначенье –

Убивать откровенья души!

Ей любовь небывалая мнилась,

Добрый свет золотого кольца.

Уходила же в нищую милость,

В наплевательский мир пошлеца.

И пошли ожиданья обманов

И сомнительных встреч, и надежд,

И сочувствие горьких стаканов,

И насмешки безликих невежд.

Не давая опомниться, мчали

Годы злые, как гончие псы…

Вот и станция снов и печалей…

Вот и век отбивает часы.

Плачет женщина. Ей одиноко.

Стены дома – как вечные льды.

Тонет прошлое в мутных потоках

И обид, и вранья, и нужды…

 

ЛИДА

В детстве я, переплывая реку,

Не доплыл и уж пошел ко дну.

Мне девчонка протянула руку,

Только потому не утонул.

Лида, Лида, почему стояла

На другом опасном берегу?

Как же ты заранее узнала,

Что доплыть сажени не смогу?

Много в жизни разных испытаний:

То ловушка, то стоит капкан,

То отравят час веселья тайно,

То ударят больно по рукам.

Холод губ сжимал мое дыханье,

Уличал в предательстве друзей.

Лида, Лида, — светлое сиянье

Над горячей головой моей.

Я тону, я в этой схватке сгину,

Славя доброту и красоту.

Злые люди целятся мне в спину,

Отнимая право на мечту.

Ты одна от бед моих защита,

Где ты, на каком ты берегу?

Протяни еще раз руку, Лида!

Без тебя доплыть я не смогу…

 

ВСЮ ЖИЗНЬ

Ты по утрам счастливая встаешь

И каждый раз по-новому цветешь.

Ты раскрываешь темные ресницы –

И радость вылетает синей птицей.

Легко и гордо улицей идешь.

Светло и звонко вечером поешь.

Тобой любуюсь и тобой страдаю,

Моя весна и песня молодая.

Ты над моей усталостью встаешь,

Как свежий грозовой весенний дождь.

Навстречу мне твои взлетают руки,

Рождая нежность, отгоняя скуку.

Года, года… Пройдет по телу дрожь:

“Куда меня, любимая, ведешь?”

“Печали, беды, отводя незримо,

Всю жизнь к себе веду тебя, любимый!”

 

НЕЗАБУДКА

Здесь, где птицы, где звенящий воздух,

Где большое солнце и река,

Ты купалась, и горели звезды –

Золотые звезды на руках.

Я читал твой след на травах росных,

Виделась ты в синем роднике,

Мы, встречаясь, обращались просто:

Ты в моем ходила пиджаке…

Прилетали птицы – улетали.

Одиноки стали берега…

Как кусты черемух расцветали,

Как цвели прибрежные луга

Я не видел. Только помнил всюду

Птичий гомон и твои глаза…

Что тебя, как песню, не забуду,

Как тебе об этом рассказать?

Нет тебя… Но в стороне от зноя,

Окружив ольховые кусты,

Светятся святой голубизною

Незабудки – летние цветы.

 

ВРЕМЯ РАЗГАДАЛО…

Земляника. Солнечные пляжи.

Четкий след на вымытом песке.

Ты нырнула с берега отважно

И вернулась с лилией в руке.

Улыбнулась. От воды светилась.

Радостью светилась озорной.

А потом бежала, что есть силы,

Оставляя ветер за спиной.

Нас сближали волны и теченье,

И цветы, и яблоки в саду.

Отмечали бабы со значеньем,

Что тебя я в жены уведу.

“Уведет, окрутит, эко дело”, —

Говорили ладно мужики…

Обманулись люди – песня пелась,

О любви же – ни одной строки.

Нашу дружбу время разгадало.

-Ах, чудну! – судачит все село…

Бродят тропкой чудаки устало,

Носят задушевное тепло.

 

В НИЖНЕЙ ХОБЗЕ*

*Хобза – селение

близ Сочи

…Белый дом. И доброй красотой

Светят стены, окна и ограда.

Запах розы, сладкий и густой,

Да свисают грозди винограда.

И хозяйка Марья все глядит

Живо говорящими глазами.

И, остановившись, норовит

Хоть молчаньем поделиться с нами.

Будто что-то тяготит ее,

Будто здесь не рай, а заточенье.

Будто мы в унылое житье

Вносим свет, дающий облегченье.

Очень трудно тайное понять.

Тихая – и слова не проронит.

Может, в Марье погибает мать?

Может, Марья в одиночку стонет?

Может, всю заботу отдала

Людям, что случайно заезжали,

И сегодня ждет от них тепла,

Ждет, чтоб с нею рядом помолчали?

Марья, Марья! Всюду – Марьин труд…

Марья дышит тихо и глубоко,

А глаза тоскою сердце жгут…

Марья, как же до тебя далеко!..

 

ЛОЖИТСЯ СНЕГ…

Ложится снег. Белым-бело кругом.

А в памяти – весенняя девчонка.

Она всплывает в платье голубом,

И стан ее застенчивый и тонкий.

Цвела, шумела красная весна…

Она ж была такая голубая,

Что громкие девичьи имена

Вдруг отошли, ей место уступая.

И я душой всей рвался в синеву.

Я упивался светло-синим взглядом.

Я хохотал и падал на траву,

Она смеялась и садилась рядом…

И пусть меня затронул холодок,

Не раз перстом судьба стучала злая,

Но светит мне, как дальний огонек,

Тот май, где есть девчонка голубая.

…Снег все окутал. Всюду тишина.

Столбы стоят, как великаны-свечи.

И кажется, из синего окна

Ее ресницы мне летят навстречу.

 

В ПАМЯТИ НЕ СГЛАЖУ

Шаги скрипели у сарая

На жестком мартовском снегу.

И, в путь далекий собираясь,

Луна присела на стогу.

Мне было радостно и зябко:

Калитка скрипнет – ты придешь…

И смеха целую охапку,

При встрече мне преподнесешь.

Я это в памяти не сглажу,

Я слышу ожиданья звон…

Свисают с крыш сосульки важно –

Ресницы длинные окон…

Сомненья кружатся: не выйдешь…

Рассудок говорит: придешь!

Уж сколько лет! А память видит

И слышит ожиданья дрожь.

 

НЕ СПЕШИ ТЫ, СОЛНЫШКО

Не спеши ты, солнышко,

Пусть заря потешится:

Повисит на колышках,

В заводях понежится.

Умывают росами

Ноги травы-травушки,

Падая под косами

Около дубравушки.

Косит парень весело,

А березы тонкие

Рвутся в душу песенно,

Будто струны звонкие.

Разгорелась кровушка –

Не остудишь свежестью.

Где же ты, Аленушка,

С песнею да с нежностью?

Все мечты-журавушки

О тебе, любимая,

Где ты, где ты, павушка,

Где, неповторимая?

Парень улыбается,

Слышит голос горлинки.

Спит его красавица,

Спит во светлой горенке.

Спит певунья-девушка,

Видит сны хорошие:

Будто сено дедушкой

Все переворошено…

Не спеши же, солнышко,

Пусть заря потешится,

Пусть душа — Аленушка

Полежит, понежится.

 

УТРО

Всходило солнце, и, тепло встречая,

Звенели звонко птичьи голоса.

И лодка шла. И следом, чуть качаясь,

Тянулась золотая полоса.

Рождался день – взволнованно и ало…

А ты, босые ноги подогнув,

Сидела на корме и все гадала,

И падали ромашки на волну.

 

ЭТЮД

Роса сияет крошечной планетой,

висит на самом краешке листа,

и  луч-щетинка золотого цвета

прокалывает синий мрак куста.

И девушка солисткою балета

стоит легко на краешке мостка.

И озаряет мою душу светом

лучистая, живая красота…

 

Моей жене Антонине

Войду я в зимний затаенный лес,

С тобою здесь бывали мы не раз,

Висит жемчужный сказочный навес,

И елочки в снегу, как напоказ.

Закружит белизна и чистота –

К заветной ели припаду щекой.

И дерево, быть может, неспроста

Дыхнет в лицо душистою смолой.

Моих ладоней ощутив тепло,

Береза вздрогнет и замрет в тиши…

И радости, как будто намело,

А с радостью мне хочется спешить.

И в дверь твою мне хочется влететь

И хочется быть вихрем и огнем,

Кружить с тобой, и говорить, и петь,

И непременно только быть вдвоем.

И почему-то хочется опять

На стеклах затуманенных окна,

Мне рожицы смешные рисовать

Подписывая наши имена.

И хочется не ведать и не ждать,

И ход часов, смеясь, остановить,

Не торопиться и не убегать,

А нашим настоящим дорожить.

Их не забыть, не выветрить, поверь,

Моменты счастья светлые, как сон:

Жемчужный лес, твоя родная дверь,

Твой смех задорный, как хрустальный звон.

 

ВИЖУ САД НА ГОРЕ

Будто выплыло озеро были,

Там, где в прошлом с тобою мы были,

Вижу сад на горе покатой,

Белоснежные вижу хаты.

Даже запах побелки слышу,

Даже слышу, как груши дышат,

Наливаясь янтарным соком,

И от рук и от губ невысоко.

Я над прошлым стою, как прикован.

Вижу в платье тебя васильковом.

Вижу крупные слезы смеха

На лице твоем, вскинутом кверху.

Вижу – щуришься. Вижу – струится

Бирюза сквозь твои ресницы…

Как прозренье, раскрылись веки…

Мы расстались. Расстались навеки…

 

А ДЕНЬ ПРОШЕДШИЙ В СЕРДЦЕ ВСЁ СВЕТЛЕЕ…

НАСТРОЕНИЕ

Закат уже едва в заливе тлеет.

Темнеет туча, мчится с неба прочь.

А день прошедший в сердце все светлее,

Чем ближе подступает ночь…

 

МЕЛ

-О, как черна ты, — мел скрипел

На доску с каждым разом.

…Но без доски, хоть был и бел,

Не написал ни фразы.

 

ТОЧКА ЗРЕНИЯ

-Зерно ты видишь? – как-то мышка

Пожарную спросила вышку.

Зевнула та: “Чего? Зерно?

А что, давно горит оно?”

 

ВЕЧЕР

Уходит солнце на ночной покой,

А облако, приподнимаясь тихо,

Встает огромной снежною горой

Над полем розовеющей гречихи.

Мы были здесь. Еще видны следы,

Еще слышны, слышны слова надежды.

Но вянут уж моей весны цветы

И знаю я: не будет так, как прежде…

И вечер гаснет. В сумерках земля.

Лишь там, на небе, день еще пылает,

Во мне воспоминанья шевеля,

Прощальную улыбку посылает.

 

ТУМАН

Туман, туман… И лошади в тумане

Купаются, как будто в молоке.

И кто-то тайный, грустный от скитаний,

Идет зачем-то к дремлющей реке.

Молчат дома. Молчат сирени, липы,

Но кто со мной беззвучно говорит?

Кто так смеется? Чьи я слышу всхлипы?

Кто зажигает тайно фонари?

Родимых мест померкла позолота.

Но отчий дом, но старенькая мать

Все видятся – как с птичьего полета,

Все хочется до боли понимать.

Какая ночь! Все образы поплыли,

Мерцают влажно травы-клевера.

Я слышу вновь тепло дорожной пыли,

Я ухожу в далекое вчера…

 

Я ВИЖУ ПАРУС

Я вижу парус в бурном море.

Там вольная душа поет –

Не о скитаниях в просторе,

Не о погибели средь вод.

Звучат мотивы утвержденья:

Я это сделал, это смог.

Там смерти нет. Там возрожденье.

Там человек и царь, и бог.

Он видит все. Он весь пылает.

Он силу чувствует крыла.

Он слабости испепеляет.

Он обретает дух орла.

И сила на стихию дышит.

И мир, как на ладони, весь.

Мажорный звук он в буре слышит

И клекот радостный с небес.

Пусть падают на берег волны,

Пусть море от грозы дрожит,

Но белый парус, ветра полный,

По воле разума бежит.

 

ЗОЛОТОЙ ЕЖ

Я мальчишкой у темного леса

Увидал золотого ежа.

Он глядел на меня с интересом

И не думал куда-то бежать.

Золотились, светились иголки

И лучились на круглом огне.

И на миг, может, самый недолгий

Показался он солнышком мне.

Я по жизни прошелся неробко.

Удивленные миром глаза

Находили на пнях и на тропках

Непонятные мне чудеса.

И в какую я вышел породу?

Только книги да мысли в ночи.

Ёжик есть у меня в огороде.

Подойдешь – он сердито стучит.

Стало мне все чудно, а не чуднó,

Знаю я, как писать, где лежать.

Только стало немыслимо трудно

Увидать золотого ежа.

 

МАКИ ДЕТСТВА

Помню, мальчонкой забрел в огород,

Там меня встретили алые маки.

От удивленья разинул я рот:

Маки смотрели волшебно, как маги…

Дни – белоствольные рощи берез,

Ночи – в бору черноствольные ели.

Детство мое, ты из смеха и слез,

Ты из лужаек, цветов, каруселей.

Дальше и дальше ты, детство мое,

Так что ни год – это бор, это роща.

Сколько стволов за спиною встает,

Сколько их, памятных, кряжистых, мощных!

Чудится мне, я опушкой иду,

Чудится мне, будто там, за стволами,

Смуглый мальчишка в весеннем цвету

В мир устремился большими глазами.

Хочется, хочется вспять повернуть,

Хочется снова смеяться и плакать…

Детство мое, ты вернись, ты побудь,

Ты ослепи меня алостью мака…

 

ЛОШАДИ

Шли лошади, полны огня,

Шли лошади, полны печали.

Они закат большого дня

Несли на спинах и качали.

Заря вечерняя цвела

На шерсти рыжей, лошадиной,

Она их песнею была,

Была и отдыхом недлинным.

В туманы лошади ушли

И унесли зарю на спинах.

На травах росных там, вдали,

Они уснут под крик совиный…

И, может, каждая во сне

Себя увидит жеребенком,

Увидит мать и в тишине

Заржет заливисто и звонко.

Иль будет видеть вечный труд –

Себя в бескрайнем поле с плугом.

И будет вздрагивать под кнут,

Под грубую мужскую ругань.

Иль вздыбится гранатный всплеск –

И грива дьявольски взовьется,

Мелькнет клинка смертельный блеск –

И под копыта кровь прольется.

Война азартна и глупа –

Плюет свинцом на все живое…

Их знак – то трудная судьба,

То назначенье роковое.

Им награждений не дают,

Они не знают светлой даты.

За что же их порою бьют

И пахари, и те солдаты?

За что храпят в пыли, в грязи?

О, эти тягловые силы!

Войну и мир в возу везли,

И плач, и смех в седле носили…

В туманы лошади ушли

И унесли зарю на спинах.

Но потом пахнет от земли,

Но отпечатан след былинный!

 

СПАС

Я вижу: яблока огонь

В ветвях так царственно сияет.

Оно с себя с рожденья знает,

Нейдет довременно в ладонь.

Ни гусенице, ни жуку

Нельзя на бок его садиться.

Надежный сторож – божья птица –

Сидит бесшумно на суку.

Кружит крылатых тварей рой.

Я жизнь под яблоней приемлю.

Я вижу: падает на землю

Мой воробей за мошкарой…

Но вот пора. Зовет оно

И пахнет празднично, медово…

Ищи божественное слово,

Святое ставь на стол вино!

Сегодня говорят, что Спас,

Он ─ яблочный. Он светлый очень.

И каждый причаститься хочет

Едой, сияющей у глаз…

 

***

Купаюсь, а вода – она

Расходится кругами.

Река освещена до дна

Жемчужно облаками.

Ныряю, и скользит рука

По шелковистой тине.

Несет меня, несет река

По жизни, по быстрине.

Я делал зло, я зло искал,

О зле трубил я в трубы.

Да, я закон переступал,

Быть может, и не грубо.

Слабеет дух. Дубна моя

Осунется, остынет,

Забудет теплые края,

Уйдет под лед, под иней.

Синь, синь, — синичка – синий цвет,

А красный ─ у калины.

Тоска сердечная вослед

За песней журавлиной.

Присяду у реки. Дубна

Как будто обмелела.

Все берега свои она

Очерчивает мелом.

А черно-синяя вода

Стоит у переката.

Она, как тайная беда,

Как горькая расплата.

 

***

Позолотеют стены, крыши

И рамы стареньких окон,

Когда в вечерний час услышу

Знакомый колокольный звон.

Мне выше не найти награды –

Ведь звук глубокий и святой

Гласит о вечности отрадной,

Соединенной с красотой.

 

***

Дуб – малахит. Янтарен вяз осенний.

Стоит осина, будто красный стих.

Откуда краски? Кто их тайный гений?

Какая кисть расписывает их?

А может, статься и деревья знают

Те радости искусства, что и мы.

И в сладких муках красоту рождают

Их скрытые, упорные умы.

 

СОЛДАТКА-ОСЕНЬ

Нахлынула осенняя прохлада –

Ее встречаем проводами лишь

И новобранца, с погрустневшим взглядом,

И журавлей, летящих выше крыш.

Уж лед на речке блещет, как полуда,

Лишь на деревьях золотой огонь.

Не тронь его. Он жив еще покуда –

Покуда светит и разносит звон.

С утра встаешь – оденься, не гадая.

Тепло свои утратило права.

Взгляни кругом – от инея седая,

Как голова, окрестная трава.

Повсюду осень. Молодость пропала.

Она ушла, как талая вода.

Но почему моей привычкой стало

Так провожать ушедшие года.

Солдатка-осень: и печаль, и радость,

И журавли, и паутины сеть…

О, русская таинственная слабость,

О невозвратном со слезою петь.

 

ЖУРАВЛИ

О, солнце, ясность в небеса пролей!

Дай больше света северному краю!

Чтоб было видно лучше журавлей,

Их вожаки в дорогу собирают.

Они сегодня в высоте кружат

И мило говорят или курлычут

О том, что ночь осенняя свежа,

Что зов тревожный слышит сердце птичье.

В мир теплых стран дух клюквенных болот

Доставит стая странников летучих.

Вдохнет фламинго, бегемот вдохнет

И будет им прохладнее и лучше.

У журавлей – крестообразный след,

Крестят они луга, заливы, пашни.

Что юг, что север – все единый свет.

И журавли на всей планете – наши.

Их счастье в небе, на больших крылах.

И никогда б – ни выстрела, ни крови.

К священным птицам, чтоб всегда вела

Тропа, протоптанная истиной любовью.

 

ЛАСТОЧКА

Ее далекий перелет измучил.

И, доверяясь крыльям и ветрам,

Как звездочка, скользя по синей круче,

Спустилась к тихим солнечным домам.

Свила гнездо и, встретив ясный вечер,

На проводе, у красного окна,

Сидит, то во все горлышко щебечет,

То клювом чистит перышки она.

Поет певунья. Только песни эти

Про чувство голубое высоты,

Про то, что небо, небо есть на свете –

Огромный мир и света, и мечты.

 

КАМЕНЬ

Пригляделся. Режу пополам.

Камень сверху серый и угрюмый

Я шлифую. Где разрезал, там

Обнаружил каменные думы.

Обнаружил святость и грехи.

Тайну камня по слоям читаю.

Он в себе великие стихи

Нес времен великих, не считая.

Он в стихии огненной кипел.

Быль земли в себе писал курсивом.

Молча он страдал и молча пел,

Потому он изнутри красивый.

 

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Плачет снег: “Я таю, таю, таю…”

А цветок смеется: “Расцветаю!”

Лед трещит: “Крошусь я и ломаюсь…”

А река бурлит: “Освобождаюсь!”

Шепчет ночь: “Я становлюсь короче…”

День кричит: “Расту я, что есть мочи!”

Зло шипит: “Старею и слабею…”

А любовь поет: “Я молодею!”

 

ТАЙНЫЕ ПЕСНИ

Там у речки, где лошади пьют,

Стал я слушать, как воды поют,

Стал я видеть, как все поднебесье

Жадно слушает тайные песни.

Стал я слышать, как поле шуршит

О поре созревания ржи.

Узнавать по склонившейся тени

О случившемся грехопаденье.

Если стали не трогала ржа,

Узнавал назначенье ножа.

Побеждая в себе отвращенье,

Вижу корысть и зависть, и мщенье.

И читаю, читаю с лица,

Что несут потаенно сердца.

Может, вспыхнет в сумятице тесной

Чье-то сердце сердечною песней.

И оно там, где лошади пьют

Будет петь, так как воды поют.

И поведает, как поднебесье

Жадно слушает тайные песни.

 

Я НЕ МОГУ РАССТАТЬСЯ С СИНЕВОЙ

Я не могу расстаться с синевой.

Идет концерт. Поют про синий вечер,

А в зале кто-то вертит головой,

А в зале кто-то назначает встречу.

Летят, звенят девичьи голоса,

Им вторят звучно молодые парни.

А за окном просторная весна

И небо нынче в голубом пожаре.

Стоят и ждут своей поры леса

На розоватом, на колючем снеге.

Они в счастливых, теплых голосах

Все сводки слышат о счастливом беге.

Им хочется подернуться листвой

И с трепетом сердец в едино слиться…

Я не могу расстаться с синевой.

Она во мне порхает как синица.

 

ТЫ МОЛЧА ПРОХОДИЛА МИМО

Ты молча проходила мимо…

Я понял, что почти забыт.

И слово первое “любимый”,

Увы, не мне принадлежит.

Лишь по привычке, съежив плечи

И наше прошлое щадя,

Ты шаг замедлила при встрече,

Но не взглянула уходя.

Неловко, неуютно стало,

Лежала будто тень на мне,

А солнце радости осталось

В твоей забытой стороне.

Я вспомнил речку. Вспомнил сваи,

Кусты, где щелкал соловей…

Нелепо песни забываем,

Что пели в юности своей.

Нелепо в памяти стираем

Мы клятвы верности порой…

Прошла… Задела душу краем…

Ударь острей и боль утрой.

Ударь… Но что изменишь в свете!

Проходит миг… Проходит час…

В глаза глаза другие светят,

Другие выбирают нас.

 

КОРНИ

Буравят корни мрак земли,

Впиваются глубоко,

Идут к пластам тяжелым глин

За драгоценным соком.

И вот трепещет клен весной,

И зеленеет густо.

И каждый листик вырезной –

Великое искусство.

 

***

Женщине, отдавшей жизнь служенью

В органах милиции, дано

Находить в тяжелый час решенье,

Принимать решение одной.

Дети есть и есть большое счастье –

Разделять и радость, и печаль.

Ведь она их оставляет часто,

Уходя на вызов по ночам.

Там чужие, хмурые “ребятки”,

Как ежи колючие, сидят.

Но она смеется: “Всё в порядке!

Чай попьют – и все заговорят”.

Видит злобный образ хулигана

И сухой бездушный протокол.

Но сирени веточка в стакане

Нежно дышит на рабочий стол.

Очень верит: скоро будут люди

Добрые и сердцем и душой,

Обернутся праздниками будни…

Хочется пожить ей хорошо…

 

***

Ты далеко, но почему порой

Я слышу рядом теплое дыханье.

Я вижу гибкий стан и образ твой,

Любуюсь тайно, будто не впервой,

Угадывая все твои желанья.

Они в глазах глубоких, на губах,

В усмешке тихой и в порыве ясном.

Ты так мила, и возникает страх,

Что кто-то вдруг, погрязший во грехах,

К тебе ладонью прикоснется грязной.

Как грустно знать, что рядом с красотой

Моральное уродство проживает!

Оно, прикрывшись ложной простотой,

Как кошка черная за птичкой золотой

Следит и когти острые вонзает.

Нет, рождена ты не для грязных лап!

Не птица ты, а человек Вселенной.

Моя мечта – я твой извечный раб.

Я всемогущ, но и ничтожно слаб,

Чтобы коснуться твоего колена.

Ты далека, но взгляд твой предо мной.

Я весь свой век люблю тебя милýю.

Хоть ты не будешь для меня земной,

Но я хочу, чтобы никто иной,

А только я дождался поцелуя…

 

***

Никогда не чувствую беду,

Если яблони цветут в саду.

Не болят и не устанут ноги,

Если к дому все ведут дороги.

Забываю боли все и муки,

Если крепко обнимают руки…

Я шепчу скрипучему перу,

Что лишь с ним когда-нибудь умру.

 

Вернуться на главную

Карманов Николай Дмитриевич(1939-2011)

РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА

Я – РЯЗАНСКИЙ

Я – рязанский, родом с Милославки.

Я рожден в июне, в сенокос.

Под копной душистой, на зеленой травке,

Под оркестр колхозный острых звонких кос.

Надо мною пели песни пташки,

Солнце улыбалось в вышине…

Говорят, родился я в рубашке,

Быть счастливым предвещали мне.

С сенокоса на больших карулях

Привезли меня в отцовский дом…

Под присмотром ласковой бабули

Рос я беззаботным пареньком.

Но нежданно жизнь переменилась,

Туча черная закрыла небосклон,

На четыре года солнце скрылось,

Я отца и детства был лишен.

К нам в село пришли нужда и горе,

Порожденные фашистскою чумой.

Временно забыв дорогу к школе,

Заменил портфель я нищенской сумой.

Не было ни хлеба, ни одежды,

Ни бумаги, ни карандашей…

Нас питали вести и надежды

Избавленья от тяжелых дней.

Правда, эти годы не прошли бесследно:

У суровых дней я взял урок тогда,

На всю жизнь свою урок бесценный –

Не бояться крепкого труда.

Не считать себя умней кого-то

И не требовать от жизни всяких льгот,

А трудиться до седьмого пота

И идти, всегда идти вперед!

В СОРОК ПЯТОМ

Голодные, в рваной одежке,

По мокрому полю, с сумой

Набрать прошлогодней картошки

Старались мы ранней весной.

Из этой промерзлой картошки

На вкус, что трава-лебеда,

С слезой материнской лепешки

Мы с жадностью ели тогда.

Мы ждали, мы верили свято:

Страданьям наступит конец,

И он наступил в сорок пятом –

С войны возвратился отец.

Пришел он с серьезным раненьем –

Ему бы на отдых пора.

Но ждали его возвращенья

Дела, а была их – гора.

Повсюду – и дома, и в поле –

Повсюду – разруха, нужда.

Без выдержки, стойкости, воли

Сумели бы разве тогда?

Осилить все эти невзгоды,

Заставить нужду отступить,

Чтоб через короткие годы

Счастливою жизнью зажить.

Повсюду – и дома, и в поле,

Привыкшие с детства к труду,

Ладони – сплошные мозоли

Снесли и войну, и нужду.

1974 г.

Я ПОМНЮ

Нет, все же не память плохая виной

Дар этот мне, вроде бы, дан от природы.

Я маму не помню свою молодой.

Безвременно маму состарили годы.

Тяжелые годы суровой войны,

С трудом непосильным, тревогой и болью,

Прошлись по лицу бороною они,

И волосы мамы посыпали солью.

Сколь горя хлебнула военной порой,

Не сыщется мера измерить страданье!

Остаться могла ль моя мать молодой,

Пройдя в лихолетье сквозь все испытанья!

И все ж, я считаю, что мне повезло:

Сумела родная победный день встретить.

А сколько таких, как она, полегло

От пуль и от голода женщин на свете.

Я счастлив, что мне не пришлось сиротой

Без мамы расти и идти сквозь невзгоды.

И пусть я не помню ее молодой,

Я помню, что должен продлить ее годы.

РОДНОЕ ГНЕЗДОВЬЕ

Когда приезжаю в родные края,

Ко мне возвращается юность моя,

Как в юности, снова и бодр я, и весел,

И кажется мир мне и нов, и чудесен.

Великое счастье вернуться туда,

Где первые прожиты были года,

Где детство и юность, как в речке вода,

Играя, бежали незнамо куда.

И пусть моя речка с годами мелеет,

Но нет для меня ее в мире милее,

Она несравнима с рекою любою.

Люблю ее с детства особой любовью.

Приятно бродить по родимым местам –

По тропкам знакомым, по росным лугам,

Вдоль берега речки про возраст забыв,

Мальчишкой беспечным, штаны засучив…

Ходить по деревне от дома до дома,

Аллеей  зеленой, проведать знакомых.

В деревне все жители – друг иль родня,

В ней каждый рад будет увидеть меня.

Одно лишь тревожит: в деревне моей

С годами все меньше и меньше друзей.

Короче мои по деревне прогулки:

Где были дома – там зияют проулки.

Сквозь эти проулки глядится закат…

Мне больно, мне стыдно – и я виноват.

Когда бы в деревне родной мне остаться,

Заката ее не пришлось бы пугаться!

ДОМОЙ

Грым, грым, грым в кармане спички

Громыхают на ходу.

Ранним утром с электрички

Одиноко я бреду.

А иду я не торопко

До родимого села.

С детства мне родная тропка

Вся бурьяном заросла.

Надо мною хмуро небо,

Ветер встречный, дождик мжит…

Как давно я дома не был,

Все блуждал в краях чужих.

Оттого, видать, в дорогу

Не послал мне вёдро Бог,

Осуждает, видно, строго,

Что забыл родной порог.

СТУПЕНИ

В свое детство на свиданье,

Выбрав время, прибыл я

В деревеньку под Рязанью,

В свои отчие края.

Свежий ветер встречно дует,

Мне не холодно ничуть.

Я иду, земли не чуя,

Распирает радость грудь.

Вроде все мне здесь знакомо,

Но деревню не узнать:

Избы, сбросив с крыш солому,

Все под шифером стоят.

Дом родимый на пригорке

Сохранил свой прежний вид:

Опираясь на подпорки,

Скособочившись стоит…

Рядом с ним – красавец новый,

Разукрашен, как дворец.

Вдруг с улыбкою знакомой

Вышел из него отец.

Я ему о доме этом

Сразу задаю вопрос.

Он ответил: “Прошлым летом

Дом построил нам колхоз.

И не только нам, а многим

Подарил колхоз дома.

Что ж стоим? Пойдем с дороги

Примешь чарочку вина”.

“Подожди, отец, чуточек,

Осмотрю дом и войду…”

Вижу, мать спешит, платочек

Оправляет на ходу.

“О, сынок! Какая радость!

Наконец-то, дождалась…”

Обняла меня, прижалась

И слезами залилась.

В дом вошел я осторожно,

Светлой комнате дивлюсь.

Лишь по печке русской можно

Угадать, где нахожусь.

Вы поймите меня верно:

По тому, что есть в дому,

Город это, иль деревня –

Не ответить никому.

Деревенский житель ныне

Стал как будто городской:

Есть у многих пианино,

Телевизор есть цветной.

“Жигулей”, “Ижей”, “Уралов”

В гаражах возле домов

По моим подсчетам стало

Много больше, чем коров.

Кто работает без лени,

В жизни многого достиг…

Поравнялися ступени

Деревенских, городских.

1979 г.

МАТЕРИ

Пахали, сеяли, косили,

Воспитывали сыновей…

На это все хватало силы

В войну у наших матерей.

Носки и варежки вязали,

С коптилкой сидя по ночам.

Из деревень российских дальних

На фронт посылки шли бойцам.

В тех теплых варежках солдаты

В морозы лютые зимой

Держали крепче автоматы,

С врагом смелей вступали в бой!..

ПО-СОСЕДСКИ

После войны жить было туго.

Но в том, возможно, весь секрет,

Что крепче связь была друг с другом,

К соседу чаще шел сосед.

За всем – за солью, за стамеской,

За телогрейкой, табаком…

И просто так сходились вместе

Потолковать о том, о сём.

Гармонь по праздникам сбирала

Округу всю на круг большой,

Под каблуком земля дрожала

От русской пляски удалой.

По-братски меж собой общаться

Стремились люди той порой.

Иначе б ввек не распрощаться

С наследницей войны – нуждой.

Богаче стали все мы ныне,

Живет в достатке каждый дом,

Но почему-то дружба стынет,

Слабеют связи с каждым днем.

Ключи от дружбы мы теряем

И не стараемся найти.

Все реже вместе мы бываем,

Все чаще дома, взаперти.

А ГДЕ-ТО ДО СИХ ПОР…

Я часто вспоминаю годы –

Мальчишек босых на полях,

Котомки в клетку из понёвы

На острых худеньких плечах.

Они на пашне друг за другом

Весною ранней, как грачи,

Устало тащатся за плугом

В надежде раздобыть харчи.

Их лица радостно светлели,

Когда котомки тяжелели,

Когда с добычею к домам

Порадовать спешили мам.

Как муравьи, они старались

Сбирая дань с лугов, с полей…

Все муки, выдюжив, дождались

Своих счастливых, светлых дней.

………………………………

Давно минули годы эти,

Но позабыть их не могу.

Ведь где-то до сих пор на свете

Едят ребята лебеду.

1976 г.

ДЕРЕВЕНЬКА

Деревенька, расставаться

Жаль с тобою мне до боли,

По твоим местам шататься

Не придется, видно, боле.

На лугах твоих просторных

Не водить уж хороводы,

И не петь песен задорных –

Нет на песни ныне моды.

Да и с кем их петь в деревне,

Да и кто их будет слухать?

Коль в деревне в скуке дремлют

Старики лишь да старухи.

Все певцы, чьи крепки плечи,

Разлетелись в неизвестность.

Надвигает тени вечер

На мою родную местность.

С деревенькой взглядом слезным

Я прощаюсь. Сердце рвется:

Неужель ее по звездам

Скоро мне искать придется?

МАМА

Мать вошла, легла, заснула…

Так намаялась, родная…

За день спину так нагнула,

Что лежит, как неживая.

Через полчаса проснулась,

Огляделась, поднялась.

Виновато улыбнулась

И сказала: “Я сейчас”.

И пошла походкой шаткой

До печурки за едой,

Утерев слезу украдкой

Над томлёной лебедой.

За столом детишки ложки

Приготовили, сидят…

Хлеба в доме нет ни крошки

Уж который день подряд.

Только зеленью и живы.

Только зелень и еда:

Листья жгучие крапивы.

Щавель конский, лебеда…

Не спеша, мать разливает,

Детям όтвар травяной,

И с надеждой обещает

Вскоре им еды иной:

“Ждать конца недолго горю,

Скоро кончится война…

Накормлю тогда вас вволю

Кашей с доброго пшена…”

Годы той еды зелёной

В память врезалися мне –

С мамой очень утомлённой,

Но не сломленной в войне.

1977 г.

НА РОДИНЕ

Какое счастье побывать

В давно покинутом гнездовье,

Где ждут тебя отец и мать,

С сердечной, вечною любовью.

Хотя б один всего денек

Побыть с родителями рядом,

Услышать нежное: “Сынок!”

Согреть их благодарным взглядом.

Избу, подворье оглядеть,

Подмазать, подпереть, подправить,

Забот родителям убавить,

Былое вспомнить, песню спеть.

Но как печально покидать

Порог избы родимой снова,

Без помощи отца и мать

Оставить у родного крова…

ДЕТСКИЕ СТИХИ

НЕУСТУПЧИВЫЙ

В доме шум сильнее грома,

Плачет Коля, плачет Рома:

Не дает им старший брат

Из своих игрушек брать

Пластилин – коня лепить,

Автомат – “фашистов” бить.

Не дает в гармонь играть,

В книжке – сказку почитать,

Он кричит на них: “Не трожь!

Поломаешь! Разорвешь!”

Просит Коля: “Дима, дашь

Нам хоть серый карандаш…”

“И листочек из альбома, ─

Добавляет тихо Рома. ─

Рисовать мы будем дом,

Дом бывает серым.

Нарисуем и вернем

Карандаш твой целым!”

“Знаю, как вы мне вернете:

Поломаете, сгрызете…

Ничего я вам не дам,

Рисовать я буду сам”.

Оттого и шумно дома –

Плачет Коля, плачет Рома…

ЛАСТОЧКА

Этот малый самолетик

Днями целыми в полете.

Словно над аэродромом

Кружится над нашим домом.

Делает за кругом круг,

Ловит комаров и мух.

…Чтоб скорее эскадрилья

Молодых ее птенцов

Обрела тугие крылья,

Нужно много комаров!

КАК ПРИХОДИТ ЗИМА

Проснулся сын, подсел к окну,

В стекло уперся носом.

И сразу задал своему

Отцу не счесть вопросов.

“А почему бело вокруг?

А как пришла зима?

На четырех или на двух

Ногах идет она?

Совсем без ног? Не может быть!

Ведь это невозможно!

Совсем без ног нельзя ходить,

Приехать, правда, можно.

На чем приехала зима? ─

Ответь мне на вопрос. ─

Она приехала сама

Иль кто ее привез?

А Дед Мороз зиме сродни?

А кто ему она?

А где весной живут они?

А Север – чья страна?..”

Вопросам не было б конца,

Но известила мать,

Что, мол, ни сына, ни отца

Не будет завтрак ждать!

1975 г.

ГРАЧ

Рано утром громко, грач,

Под окном моим не крачь.

Как не можешь ты понять,

Что мешаешь криком спать?

Подожди кричать чуток,

Лишний дай поспать часок.

Грач умолк, но вскоре: “Кра!” –

Крачет вновь. “Вставать пора!

Хватит нежиться! Кра-кра! –

Не смолкает птица. –

Надо б с вечера вчера

Раньше спать ложиться!”

ШОФЁР

Принесла из магазина

Летним днем мне мама в дар

Настоящую машину

Пятитонный самосвал.

Я ему буксир приделал –

И на улицу бегом,

Заниматься начал делом:

Стал работать я на нем.

Я вожу песок и камни,

Строю каменный забор.

Я теперь не просто Ваня.

Я – строительный шофер.

 

ПО ГРИБЫ

С белой, желтой, красной шляпкой –

Все, как на картинке.

Мы грибов набрали с папой

Полные корзинки.

Нагулялись, надышались

Бодрой свежестью лесной,

И тихонько возвращались

По тропиночке домой.

Не беда, что дождик капал,

Что устали малость с папой.

На душе у нас светло –

Нам сегодня повезло.

1977 г.

С ШУТКОЙ ПО ЖИЗНИ

ШАРАДА

Мой первый слог – в принятии решенья,

А хвост – из личного местоименья.

Невелика, всего лишь сотка

По площади, моя середка.

Коль слово сзади прочитать,

С себя начнете вы считать.

Нетрудно видеть всю меня

В конце или начале дня.

На протяженье в тридцать лет

Району я дарую свет,

И, несмотря что местная,

Я широко известная.

Чуть-чуть поменьше бы, сказала

Я, своего оригинала,

Чье имя с гордостью ношу.

Все. Угадать меня прошу.

ДЕЛО – ТАБАК

Хоть я сам и не куряка,

Знаю твердо, что табак

Для людей большая бяка.

Установлен этот факт.

Но, завидуя курякам,

Я готов им подражать,

Возле дел сидеть, балакать,

Дым колечками пускать.

Не беда, что дремлет дело,

Дело может подождать.

День, неделю, месяц целый –

В лес ему не убежать.

Коль известно, что зарплата

Не зависима от дел,

Коль всем поровну заплатят –

Кто курил и кто потел.

У кого ж будет охота

Проливать усердно пот.

Нет, пока у нас работа

Без куренья не пойдет.

Коль на сдельщине б мы были –

Это ясно дураку, —

Отношенье б изменили

И к делам, и к табаку.

И тогда б призыв Минздрава

Не считал никто за бред.

Всяк бы знал: табак – отрава,

От куренья – сильный вред.

КАК МНОГО ЛАСКОВЫХ ИМЁН

(ОТ “А” ДО “Я” – повествование в стихах)

Аня, Аннушка, Анюта!

Жизнь моя перевернута.

Я, как встретился с тобой,

Потерял с тех пор покой.

С той поры и сна лишился,

Аня, я в тебя влюбился.

Впрямь не знал я, что мне делать,

Было жаль расстаться с Беллой.

Белла, Белочка, Белок –

Звонкий, нежный голосок.

Он в ушах моих звенит,

Сердце от него щемит.

Я люблю ее без меры,

Правда, не сильнее Веры.

Вера, Верочка, Верушка, ─

Дивно-ангельская душка.

Вводит всех в восторг она –

Так красива и нежна,

Словно ягода-малина.

Рад с ней быть, но есть Галина…

Галя – девушка, что надо,

Я в нее влюблен с детсада.

И, конечно же, она

В меня тоже влюблена.

Быть бы мне давно с ней в паре,

Если б я не встретил Дарьи…

Встрече с Дашей был я рад,

Как нашедший редкий клад.

Кладу я не знаю цену,

Все б отдал, но и Елену

Не могу я позабыть,

Не могу я разлюбить.

До чего ж Еленочка

Славненькая девочка!

Думаю, в районе нашем

Не сыскать девчонки краше.

Притягательна, желанна…

Но желанна мне и Жанна.

Жанна – девушка-огонь –

Возгоришься, только тронь.

Чувства может возбудить,

Может тут же остудить.

В ней и лето и зима,

Хоть кого сведет с ума.

Своей челкой с завитком,

Своим острым язычком.

Неожиданным вопросом,

Взглядом пристальным, с гипнозом.

С ней сойдясь, я думал – сгину.

Случай спас, послал мне Зину,

Эту сложную натуру,

То ли умницу, то ль дуру?

Чтоб узнать получше Зину,

Стал я с ней тянуть резину.

День за днем денечки мчались,

Зиму с Зиной мы встречались.

А когда пришла весна,

Меня бросила она.

Было мне ужасно стыдно,

Непонятно и обидно.

Но не мог я жить с кручиной,

Завязал роман с Ириной.

Начал я ее любить,

Начал с ней баклуши бить.

То на танцы, то в кино,

Как у всех заведено.

Ира развита была,

И курила, и пила.

С ней познав любовь-отраву,

Устремил свой взгляд на Клаву.

Ах, какая была Клава…

То не девушка – забава.

Постоянно весела,

Мертвого развлечь могла.

Был один у ней изъян, —

Не любила тех, кто пьян.

Ее чувства уважая,

Я совсем не пил до мая.

Но в Победу с ветераном

Я набрался в стельку пьяным.

Клава стала очень грубой.

Мы расстались. Вскоре с Любой

Из соседнего села

Вместе нас судьба свела.

И, как только я влюбился,

Мир вокруг переменился.

Стало будто больше света,

Начиналось, правда, лето.

Ну а летом, знают все,

Мир в особенной красе.

Только для влюбленных глаз

Краше он во много раз.

Видно, правда, что любовь

Открывает в нови новь.

Но в любви знать надо меру.

Надоедливых, к примеру,

Часто гонят с глаз долой.

Так случилось и со мной.

Я в любви переборщил,

Любу чем-то огорчил.

Кончилась любовь с Любашей.

Жаль, конечно. Вскоре с Машей

Стал я время проводить,

Стал повсюду с ней ходить.

С ней работали мы вместе

И о ней, как о невесте,

Никогда не думал я,

Были просто мы друзья.

Дружба крепкою была,

Но в любовь не перешла.

Почему? Искать причину

Я не стал. Влюбился в Нину.

И, признаюсь, любовь к Нине

Сохраняю и поныне.

С ней разлука мне до боли

Сердце жмет. Тогда же Олю

Встретив на своем пути,

Мимо я не смог пройти.

Блеск ее лучистых глаз

Все забыть заставил враз.

И, как воды рек и моря,

Мы слились духовно вскоре.

Но была приезжей Ольга,

Потому-то и недолго

Продолжалась с ней любовь.

И остался вскоре вновь

Я, влюбленный дуралей,

Одинок среди людей.

Ах, непросто жить в печали,

Ее письма раздражали.

От ее ко мне тоски

Рвалось сердце на куски.

Ехать к ней в незнамый город

Я не мог, мне мой был дорог.

Жил я в скуке в нем один,

Ощущая в сердце клин.

Клин сумел я выбить клином,

Случай свел меня с Полиной –

С добродушной и простой

Медицинскою сестрой.

При сближенье тесном с Полей

Я избавился от болей.

Расцветил в душе ненастье

Дивный луч любви и счастья.

С каждым днем все радостней,

Как в раю, мы жили с ней.

Но вкусить блаженство рая

Не позволила мне Рая.

Рая, школьная подруга,

Неожиданно, как вьюга,

Налетев средь бела дня,

С толку сбив в момент меня,

Закружила подолом

Затянула к себе в дом.

Вспоминали с ней о школе,

Мне уж было не до Поли.

Из беседы я узнал,

Что от Раи муж сбежал.

Все, что дальше было с Раей,

Вспомню – сердце замирает.

В нем тот миг оставил мету

И исчез. Я встретил Свету.

Диво-деву – худрука

Из районного ДК.

Подружился с ней я быстро,

Но для этого артистом

Поступить пришлось в ДК

И играть там чудака.

Я чудил, плясал и пел,

Как артист успех имел.

Как жених у Светы тоже.

Но разрыв случился все же.

Словно струны на гитаре

Чувства лопнули. К Тамаре

Потянуло вдруг меня,

Как в ночи пламя огня

Тянет мотылька на свет,

Удержаться силы нет.

Мне казалось, что с Тамарой

Будем мы достойной парой.

Может быть, и были бы,

Только, видно, у судьбы

Был намечен план другой,

И с Тамарой дорогой

После тесного сближенья

Началось вдруг отчужденье.

Почему случилось так?

В том повинен я, дурак.

Стал вступать с ней часто в споры,

Потому расстались вскоре.

Я испытывал печаль,

Мне Тамару было жаль.

И себя, скрывать не стану.

Правда, вскоре мне Ульяну

Подослал в подарок Бог,

Отказаться я не мог.

С сердца вмиг ушла кручина,

Так мила была дивчина.

И, как голубь с гуленькой,

Запорхал я с Уленькой.

Вдруг нежданно срочно мне

Приказали быть в Чечне.

И с Ульяною, конечно,

Мне пришлось проститься спешно

Разве думал я тогда,

Что прощаюсь навсегда?

То, что в Грозном на руинах

Повстречаюсь я с Фаиной.

Повстречаюсь, подружусь,

Разделю с ней боль и грусть,

Порожденные войной,

Полыхавшей над Чечней.

С ней провел я в Грозном зиму.

И в Рязань. В Рязани Химу,

Полногрудую деваху

Приглядел я там и с маху

С ней сошелся, полюбил,

В ласках время проводил

Месяц, дня не пропуская,

Край приокский изучая.

Был в цвету прекрасен край,

Мил природе месяц май.

Жаль мой отпуск завершился,

С милой Химой я простился.

И с расстроенной душой

Отбыл в Северный, домой.

Где ждала меня работа,

Хоть, признаюсь с неохотой,

После длительной разлуки

К ней мои тянулись руки.

После отпуска обычно

Сложно жизнью жить ритмичной.

Было мне не по себе,

Привыкать к такой судьбе.

Как чумной ходил неделю,

Правда, встретившись с Цицелью,

Ощутил в душе подъем,

Легче дышится вдвоем.

Год с Цицелию примерно

Был я связан дружбой верной.

Я хотел на ней жениться,

Но случилось, что в столицу

Перевод ее отец

Получил. На том конец

Наступил всем связям нашим,

Жить Цицелия с папашей

Переехала в Москву,

Брошенный я впал в тоску.

Было жаль милой подруги,

Но грешно в нашей округе

Плесневеть в тоске подолгу.

Как-то выбрался на Волгу

Я однажды на денек

С другом в Белый городок.

Солнцем и водой целован,

Был я Волгой очарован,

Там сыскал себе я пару –

Привлекательную Чару.

Вдарив с Чарою по чарке,

С ней затем в объятьях жарких

В ее тихой гаване

Я провел, как в сауне.

Думаю, об этом дне

Не забыть ни ей, ни мне.

Сохранит тепло душа,

Летом Волга хороша!

Жаль, свободных мало дней

Нам дано для встречи с ней.

Я прогулы совершал,

Чару часто навещал.

Но в дороге как-то мне,

Как Есенину когда-то,

Повстречалась Шаганэ –

Девушка из Новобада.

Имя славное ее

Сердце ранило мое.

Через час уже Маратом,

Ее старшим добрым братом,

Его русскою женой,

Был я принят как родной.

Две недели с Шаганэ

Показались мигом мне.

Время пулей пролетело,

Моя пташка улетела

Снова в южные края,

Огорчен был страшно я.

И в теченье многих дней

Думал только лишь о ней.

Не однажды и во сне

Я кричал, звал Шаганэ.

Но конец всему бывает,

Время память притупляет.

Сводит боль души на нет,

Изменяя взгляд на свет.

Правда, мне помочь сумела

Новобадку забыть Элла.

Не скажу я, чем Эльвира

Мое сердце покорила.

Хороша была она –

И красива, и умна.

Почти год с ней, до июля,

Я дружил. В июле с Юлей

Укреплял свое здоровье

На курорте в Подмосковье.

Душа в душу жил я с ней

Неразлучно двадцать дней.

Но, к большому сожаленью,

Наступил конец леченью,

Прозвенел разлуки час,

Свет любви для нас погас.

Больно, тяжко было нам

Разъезжаться по домам.

По прибытии домой

С Ягдой, ягодкой-красой,

Чтоб в душе печаль убить

Начал я роман крутить.

Время шло. Остановиться

Я не смог. Пришлось жениться.

После свадебного пира

Стала Ягода задирой –

И ворчлива, и строга –

Настоящая Яга.

В наказанье, видно, Бог

Посылает в жены Ёг.

Блудным сыновьям своим

В назидание другим.

Жизни я с Ягой не рад,

Жаль потерянный мне ряд.

Ряд девчат от А до Я,

Тех, что вам представил я.

1995 г.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Тебя встретил в Казахстане

Пареньком в семнадцать лет.

Не померкнет, не завянет

К тебе чувств моих букет.

Мы с тобой трудились вместе,

Дело спорилось у нас.

О тебе, как о невесте,

Я скучаю и сейчас.

Ожидаю с нетерпеньем

Отпуск свой очередной.

Ах, какое наслажденье

Вновь увидеться с тобой!

Мне приятны эти встречи

С ранней юностью моей.

Твой тактичный голос речи

Возвращает меня к ней.

Встают в памяти палатка,

Целина, простор степей.

Голосистая трехрядка,

Лица дорогих друзей…

Много лет, как мы в разлуке,

Годы быстро так летят.

Постоянно мои руки

Приласкать тебя хотят.

Ты такая молодчина!

Я всегда тобой горжусь,

Незабвенная машина,

Первый трактор – “Беларусь”.

РАССТАТЬСЯ ДАВНО Б С НЕЙ ПОРА!

АКРОСТИХ

Покинуть тебя я не в силах…

Ах, что же твориться со мной:

Попорчена кровь в моих жилах

И сердце – от дружбы с тобой.

Решенье не раз принимаю:

Оставить тебя, позабыть!

Совсем ни к чему ты мне, знаю,

А все ж… продолжаю любить.

Безжалостно жизнь сокращаю,

Елейный дурман твой вдыхаю.

Лежа в постели с утра,

Отраву опять принимаю.

Мной данную клятву вчера,

Обычно всегда забываю…

Расстаться б с тобой мне пора!

1975 г.

ОДНОЙ СТРОКОЙ

Любил он лес, любил он воду,

Ждал с нетерпеньем выходной.

Спешил почувствовать природу…

С зеленым веником в парной.

***

Он к фауне неравнодушен был,

Птиц и животных рад всегда был видеть.

О, если б знали, как он их любил…

Особенно под соусом, в томленом виде.

ДЛЯ ДУШИ

Мне сегодня от жены влетело,

С полчаса ругала – прямо сгинь!

Мол, займись-ка ты, серьезным делом,

Брось писать корявые стихи.

Я сказал ей: “Дорогая, знаешь,

Как тебе, не изменю стихам,

На внушенья время зря теряешь.

Чем мне заниматься, знаю сам”.

Усмехнулась. Повернулась. Вышла

Со словами: “Что ж, дурак, пиши…”

Написал. И пусть коряво вышло –

От души стихи и для души.

А ЕСЛИ БЕЗ ВИНА?

Скажите, в том моя вина,

Что не могу я без вина

Жить более недели?

Ведь вынуждает жизнь сама:

Нас прибегать к силе вина

Почти во всяком деле.

Чтоб сделать дверь – известно вам,

Необходимо с килограмм

Иметь гвоздочков – сотки.

Но в магазинах, не секрет,

Гвоздей в продаже часто нет,

Но есть они на стройке.

Иду на стройку к дяде Ване

С бутылкою вина в кармане,

Там пьем с ним неторопко.

И дверь, “обмытая” вином.

Прибудет в тот же день в мой дом,

Готовая, с коробкой.

Я не остануся в долгу,

И дяде Ване помогу

Сам за бутылку вскоре.

Решу его вопрос больной:

Зерна во время посевной

Доставлю ему с поля.

Про совесть много говорят,

Я сам себе порой не рад

И мне бывает стыдно.

За то, что у себя крадем,

За то, что поим мы и пьем

И выхода не видно.

Чтоб выключатель заменить,

Чтоб кран на кухне починить,

Чтоб вставить стеклышко в окно,

Необходимо нам вино.

Вы мне дадите без бутылки

Совет о том, как бросить пить?

Или почешете затылки

И скажете, что без бутылки

Такой вопрос нельзя решить?

Вот и приходится так жить,

Пить самому, других поить.

И в этом не моя вина,

Что не могу я без вина.

……………………………

Стихи плохи, я знаю сам,

Рисунок слаб, груба палитра.

Но вы учтите: без пол-литра (!)

Я подарить решил их вам!

1985 г.

ВМЕСТО ФИЗЗАРЯДКИ

Говорят, что бегать по утрам полезно:

Покидают тело на бегу болезни.

Верую я в это и душой, и телом,

Только жаль мне время на бега без дела.

Потому-то утром вместо физзарядки

Я беру мотыгу, с ней иду на грядки.

Глубоко дышу, челночу меж грядок,

И, себя бодрю, и навожу порядок.

За водой к колодцу с бодрым настроеньем

Сбегаю раз двадцать, напою растенья.

Сам напьюсь, умоюсь ключевой водою,

Сразу жизнь предстанет радостной такою.

Утренняя свежесть, разных пташек гаммы

Душу мне наполнят сладостным бальзамом.

И с душою свежей, с разогретым телом

Целый день готов я заниматься делом.

………………………………………….

Если не остудишь в росных зорях ноги,

Не просолишь потом спину жарким днем,

Пожалеешь плечи, не натрудишь ношей –

Не познаешь вкуса хлеба за столом!

МОИМ ДРУЗЬЯМ

РОДНИК

Виктору Алексееву

Я раньше считал, что бывает

Лишь в сказках живая вода.

Вода, та, что сил прибавляет,

Пока не забрёл я сюда.

Сюда, где с глубин подземельных

Пробился живой родничок.

Сюда, где и сил и веселья

Добавит желанный глоток.

И люди, и звери, и птицы

Находят дорогу сюда.

Сюда, где, играя, искрится,

Звенит ключевая вода.

И речка, видать, неслучайно

Решила сюда завернуть,

Воды родниковой хрустальной,

С собой захватить в дальний путь.

1981 г.

В. Кудинову,

родному брату

Что может быть больнее боли

Листать заветную тетрадь

И думать мне о том, что боле

Ее уж не откроешь, брат!

Не перельешь из сердца в строки

Видений жизненных своих…

Ну, разве думал ты о сроке,

Когда писал последний стих?

Ты мне звонил, делился планом,

Мечтал нас вскоре посетить.

И с посещеньем город Талдом

Своею лирой удивить.

Но не сбылись мечтанья эти…

Что ж, такова судьба видать.

Но ты останешься на свете –

В стихах жизнь будешь продолжать…

К.Г. Асоновой

Сколько лет Вам, я не знаю,

Ни к чему считать мне их.

Коль я знаю, в нашем крае

Вы активней молодых.

На собраньях и советах

Вижу Вас и слышу Вас.

Знаю также, что в газетах

Вы печатались не раз.

Коль объявят: “Завтра чтенья

Будут в “Лире” проводить”, —

Знаю точно, без сомненья,

Вы изволите там быть.

И неважно, эти чтенья

Будут летом иль зимой,

Удержать Вас от общенья

Вряд ли смогут холод, зной.

Я желаю в день рожденья

Вам активность не снижать,

Быть в прекрасном настроенье,

Тяжесть лет не ощущать.

Проводить досуг в общенье,

Связь с друзьями не терять,

В майском цвете дни рожденья

Еще много лет встречать.

СЧАСТЬЕ АГРОНОМА

Т.В. Слётовой

Всем судьба известна агронома –

Он в полях, как маятник в часах,

Поле для него роднее дома,

Его счастье – в травах и хлебах.

С ними все – и радость, и тревога,

К ним любовь заботливой души.

Сникнут стебли, загрустят немного,

Он чуть свет на помощь заспешит.

И пока не возвратятся силы,

Не вернется свежесть к ним опять,

Будет он над ними терпеливо

Хлопотать, как над ребенком мать.

…Радуют большие урожаи.

И не зря толкуют на селе

То, что урожаи отражают

Наше отношение к земле.

Урожаи завсегда весомей

Там, где лучше за землей уход…

Поле пропадет без агронома –

Он без поля дня не проживет!

ЛЮБЛЮ МАРИНУ

Несмотря на согбенную спину,

На седую замять головы,

Как мальчишка, я влюблен в Марину,

Я влюблен и не боюсь молвы.

Белый свет на ней сошелся клином,

Все померкло, лишь она одна

Нежным взглядом чудных глаз-маслинок

Радует, как ранняя весна.

Как весной, когда тепла избыток,

Тает снег, так и в душе моей

От прилива чувств полузабытых,

Плавясь, разливается елей.

От любви к ней жизнь переменилась.

Почему? Открою вам секрет:

Сразу, как Марина появилась,

Приобрел я новый статус – дед.

Пусть пока еще в моем сознанье

Это улеглось не до конца,

Но, сдается, “дед” – такое званье –

Выше и достойнее отца…

 

АКРОСТИХИ

Источник вдохновения моей души,

Растраченный по капельке с годами,

Иссяк. Но в заболоченной лесной глуши

Нежданно заискрился пред глазами.

Ах, Ира, боже мой, приятно быть с тобой!

***

Искренне любя, целую руку.

Радость встреч с тобою, как бальзам.

Исцеляет душу, отметает скуку,

Надо быть почаще вместе нам.

От любви к тебе я переполнен

Чувствами, с твоими в унисон.

Как прекрасен мир в глазах влюбленных,

Если ты воистину влюблен!

1988 г.

 

ДВА ДРУГА

Из своей эпохи, с одного портрета

Смотрят на меня лучистым светлым взглядом

Два Сергея, два больших поэта,

Много верст по жизни прошагавших рядом.

Я считаю их своими земляками,

Среди всех поэтов нет мне ближе их.

Ведь родился я и вырос под Рязанью,

А в лугах дубровских вышел первый стих.

В их родных краях бываю каждым летом,

Посещаю все воспетые места.

Всюду чувствую присутствие поэтов:

В бурном ритме жизни, в шелесте листа…

И Клычкова, и Есенина, как братьев,

Я люблю и именами их горжусь,

Строки их стихов молодцеватой ратью

Прославляют сердцу дорогую Русь.

Не смогли закрыть их лица тени.

Брызнул солнца луч и сквозь завесу лет

Вновь друзья, как после стужи зелень,

Радуют и восхищают свет!

 

***

С крутого берега Оки

Просторы окские окинь.

Измерь в разливах синь и ту

Распахнутую широту.

Хоть утверждать я не берусь,

Но, думаю, без этой точки,

Едва ли б появились строчки

Стихов есенинских про Русь.

СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ

За что люблю поэта-земляка,

За что он мне дороже всех поэтов?

За то, что каждая его строка

Такой душевной нежностью согрета.

За то, что в жизни он открытым был,

В кругу друзей не замыкался узком,

За то, что до последних дней служил

Всем существом земле любимой – русской.

 

В.Ф. Морковникову

Он был учитель и поэт,

Источник доброты и света,

Я с ним общался много лет,

Благодарю судьбу за это.

Она смогла меня свести

Вплотную с ним, с его друзьями.

Шагая с ними по пути,

Смог обрести немало знаний.

Передо мной предстала даль

От глаз закрытая дотоле,

То время радостное жаль,

Оно не повторится боле.

Владимир Федорович в круг

Не соберет в “Заре” поэтов,

Не спросит, как бывало: “Друг,

Что ныне ты представишь свету?”

Незабываемые дни

В потоках ямба и хорея.

Уплыли навсегда они,

Какая горькая потеря!

Жаль, время не вернет друзей,

Которые мне были милы,

Снять скорбь и боль с души моей

На свете не найдется силы.

Одно лишь может утешать,

Хоть сомневаюсь в том, не скрою,

Сумею вновь их повстречать

Тогда, когда меня зароют…

 

ОДА ТАЛДОМУ

ЕСТЬ ЗАВЕТНЫЕ МЕСТА

Показал недавно мне

Друг местечко на Дубне –

От моста в двух километрах,

Защищенное от ветров

Справа – берегом крутым,

Слева – лесом вековым,

Русло там изгиб дает,

Там вода едва течет.

Чудо-место! Отдыхать –

Краше места не сыскать!

И к тому же в месте том

Рыба ходит табуном…

Говорят, что в старину

Взяли щуку там одну –

Метра два в той было щуке,

А в огромном полном брюхе

Оказалася у ней

Почти мера окуней.

Про богатый тот улов

Слышал я от рыбаков.

Может, правда, может, нет?

Этой были много лет.

Но скажу я, братцы, вам,

Надо верить рыбакам.

Рыбаки – такой народ:

Редко кто из них приврет!

Да к тому же не секрет:

Щук таких там ныне нет.

Да нужны ль они такие?

Щуки старые – сухие!

Так что будет поверней

Рыбки наловить нежней –

На поджарку, для ухи…

Так? Не правда ль, рыбаки?

После шума, после гуда –

Просто диво, просто чудо

В этом месте на Дубне

Оказаться в тишине.

Войти в воду не спеша,

С криком: “Ах, как хороша!”…

Раз-другой нырнуть до донца,

После нежиться под солнцем

Бросить удочки в водицу,

Окунька поймать, плотвицу,

Пару щучек на жерлицы

Для волшебницы-ушицы.

После юшечки душистой

Хорошо как на пушистой

Свежей травке полежать,

Да сосною подышать.

Как подышишь, насладишься,

Словно заново родишься!

Но к концу наш выходной,

Мы прощаемся с Дубной.

До свидания, Дубна!

До свиданья, тишина!

Будем помнить твой прием,

Мы сюда еще придем!

ТАЛДОМУ

Городок наш – городок,

В дальнем Подмосковье.

Потаенный уголок,

Островок здоровья.

Скрытый в зелени лесной,

С воздухом без смога,

С первозданною красой,

Посланной нам Богом.

Коли кто всего денек

В городке побудет,

Этот райский уголок

Век не позабудет.

Вновь захочется ему

Убежать от гама.

Окунуться в тишину,

Подышать бальзамом.

Ощутить в душе волну

Творческого слова.

Прикоснуться к Щедрину,

Приоткрыть Клычкова.

У великих мастеров,

Уроженцев края,

Хватит пищи для мозгов

Всем, кто побывает

В нашем тихом городке,

В дальнем Подмосковье,

В потаенном уголке,

Островке здоровья.

НА РЫБАЛКУ

У меня жена и дети,

Вроде бы не молод сам.

Но, представьте, в годы эти

Увлекаюсь, как пацан.

Я из дома на рассвете

Потихоньку ухожу.

И на стареньком мопеде,

Как осенний лист дрожу.

По асфальту, по проселку,

Нарушая тишину,

Уезжаю из поселка

Я рыбачить на Дубну.

В воскресенье на “причастье”

Не хочу идти к пивной –

Для меня большое счастье –

Встреча с речкой в выходной.

Я люблю рыбалку с детства.

Пусть в годах, но я здоров.

Не нуждаюсь пока в средствах

Наших милых докторов…

Знайте, взрослые и дети,

Это помните всегда:

Лучше всех лекарств на свете

Свежий воздух и вода!

1974 г.

В ПОДМОСКОВЬЕ

Кто-то рвется в заграничье

В отпуске крепить здоровье.

Мне ж полезней пенье птичье,

Воздух леса Подмосковья.

Мне, чтоб съездить на Канары,

В долг по уши влезть придется.

В Подмосковье же задаром

Место отдыха найдется.

На Дубне в бору сосновом

Отдыхается отлично.

Если б был я русским новым,

Вряд ли б рвался в заграничье.

Ни к чему из Подмосковья

Уезжать на лето в дали:

Все, что в нем есть для здоровья,

Даль мне больше даст едва ли.

Благодарен, не скрываю,

Я природе Подмосковья.

Лучше места нет, считаю,

Где б я смог крепить здоровье.

РОДИМЫЙ КРАЙ

Вдали от дома не ищите рая,

К чему вам даль, дорога, суета,

Когда в окрестностях родного края

Есть благодатные и райские места?

Наш край богат угодьями лесными,

В них столько первозданной красоты.

Пожертвуйте своими выходными –

Сходите в лес, понюхайте цветы.

Настоянный на травах и на листьях,

Испейте чудодейственный бальзам,

Послушайте концерт лесных артистов,

Что каждый день дается по утрам.

И вы поймете, что в краю родимом

Не хуже, чем в “раю” на стороне.

Не зря ведь птицы, стужею гонимы,

Спешат вернуться в край наш по весне…

 

ТАЛДОМ

(ИЗ ВЫДУМАННОЙ ИСТОРИИ ЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ)

О бунтаре времен царствования Алексея Михайловича (1645-1676 гг.). Первое упоминание о Талдоме – 1677 год. В нем говорится о селении в семь дворов.

На берегу речушки малой,

Ни в коих картах небывалой,

В лесном краю построил дом,

Проклятый церквью и царем

Бунтарь, беглец из каземата,

Он был восставших вожаком.

За то его ждала расплата:

Палач и плаха с топором.

Но не дождались. Он сбежал

И этот край облюбовал.

Вначале в страхе и тревоге

Он, как медведь, один в берлоге

В нем жил безвылазно подолгу.

Лишь в срок намеченный на Волгу

Пробирался раз в году

Тропой лесной через болота,

Где одежду, и еду,

И все, что нужно для охоты

Получал он от друзей,

Таких же в прошлом бунтарей,

Лишь не опознанных царем

И не проклятых алтарем.

К нему приехала невеста,

Из дома убежав тайком.

Она и окрестила местность,

Дав ей название: “Тайдом”.

О тайном доме была тайна,

Ее раскрыл лишь сам бунтарь.

Он сделал это не случайно,

Когда узнал, что умер царь.

Теперь он мог уехать в город,

Совсем покинуть край лесной,

Но этот край ему стал дорог,

А тайный дом стал дом родной.

К тому ж семья была большая:

Жена, полдюжины детей.

Он жил привольно с ней, не зная

Ни податей и ни плетей.

В Москву, в селения, на Волгу

Из дома отлучался он.

Бывал обычно там недолго,

Спешил к себе, в свой тайный дом.

А жизнь текла без измененья

После того, как умер царь.

Все тот же гнет и униженья

В больших и маленьких селеньях,

Повсюду, наблюдал бунтарь.

И он советовал знакомым

От барских глаз и от креста

С ним в лес бежать и там с Тайдомом

В соседстве обживать места.

И люди шли за ним с охотой,

Бросая смело барский двор,

Здесь дружно брались за работу,

Будил окрестности топор.

Вблизи Тайдома, в отдаленье,

На версту, на две, на три,

Росли дома и поселенья,

Как после дождика грибы.

В них поселялись крепостные

Крестьяне, с Волги бурлаки,

Посадские мастеровые,

Башмачники и скорняки.

Четыре дома в той округе

Бунтарь срубил и для детей.

Хозяйничали позже Юрий,

Григорий, Костя, Ахтимней.

В названьях мест их имена

Хранят поныне времена.

Прошли года. Бунтарь скончался,

Но тайный дом его остался.

И с неизвестных нам времен

Стал по-другому зваться он.

Кто изменил названье это?

На это не пока ответа…

1977 г.

 

***

Я, как кулик, хвалю свой край – болото,

В котором проживаю много лет.

Негожий он, быть может, для кого-то,

Но для меня его дороже нет.

И пусть рожден я был в краю не этом,

Он для меня давно стал “свой”, “родной”.

Его природа мне зимой и летом

Дарует щедро праздничный настрой.

Однажды от него был мной получен

Подарок, нет которому цены.

Я тридцать с лишним лет с ним неразлучен –

Не представляю жизни без жены.

Не представляю без родных и близких

Друзей, приобретенных в крае мной.

Не приведи Бог к смене мной прописки,

К разлуке с милой сердцу стороной.

Покинуть край, жить за его пределом…

Я не хотел бы это испытать.

С ним крепко связан я душой и телом,

Мне больно будет эти связи рвать.

И пусть в судьбе дни всякие бывали:

В России жизнь сплошь из трагедий, драм,

Но к жизни интерес мы не теряли,

Природа края помогала нам.

Ее леса, луга, озера, реки

Своею первозданной красотой

Надежду пробуждают в человеке

И наполняют душу добротой.

2000 г.

“У ПРИРОДЫ НЕТ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ…”

ПОСКОРЕЙ БЫ, ЧТО ЛИ…

Улетели птицы из родимых мест,

Облысело поле, оголился лес.

Небо прохудилось, дождь гвоздями бьет,

Будто бы в разливе все вокруг плывет.

Старая ветелка, ствол согнув горбом,

Вздернув ветви к небу, слезы льет ручьем.

По теплу, по лету, по своей листве

Грустно так вздыхает, клонится к земле…

За ветелкой впору мне заплакать то ж –

До того тоскливо, что по коже дрожь.

Мысли отсырели, на душе хандра…

Неужель итоги подводить пора?

Заунывной песней ветер, как монах,

Добавляет скуки, вызывает страх.

Хочется сорваться, броситься в бега…

Поскорей бы, что ли выпали снега!

ЗИМНИЙ ВЕТЕР

Почему ты, ветер,

Сильно так ревешь?

Почему ты, ветер,

Спать мне не даешь?

Будь, дружок, потише:

Совесть в тебе есть?

Ну зачем ты с крыши

Сбрасываешь жесть?

Для тебя – игрушки,

Для меня – беда:

Зимовать в избушке

В стынь и холода.

И в саду деревья

Не ломай, не гни…

Не шали в деревне,

В поле уходи…

СНЕГ

Низко над домами,

Потеряв маршрут,

Белыми клоками

Облака плывут.

Солнце торопливо

Спрятало свой круг.

Стало сиротливо,

Сумеречно вдруг.

Ветерок проснулся,

Прошуршал в кустах,

Мигом вверх рванулся,

Скрылся в облаках.

Из большой корзинки,

Как лебяжий пух,

Белые снежинки

Разбросал вокруг.

Снег земля встречает

С радостью большой –

Он ведь согревает

Зеленя зимой.

Даже и мимозы

Смогут пережить

Лютые морозы,

Если их укрыть.

 

ВЕСНА

Отшумели зимние метели,

Отошли на север холода.

Зазвенели среди дня капели,

Побежала талая вода.

Солнце поднимается все выше,

С каждым днем теплей его лучи.

Видел я вчера: над нашей крышей

Пролетали стаями грачи.

Появились на дорогах плеши,

Потускнела снега белизна…

Вы уже повесили скворечник?

Торопитесь, к нам идет весна!

***

Отзвенели сосульки под крышей,

Отшумели в лощинах ручьи.

Из-под снега подснежники вышли,

Засветились, как звезды в ночи.

Вдоль дорог по обочинам талым,

Приподняв над землей свой берет,

Словно солнышко малое славно

Золотится мать-мачехи цвет.

Приведя свою пику в движенье,

Пробивается к свету пырей.

Добавляет весна настроенья –

С каждым днем на душе веселей.

Веселей от зеленых побегов,

От ласкающих вешних лучей,

Веселей от веселых напевов

Быстрокрылых пернатых друзей.

ВЕШНИЕ ПЕСНИ

Перед домом на клен

Я скворечник повесил.

Был за то награжден

Вешней радостной песней.

Два скворца каждый день

С клена, словно с эстрады,

Под капельную звень

Пели мне серенады.

Я подолгу смотрел

На певцов с изумленьем.

И душой молодел

От чудесного пенья.

За чудесный бальзам,

За напев этот вешний.

Обещал я скворцам

Подразмножить скворешни.

ЧТО ЗА ЛЕТО!

Что за лето! Без просвета

День и ночь идут дожди.

Растеряло явно где-то

Солнце жаркие лучи.

На полях и огородах ─

Лужи, словно зеркала.

Семена не дали всходов:

Не хватает им тепла.

Урожайная основа…

С нею полон рот забот.

Пропустив ручьи, по новой

Земледелец сев ведет.

Верит, что еще не поздно…

Если руки приложить,

В этот год, пускай и сложный,

Можно урожай взрастить.

1976 г.

ЛЮБЛЮ Я МАЙ…

Люблю я май за пробужденье,

За зелень, белизну садов,

За радостное чудо-пенье

Ночных солистов-соловьев.

Прекрасней музыки, чем эта

Не слышал в жизни отродясь.

Готов их слушать до рассвета,

В кустах с любимой затаясь.

Пусть вечера прохладны в мае,

Туманы ветрены порой.

Но соловьи не умолкают,

И нам не хочется домой.

Обнявшись, мы сидим, мечтаем

На берегу родной реки.

Люблю я май, но жаль, что в мае

Уж очень ночи коротки.

За радость встреч, за наши чувства,

За пробужденный песней край,

За соловьиное искусство

Люблю чудесный месяц май!

1978 г.

ПОКОС В ДОЖДЬ

Июль – макушка лета,

Стоять должна жара,

Но небо без просвета,

И дождь, как из ведра.

Над нашим сельским краем,

Знать, дождик взял подряд.

Льет, отдыха не зная,

Который день подряд.

Ручьи и речки пенны,

Воды – как в ледоход…

Косить вовсю бы сено –

Сушить дождь не дает.

В дальнейшем будет ясной

Погода или нет?

На то пока неясный

Прогноз дает ответ.

Ждать будет, иль не будет? –

Лишь время зря убьешь!

Где со смекалкой люди,

Там сохнет сено в дождь.

Там, где большой и малый –

Все, в думах о кормах,

Там фронт работ немалый

Развернут на лугах.

Кто этому не верит,

Тому я адрес дам,

К тем людям пусть поедет

И убедится сам!

***

Косцы в лугах косили сено,

Звенели косы за рекой.

Там был средь них один отменный

Косарь – парнишка молодой.

Не богатырского сложенья,

На вид и худ, и ростом мал.

Но как косил  — своим уменьем

Он всю бригаду покорял!

С веселой шуткой прибауткой

Всегда вставал он первым в ряд.

Не отдыхая ни минутки,

Часами мог косой играть.

Коса поет в руках умелых,

Всех увлекая за собой.

Наверное, и в самом деле

Рожден парнишка был с косой.

1976 г.

НА СЕНОКОСЕ

Небо на востоке

В зареве огня.

Встретил на покосе

Я начало дня.

Солнце из-за леса

Выглянуло вдруг.

Тысячами блесток

Озарило луг.

Любоваться б лугом –

Экая краса!

Но со мной подруга –

Острая коса!

Хочется со звоном

По росе скорей

В травушке зеленой

Разгуляться ей.

Травушка пушиста

С диким клеверком –

До чего душиста,

Пахнет молоком…

Этим ароматом,

Я в лугах дышу.

Отсюда вероятно,

Без устали кошу.

1974 г.

ИЮНЬ

Июнь – начало лета,

Пора – чудесней нет.

Люблю я месяц этот

За солнца щедрый свет.

За солнечную ласку

С обилием тепла,

За пышную окраску

Земного полотна.

За птичьи переливы,

Заполнившие лес,

За голубой любимый

И нежный цвет небес.

За воду в водоемах,

Что молока парней,

За звень по окоему

В оркестрах косарей.

Иду с утра в природу

Я, словно в чудо-рай…

Июнь! С его приходом

Жизнь льется через край.

ОСЕНЬ

Раскрашены леса

И небо – в просинь.

Как рыжая лиса,

Подкралась осень.

Белесая трава

В цвету едином.

Как деда голова,

Луга – в сединах.

Печален птичий крик,

Летящий в дали.

У солнца бледный лик,

Глаза в печали.

Природа то ли спит,

То ль дремлет в лени.

Лишь ветерок шуршит

Листвой осенней.

Пока стоит тепло,

Как будто летом,

И на душе светло,

Надолго ль это?

 

О ЖИЗНИ И ЛЮБВИ

МНЕ НЕ ЖАЛЬ…

Мне не жаль того, что было,

Что со временем уплыло.

О другом моя печаль –

Чего не было – то жаль.

То, что быть могло вполне,

Что легко далось бы мне.

Шевельни только рукой,

Не проплыло б стороной.

Но не делал я попыток,

Так как был не очень прыток.

С детства жадностью не болен,

Всегда малым был доволен.

И из жизненной реки

Я не хапал в две руки.

Был доволен тем, что было,

Не жалею, что уплыло.

О другом моя печаль –

То, чего не будет – жаль!

ПЕРВАЯ БОРОЗДА

Часто вспоминаю о весне –

Той весной впервые, утром ранним

Трактор я повел по целине

С трепетным волненьем и стараньем.

До меня никто и никогда

Здешних мест тревожить не решался.

Я, признаться, сильно волновался,

Что прямой не выйдет борозда.

Понимал, что бороздой моей

Поколенье не одно пройдется,

Пашня ныне дремлющих степей

Буйным хлебным морем разольется.

С напряженьем вглядываясь вдаль,

Рук от рычагов не отрывая,

Серую ковыльную перкаль

Распахнул от края и до края…

С лихостью был сделан разворот,

Ощутив умение и силу,

Я “ДТ” уверенней вперед

Бросил в бой за будущую ниву.

С каждым кругом дальше борозда,

Наконец, ушла из поля зренья…

Не однажды я ходил туда

Испытать то первое волненье.

Продолжая трактора водить,

Я земли избороздил немало…

Своей жизни трудовой начало –

Первой борозды мне не забыть!

***

Мне мил обычный русский дом

За то, что нет в нем комнат-клетей,

За то, что без потая в нем

Живут и взрослые, и дети.

В едином зале стар и млад,

Все на виду, как на ладони,

Не потому ль в дому и лад,

Что в нем нельзя быть отделенным?

И обделенным быть нельзя,

Коль на глазах все происходит.

Нет, видно, места дом не зря

Перегородкам не находит.

Посуды личной нету в нем,

Хоть и живется здесь не худо.

Людей, как прежде за столом

Сбирает в круг большое блюдо.

На всех все поровну в дому:

От лампы – свет, тепло от печи…

Вот, вероятно, почему

В нем мир светлей и человечней.

СОМНЕНИЯ

Все карты перепутал дождь,

Свидание сорвал.

Я ждал, надеясь, что придешь,

С таким упорством ждал…

Пока до нитки не промок

И не пробила дрожь,

Я все никак понять не мог,

Что виноват не дождь.

Едва ль бы дождик помешал

Тебе ко мне прийти,

Когда б в душе твоей пылал

Пожар большой любви.

Но у тебя видать зола,

В которой жара нет.

Вот почему ты не пришла

И в этом весь секрет.

К такому выводу пришел

Я, стоя под дождем,

Но все чего-то ждал еще

С потерянным лицом.

И вдруг увидел: ты идешь,

Подняв высоко зонт.

И вновь стал мир вокруг хорош

И выше горизонт.

С прикосновеньем влажных губ

Обрел я счастье вновь.

Ах, до чего же был я глуп,

Не веруя в любовь!

1985 г.

ХЛОПЦУ

Помни, хлопец, что солдату

До призыва нужно знать:

Как в руках держать лопату,

Как портянку намотать.

Шить, стирать, картошку чистить,

Вымыть пол, сварить обед,

Разобрать-собрать транзистор,

Распознать звериный след.

Уложить рюкзак в походе,

В дождь костер разжечь суметь,

Предсказать на день погоду,

Строевые песни петь.

В тир заглядывать почаще,

Глаз в стрельбе тренировать.

Выходить в туман из чащи,

На коне верхом скакать.

Делать праздниками будни,

В жизни дружбой дорожить.

И тогда тебе не трудно

Будет в армии служить.

1978 г.

ПАЛИСАД

Низкий домик под крышей соломенной

С кротким взглядом окон в палисад.

В палисаде малинник, смородина

Воздух чудным настоем кропят.

В палисаде на лавке неструганной

Не однажды рассветы встречал,

Не однажды хозяином пуганный,

Спешно я палисад покидал.

Но, влекомый неведомой силою,

В палисад возвращался я вновь,

Где ждала меня нежная милая,

Моя первая в жизни любовь.

С кем вдыхал ненасытно целительный

В палисаде ночной аромат…

И поныне все так соблазнительно,

Снова манит меня палисад.

1989 г.

ВСПОМИНАЙ

Коль коснется горе,

Грусть возьмет в полон,

Вспоминай ты море,

Ласку пенных волн.

Берег, игры в мячик,

Шутки, смех друзей,

Поцелуй горячий

Солнечных лучей.

Прелести предгорий,

Коврик-луг в цветах,

Радужные зори

В радостных глазах.

Свет волшебной силы –

Память наших встреч –

От тоски постылой

Сможет уберечь.

Душу он очистит,

Как морской прибой

Очищает пристань

Пенистой волной.

НЕ ОБВИНЯЙ!

То, что жил я во время застоя,

Мне не стоило б ставить в вину.

Я в “застоях” не ведал покоя –

Строил трассы, пахал целину…

Я тянул свою лямку усердно

С крепкой верою в правильный путь.

В том, что он оказался неверным,

Я себя не могу упрекнуть.

Как не смог упрекнуть бы я лошадь,

Что доставила груз не туда,

За возниц, допустивших оплошность

В те, подсудные ныне года.

Не считаю, что в годы те даром

Пекся в зной я, на холоде дрог.

Виден труд мой в пшеничных гектарах

И в бетонном покрытье дорог.

В то, что веровал прежде и ныне –

Веру эту не мыслю менять…

Ах, судья мой безусый, наивный,

Ты не вправе меня осуждать!

1989 г.

НАЗИДАНИЕ

Говорят мне: “Эх ты, Колька,

Лопоухий и смешной!

Посмотри, девчонок сколько,

Что ж ты сохнешь по одной?

Что ж стоишь, развесив губы,

Не скрывая свою грусть?

Значит, милая не любит?

Что ж, не любит – ну и пусть!

Не тревожь ее укором,

На любовь махни рукой,

С ее новым ухажером

Не вступай в кулачный бой.

Делать этого не стоит.

Ведай истину одну:

Чувство ведь не перестроить,

Как гитарную струну.

Не к лицу тебе досада,

Гнев уйми в своих глазах.

За любовь бороться надо,

Только… не на кулаках…”

***

Когда в кармане деньги есть,

Друзей нетрудно приобресть.

Без денег обрести друзей

Всегда значительно трудней.

И в этом истина проста –

Людей пугает пустота.

ВЕЧЁРКА

До утра готов гармонь я слушать,

С ней гулять в вечерней тишине…

Сотни песен, озорных частушек

Знает каждый в нашей стороне.

Летний день едва прикроет очи,

Молодежь – на пятачок гурьбой ─

Веселится до глубокой ночи,

Никому не хочется домой.

Не жалея у туфлей подметки,

Увлекая за собой ребят,

Модно разодетые молодки

Рьяно под гармонику дробят…

Разве можно устоять на месте?

В пляс пуститься каждый норовит,

Показать и доказать невестам,

Что и он, поди, не лыком шит.

Гармонист старается с задором,

Пот ручьями катится с лица…

Пожалейте, братцы, ухажера,

Не дойдет до милого крыльца!

Но играет, веселит гармошка,

Пляшет и танцует пятачок…

А уж в небе – алое окошко,

И восток уже розовощек.

Знаю, если б не ждала работа,

Если бы не страдная пора,

Пела и плясала бы охотно

Молодежь до самого утра!

ДОРОЖЕ СОВЕСТЬ

“Вступать с тузом шестерке в споры –

Напрасный труд, пора бы знать.

Живот ты можешь надорвать,

Но вряд ли с места сдвинешь гору.

Закрой глаза на недостатки,

Обиды, жалобы не слышь –

И ты инфаркта избежишь

И нервы сохранишь в порядке”. –

Друзья совет не раз давали

Так жить. Но я так не могу.

Пусть жизнь меня согнет в дугу,

Совет мне впрок пойдет едва ли.

Я не смогу стать толстокожим

И лицемером – не смогу.

Пусть нервы я не сберегу,

Есть совесть, мне она дороже…

1982 г.

КТО Я? ГДЕ Я?

Я ─ гражданин, какой страны, неясно.

По паспорту – страны, которой нет.

Меня тревожит мысль, она ужасна,

Что я не я и свет – не белый свет.

И люди, что живут со мною рядом,

Давно не те, не тот у них настрой.

Все больше лиц со злобным диким взглядом,

Готовых на убийство, на разбой.

Ах, как же мог так измениться скоро

У человека жизненный уклад?!

И с каждым днем все больше крови, горя,

И не понять, кто в этом виноват.

Идут войной сегодня друг на друга

Соседи и вчерашние друзья.

Вздымается земля, дрожит округа…

Ах, люди, люди! Так ведь жить нельзя!

1994 г.

СИНИЦА

В дом впорхнувшая синица

Мне поведала о том,

Что непросто ей кормиться,

А еще трудней с теплом.

Что зима такая злая

В этот год, как никогда.

Стужа тело прожигая,

Выживает из гнезда.

Дал я ей кусочек сала,

Малость хлеба покрошил.

Подождал, пока склевала,

А потом ее спросил:

Коли трудно прокормиться,

Коли жизнь зимой – не рай,

Почему же ты, синица,

Не летишь в заморский край?

Неужели ты слабее

Перелетных разных птиц,

Их трусливей и глупее,

Что боишься заграниц?

Призадумалась синица,

Склонив голову к плечу…

Отвечала: ─За границу

Я, конечно, долечу.

Теплый край, какое диво,

Не для нашего крыла.

Про меня ведь песня лжива,

Я за морем не жила.

И признаюсь, не стремится

У меня туда душа.

Не смогу я за границей

Чуждым воздухом дышать.

С родным краем жить в разлуке,

На чужбине – не хочу.

Я засохну там от скуки,

Потому и не лечу.

Не беда, что прострадаю

Зиму я. Наступит май.

Нет! Я в жизнь не променяю

На чужбину отчий край!

СКАЗ ПРО ПАХОМА

Сельский житель дед Пахом

Аннулировал скотину,

Передал колхозу дом:

Жить уехал в город к сыну.

В нем давно мечта жила –

Городская жизнь пленила,

Но была и у села

Притягательная сила.

Деда бывшая жена

Этой силе покорялась.

До последних дней она

Из села не отлучалась.

Правда, в сыне не смогла

Пробудить к земле влеченье.

Он уехал из села

Без большого сожаленья.

Виноват был в том Пахом,

Сыну он твердил все годы

Чтоб жил в доме городском,

Не зависел от погоды.

Сын послушался совета

И решил: “Тому и быть!”

Кончив школу, в это ж лето

Переехал в город жить.

Там трудился и учился

И, пускай с большим трудом,

В жизни он того добился,

Что желал ему Пахом.

На работе в командирах

Ходит он который год,

В замечательной квартире

Многокомнатной живет.

В отпуск тянутся на море

Ежегодно всей семьей.

На отцовское подворье

Он давно махнул рукой.

Он не пашет и не сеет,

И не ходит за скотом,

На столе всегда имеет

Хлеб и мясо с молоком.

Жизнь во всем прекрасна, кроме

Лишь проблемы небольшой:

Больше сотни семей в доме,

А знакомой – ни одной.

Не встречаются соседи,

Не ведут, как на селе,

О своем житье беседы

С самоваром на столе.

Для Пахома жизнь без дела

Непривычно тяжела.

Ехал в город – душа пела –

Вскоре плакать начала.

Прослезишься поневоле

В одиночестве своем.

С каждым днем Пахом все боле

Стал болеть родным селом.

Жизнь без дела надоела,

Зиму выдержал Пахом,

А как солнышко пригрело,

Въехал вновь в свой сельский дом.

И пускай где-то живется,

Может, легче и светлей,

Дед Пахом селу клянется

Жить в нем до последних дней.

1983 г.

ГДЕ БЫ ТЫ НИ БЫЛА

В небе с криком ласточки кружат,

Что-то их встревожило всерьез.

Я забрел в знакомый палисад,

Домика, идущего под снос.

В палисаде яркие цветы

Сохраняют память о былом.

Где же ты, любовь моя, где ты,

За каким скрываешься окном?

Где бы ни была ты, знаю я:

Мест родных тебе не позабыть.

Возвращайся, ласточка моя,

Будем слова вместе мы кружить.

***

За тобою я тенью

Продолжаю ходить.

Сколько всяких волнений

Мне пришлось пережить.

Но надежд не теряя,

Жду: наступит момент –

Я, тебя, дорогая,

Приведу в сельсовет.

И под звоны стаканов,

Поздравленья друзей,

По  закону ты станешь

Половинкой моей.

В РОДНОМ СОВХОЗЕ

С надеждой сына я спросил:

─Кем собираешься ты, сын,

Окончив школу стать?

И каковы твои мечты,

Какие планы строишь ты,

Желал бы я узнать?

Мне сын ответил: ─Что ж, с тобой

Своей задуманной мечтой

Отец, я поделюсь, коль хочешь…

Намечен мною план простой:

В один строй рядом встать с тобой,

В совхозе нашем стать рабочим.

Я тоже хлеб растить хочу

И думаю, мне по плечу

Нелегкий хлебороба труд…

Вот таковы мечты и план,

И обсуждать их вовсе нам

Излишне я считаю, тут!

Мне нет милей земли родной.

Прекрасен цех ее – большой,

Просторный, без конца и края,

Где я бывал не раз с тобой,

Где круглый год ведется бой

За каждый центнер урожая.

─Ну что ж, сынок, я очень рад,

Что ты пополнишь наш отряд,

В котором, знаешь, не хватает рук.

Об этом я и сам мечтал,

Что ты возьмешься за штурвал.

Да будет вечно в борозде наш плуг!

***

Возможно б, я в жизни сумел стать поэтом,

Хватало уменья и в сердце огня,

Жаль, времени мне не хватало на это,

Другие дела поглощали меня.

О хлебе насущном, одежде и прочих

Вещах приходилось задачи решать.

Работать успешно не сможет рабочий,

Начнет коль попутно слова рифмовать.

В станках и стихах ритмы все же несхожи,

Поэзия, правда, и тут есть, и там.

Но если одну на другую наложишь,

В итоге конечном получится хлам.

Нормально никто в раздвоенье не сможет

Работать и признанным мастером стать.

Хоть сердце поэзия мне и тревожит,

Я ей не могу предпочтенье отдать.

ШЛА ДЕВЧОНКА

Шла девчонка до колонки

В летний полдень за водой.

Ей навстречу с песней звонкой

Молодых солдат шел строй.

До чего ж была девчонка

Красотой одарена:

Светлолица, черноброва,

Кучерява и стройна.

Запевала – солдат бравый,

Симпатичный паренек –

Взглядом встретился с кудрявой,

Поперхнулся и… умолк.

Будто выстрелом сразили

Красота ее и взгляд.

Парня словно подменили,

Ноты он не в силах взять.

Старшина взглянул направо:

Все понятно, мыслил он,

Видно парень-запевала

Этой девушкой сражен.

Не раздумывая долго

Дал команду: “Рота, стой!

Что с твоим случилась горлом,

Запевала, что с тобой?”

Улыбнувшись, он негромко

Так сказал: “Не хмурь бровей.

Видишь, там стоит колонка,

Сбегай, друг, воды попей!”

Моментально у колонки

Принял паренек глоток.

И к тому ж у той девчонки

Взял домашний адресок.

Снова – в строй. И песня птицей

Летит плавно, не спеша.

До чего ж, видать, водица

В той колонке хороша!

ПРИЗНАНИЕ

(ИЗ КНИГИ ПАМЯТИ. РФ. МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ, ТОМ 4/2)

“Никто не забыт, и ничто не забыто”.

Да разве такое возможно забыть?

Мы знаем, какою ценою добыта

Наша счастливая вольная жизнь.

Обязаны в жизни своей мы во многом

Солдатам, которые пали в борьбе,

Застывшим навеки в безмолвии строгом

С оружьем, зажатым в поднятой руке.

Они отстояли свободу в сраженье.

Такую задачу сумели решить!

В их образах черпаем мы вдохновенье

На благо Отчизны трудиться и жить.

Сердца их стальные стучать продолжают,

В них волю к победе смерть взять не смогла.

Герои не гибнут – они поднимают

Сегодня нас в бой, на большие дела.

НА ПОКЛОННОЙ ГОРЕ

Взойдя на гору ратной славы,

Всем павшим в войнах поклонюсь

За сохранение державы,

За нашу мать – родную Русь.

Сомнений нет, что вечно будет

Россия вольною страной,

Коль за ее свободу люди

Готовы жертвовать собой.

Я БОЮСЬ…

Нана жизнь какою будет,

Прогнозировать боюсь.

Я боюсь, что словоблудье

Захлестнет родную Русь.

Я боюсь, что снова власти

Из-за власти вступят в спор,

Возбудят в народе страсти.

По Руси пойдет раздор.

Я, боюсь, что лихоманка

Нас в объятья заберет,

Я боюсь, а вдруг и танки

Повернутся на народ…

Боюсь смертного насилья,

В лужах крови мостовых,

Разделения в России

На своих и на чужих.

Я боюсь, что как когда-то

В пору давних грозных дней

Меч подымет брат на брата

За идеи лжевождей.

Ныне есть такие тоже –

Их идейности боюсь.

Ах, избавь от них нас, Боже,

Сохрани родную Русь!

1993 г.

Вернуться на главную

Герасимов Николай Николаевич (1931-2010)

О ТЕПЛЕ, ИДУЩЕМ ОТ ЗЕМЛИ РОДНОЙ

РОСИНКА

На листочке зеленом

Голубая росинка.

Отраженье в ней клена,

Неба, речки, тропинки.

Пить задумала птица,

В каплю клюв опустила.

И с зеркальной водицей

Целый мир проглотила.

НА РОДИНЕ

Обжигает солнце жаркими лучами:

Где-то отдыхают теплые дожди.

Птицы утомились. Птицы замолчали.

Сердце, не волнуйся. Сердце, подожди.

Мы споем с тобою о рассветах, росах.

Мы наговоримся вдоволь с тишиной.

О лугах, о травах, о дождях, о грозах,

О тепле, идущем от земли родной.

На широких листьях – торжество покоя,

На корнях, на тропке, бабочки сидят.

И бежит речушка голубой строкою,

И над ней склонился аймусовский сад.

Мы идем с тобою по родным дорогам…

Сердце, не волнуйся, радость не пролей.

Пахнет свежим сеном. Смотрят избы строго.

Улетает песня в тишину полей.

В РОДНЫХ МЕСТАХ

Походил, поездил я по свету,

Опаленный временем иду.

Очень тянет к липовому цвету,

К воздуху с настоем на меду.

Хочется обнять ночное поле,

Разбудить ржаную тишину.

Вечность прочитать на частоколе,

Краткий миг услышать как струну.

Хочется почувствовать былое,

Дедам древним заглянуть в глаза,

Под годами, под тяжелым слоем

Юные узнать их голоса.

Хочется своим быть, где родился,

Чтоб встречал меня отцовский край,

Чтоб шептали избы: “Воротился,

Принимай, ворота открывай!”

Я иду –какое это счастье –

Час свиданья! Час большой любви!

Двери – настежь, окна – тоже настежь,

И улыбки успевай, лови!

В щедром солнце разомлели липы,

Сладко пахнут и цветут, цветут.

Пчелы к липам так и липнут, липнут,

Да не засыпают на лету.

***

Тыщи лет я прожить не устал бы,

Тыщи звезд посылают мне свет.

И в тебя окунаюсь я, Талдом,

Я в тебе растворяю свой след.

Магазины кругом, магазины

Зажигают витринами день.

И грибы, и малину в корзинах

К нам везут из родных деревень.

По Собцовой, по улице, к рынку,

Повели тротуары людей.

Молоко в мою старую кринку,

Молодая крестьянка, налей!

Здесь в музеях былинная обувь,

Ворожил над ней старый кустарь…

И по срубам стучит еще обух,

И рубанок свистит, как и встарь.

И гармошка по озеру звонко

Разливает басы и лады.

И танцуют с парнями девчонки…

А вокруг ни войны, ни беды.

МОЙ ТАЛДОМ

Занимается утро легко.

Солнце золотом кроет дороги.

Раскрываю я дверь широко –

Город Талдом стоит на пороге.

И гудят электрички: “Привет”,

И автобусы стеклами блещут.

На балконы, на утренний свет,

Появляются люди и вещи.

И сапожник встает, и поэт,

И маляр, и банкир, и учитель.

Триста очень загадочных лет

Создавал тебя здешний строитель.

В вольном поле хлеба шелестят,

Отливаясь янтарной волною,

Они вам поднести норовят

Каравай подготовленный мною.

Тонет небо в озерную глубь,

Берега обросли красноталом.

Приголубь ты меня, приголубь.

В своих сенях укрой меня, Талдом!

ВЕЧЕР НАД РЕКОЙ

Река стоит, лишь щуки разбивают

Малиновое зеркало воды.

И поднимают над собою сваи

Пунцовые вечерние мосты.

Там, на холме, ютится деревенька,

Задумчивые, хмурые стога…

Туман, едва привстав на четвереньки,

Ползет на золотистые луга.

Лежит лениво пыльная дорога.

Вздремнули ольхи. Облака стоят…

В груди моей и радость, и тревога:

Ведь это ж родина, да, родина – моя!

***

Ольшаник. Пыльная дорога.

Крапива. Сгорбленный сарай.

И одуванчик – недотрога

Укрылся в свой зеленый рай.

И чье-то розовое детство

Лепечет, скрывшись в лопухах…

Я с тем, далеким, по соседству

Стою в солдатских сапогах.

У дома рыжая кобыла…

Сирень. Завалинка. Песок…

О том, что так извечно было,

Звенит о косу молоток.

***

Возле храма есть дом с палисадом.

Светлым днем и порою ночной

В нем горит пред иконой лампада

И сверчок распевает печной.

Перед образом Бога старушка,

Имя мужа лежит на устах.

Тут бушлат, тут походная кружка

И от шапки солдатской звезда.

Поминая погибшего мужа,

Просит слезно Иисуса Христа,

Чтоб солдаты живыми со службы

Возвращались в родные места.

Просит, чтобы на каждом пороге

Их встречали и хлеб и любовь.

Глянет в окна, шепнет ненароком:

“Наша церковь рождается вновь”.

Церковь стены свои поднимает,

Молодеет – светла и бела.

Облаков белокрылая стая

Обнимает ее купола.

Церковь слышит молитвы скорбящих.

И с церковной святой высоты

Крестят к Богу людей приходящих

Золотые Христовы кресты.

В святцы вписаны павшие в битвах,

К ним идем со священным огнем.

Да еще поминают в молитвах

Их любимые ночью и днем.

То в квартире, то в старой избушке

Огонек у иконы святой.

И живут у лампады старушки

Милым прошлым и светлой мечтой.

ПОЮТ КОЛОКОЛА

Восходит солнце. Красною строкой

Ложится свет на избы и на гряды.

И вознеслася церковь над рекой

С главами золотыми и оградой.

В лучах рассвета светятся кресты

И освещают радостью округу.

Ведет тропа в росистые кусты,

Туман прозрачный стелется по лугу.

Вот-вот и запоют колокола

О вечном, о незыблемом, о мирном,

О торжестве вхождения тепла,

О встрече с просыпающимся миром.

Забылся я, и будто невзначай

Небесная, безмерная дорога

Вдруг привела в мой озаренный край

О красоте мечтающего Бога.

Подняли ветви Божии персты,

И в омуте прозрачно розоватом

Сияют, отражаются кресты

Неколебимо, благостно и свято.

И вот поют, колокола, поют

И в небеса приподнимают душу…

Я звоном очарованный стою,

Готовый вечно созерцать и слушать.

ВЕЧЕРЕЕТ…

Вечереет. Избы. Ивы.

Луг оранжевый лежит.

Чайки кружат над заливом,

Дремлют кочки, как ежи.

Задушевный детский лепет

Про сраженье, про полет…

Над деревней в синем небе

Тихо облачко плывет.

Спит военная дорога,

Заросла, едва видна.

Вдовьих слез на ней так много –

Солона, горька она.

И течет, как время жизни,

То игрива вся до дна,

То торжественна, как тризна,

В берегах крутых Дубна.

ВСЕ ТАК, КАК ПРЕЖДЕ

Все так, как прежде: наступает вечер

И тишина, как будто видишь сон,

И ветви опускает мне на плечи,

Как руки друг, большой тенистый клен.

И чуть качая бурые сережки,

Глядит крапива в стихший огород.

Как поросята, подобравши ножки,

Лежат на грядках кабачки вразброд.

И старый дом с замшелой бурой крышей…

Густой медовый запах луговин…

Все так. Лишь нет друзей моих, мальчишек.

Они ушли в суровый мир мужчин.

ХЛЕБ

Зерно бросала в землю мать,

Сынов погибших вспоминала –

Не падала и не стонала.

Лишь из-под черной шали прядь

Седая на лицо спадала.

Ее слеза сама собой,

В лицо из глаз катилась синих,

И перетруженной рукой

Она касалась лба порой…

…И рос упрямо в холод, зной

Победный, горький хлеб России.

ДЕТИ ЗЕМЛИ

Мы за сараи тайно уходили.

Мы были вровень с луговой травой.

В ромашках, колокольчиках мы плыли,

И ветер был наш главный рулевой.

Порхали, опасаясь наших рук,

Расписанные бабочки вокруг.

Искали мы и сказочного гнома,

Дотошно раздвигая клевера.

Ложился мир ковром у наших ног

Там, на задворках старенького дома…

Теперь мы горы и моря прошли,

Теперь умом постигли мир Земли.

Но та звезда – звезда познанья светит:

Вселенной тайны наши жгут умы,

Нам снятся звезды, лунные холмы…

Мы, в сущности, остались те же дети.

Нас кормит молоком все та же мать –

Призвание искать и открывать!

ЧТОБ УВИДАТЬ ВЕЛИЧИЕ ПРОСТОРА

Цветет, цветет наш яблоневый сад,

Ты посмотри, как он цветет, родная!

А я опять уеду, и назад

Когда вернусь, пока еще не знаю.

“Куда стремишься?” – все мне говорят.

Одни слова, как добрый хлеб, подносят,

Другие – подсыпают будто яд,

А третьи – словно соли в душу бросят.

То отмолчусь, то шуточку найду,

То перейду на что-нибудь другое,

А то – руками просто разведу,

Прикрыв от обсужденья дорогое.

Я не хочу в беседах раскрывать,

Что ухожу за синим небом в горы,

Чтобы сильней дышать и рисковать,

Чтоб увидать величие простора.

Я ухожу, чтоб крепче тосковать

О наших белых, солнечных березах,

Они мне будут душу согревать

В трескучие якутские морозы.

Я ухожу в горячий, лютый труд,

Чтоб сердце билось, билось полной силой,

Чтоб слышать тела напряженный гуд,

Чтоб будто струны становились жилы.

Я всколыхну души и тишь, и гладь,

Я отыщу восторг и восхищенье.

Я ухожу, я еду, чтобы ждать

Волнующих мгновений возвращенья.

Я ухожу и снова прихожу

Сюда, где светят синие окошки,

Где я начало и конец свяжу –

Пусть не дороги, так моей дорожки!

***

Лежу больной. Сама южанка-ночь

Сквозь окна входит в тихую палату,

И сон приходит, видимо, помочь.

За помощь он не спрашивает плату.

Слабею, к горлу подступает ком.

Туманят взор непрошеные слезы.

Я вижу, как в тумане босиком

Идут ко мне родимые березы.

Идут, когда пробьет полночный час,

Когда никто не встретит на дороге

И не увидит посторонний глаз

Их белые шагающие ноги.

Они несут лесную тишину,

Несут росу, врачующую раны.

Они придут – и я тогда усну,

И я здоровым после ночи встану.

Но где они? На их святом пути

Шумит вода глубокая, большая.

Шепчу реке: “Раздвинься, пропусти!

Они сегодня чудо совершают…”

Река в ответ – ни слова, ни гу-гу,

Погасли звуки в берегах остылых.

Мои березы там, на берегу,

Остановились – перейти не в силах…

КРЫМ

…В туманной высоте стояли мы,

А с моря голос долетал уныло.

Крым легендарный хмурился из тьмы,

Как будто больно его сердцу было.

Мелькали чайки, и молчал Гурзуф,

Тревога постепенно нарастала.

Предчувствуя душевную грозу,

Мысль о потере в воздухе витала.

Все мирно было, но сквозил разлад,

И крики чаек слезы источали,

И камни будто обретали взгляд,

Исполненный обиды и печали.

Последний раз родной была земля…

Предчувствуя живую скорбь разлуки,

Из каждого окна и корабля

Она кричала и тянула руки…

НА ГОРЕ “КРАСНЫЙ КАМЕНЬ”

В лазури “ТУ”, как яхта.

Внизу далеко – Ялта.

Синеет плоскогорье.

Уходит небо в море…

От пристани отходят

Большие пароходы.

Отходят, завывают,

В дали туманной тают.

Над головой, как стадо,

На север мой отрадный

Идут, волнуясь, тучи,

Облизывая кручи.

Пойду я к сказам грозным

И кину в тучи розы.

В моем краю над лугом

Повеет, может, югом.

НАД ДОНОМ

Луна. Дорога. Тишь долины

И хаты белые видны.

В далекой роще – крик совиный,

За кручей – мерный шум волны.

И тополей уснувших тени

Лежат на скалах чередом.

Безмолвны двое, как виденье.

Внизу под ними – тихий Дон.

Ее лицо немым вопросом

Застыло у его лица…

И, прочертив дугу над плесом,

Звезда сгорела до конца.

Вздыхает Дон и затихает.

И плачет вдалеке сова.

Белеют хаты, да мерцает

На берегу полынь-трава.

КРАСА СВЯЩЕННАЯ ЗЕМЛИ

Ее клянут, ее целуют

И умирают за нее,

По ней идут напропалую,

На ней цветы и воронье.

Земля, мы за тебя в ответе,

Мы славим твой великий лик.

Но гибнет в нашем белом свете

Краса священная Земли.

Идет война – Земля другая:

Горят леса, ползет беда,

Она, от боли содрогаясь,

Внезапно рушит города.

Грызут, сосут машины недра,

Найди, открой и одолей…

Уходят вековые кедры

С глазами юрких соболей.

О люди! Знаете вы вроде,

Что есть роса, что есть слеза.

Но не глядите вы природе

В многострадальные глаза.

А, может, возмущаться надо

И потрясать, и разрушать,

Ведь топором родное чадо

Вдруг замахнулося на мать.

Пока сквозь дымку солнце светит,

Пока цветок цветет в пыли,

Давайте мы оставим детям

Красу священную Земли!

ДОМ РОДНОЙ

Мне недругом лес не бывал никогда.

Как свой я к нему приходил.

Меня он кормил, согревал и всегда

Мне книгой раскрытою был.

Учил он меня не робеть и не лгать,

Владеть головой и рукой,

О ценностях помнить, о радостях знать –

Мне жизни не надо другой.

Устанешь порою, а сердце поет.

Мне дорог, мне радостен шаг:

Я знаю, как гнезда соловушка вьет,

Как тает от солнышка мрак.

Птенец упадет из гнезда – подниму.

Он серенький в крапинку весь.

Душой улыбнусь на прощанье ему,

Со мной улыбается лес.

В плодах можжевельник. Он синий, седой,

И слава ему, и почет.

Под пышкой колючей его бородой

Целительный воздух течет.

Могу я невестой березку назвать –

Сестрою – и ель, и сосну,

А дуб – моим братом. Под ним, как в кровать,

На корни свалюсь и усну.

Во сне мне приснятся родительский дом,

И мать, и ее пироги,

И песни, которые пели с отцом,

Когда он просил: “Помоги”.

И слушали песни ржаные поля,

И золото щедрой зари,

Соседи, которые вышли гулять,

И бор под названьем Пырьи…

Зачахла деревня. Ее среди дач

Однажды мы еле нашли…

Я слышал крестьян нестихающий плач

Лишенных трудов и земли.

И дерево гибнет, и гибнет ручей.

Нет ягоды. Нет уж гриба.

Ватрушкой и хлебом из русских печей

Не пахнет старушка-изба.

Я вздохи полей и лесов услыхал,

Услышал отечества стон…

Нужны нам для жизни, и вяз, и ольха,

И добрый крестьянский закон.

КАКАЯ ЗАТАЕННОСТЬ ЖИЗНИ…

РАССВЕТ

Прохладно на лугу прибрежном.

Светла река, и воздух чист.

И ветка держит тихо, нежно

До синевы промытый лист.

В молчанье чуткая осока,

Камыш таинственно затих.

Кулик, уставив в воду око,

По плесу ходит – пишет стих.

Какая затаенность жизни!

Природа ждет, и песня ждет.

Сейчас росой береза брызнет

И смех по травам разольет.

Сейчас… Сейчас… И покатились

По селам крики петухов.

Дворы со скрипом растворились.

Мычанье. Выстрелы кнутов.

Кружат грачи. Под радость грая,

Под звон косы, под песни вод,

Земле на грудь, лучась, играя,

Младенцем солнышко встает.

И вновь рожденному навстречу

По полю женщина идет…

Она идет, и жизни вечность

В себе восторженно несет.

Несет – что было до восхода.

Что будет впереди – несет…

Поют на перекатах воды,

И берег молодо цветет.

ОСЕНЬ ЗОЛОТАЯ

Разгулялась осень,

Осень золотая,

Медь под ноги бросив.

В небо – птичьи стаи.

Только в гаме, звоне,

В полыханье света

Тихо сердце стонет,

Провожая лето.

Рыжая осока

У дорог, в низинах.

На колу – сорока,

На ветру – осина.

Красный град рябины

На тропинке пляшет.

А в дому смотрины,

И невесте страшно.

То горит, то гаснет

На щеках румянец…

За окошком ясень,

На листве багрянец.

УТРО

В желобочке осоки росинка.

Утром свежим изумлена.

И кустов за туманами синька,

И восход, и к восходу тропинка

Ей, как детскому глазу, видна.

Вся искрится, прозрачная, рвется

Поскорее светило поднять.

Верить, верит, что будет, как солнце,

Что она его светом нальется,

Что возьмет его силу огня…

***

Поет-трепещет жаворонок.

Там, в море синем высоты,

И травы, и густые кроны

Свои приподняли листы.

Они, как уши, вдруг открылись

И в сладком полусне застыли:

Ведь песня дивная с небес –

Про поле, про кудрявый лес.

Вот так душа, когда услышит

Далекий колокольный звон,

И солнцем вдруг запахнут крыши,

Раскроется со всех сторон.

И мир раздвинется стократно,

И позабудется печаль,

И света солнечного пятна

Нас позовут в лесную даль…

ДУБНА

Ах, Дубна! Ты родная молчунья.

Если скажешь, то шепотом в лад.

Ты, как добрая сердцем колдунья

По своим берегам повела.

Приоткрыла тумана накидку

Из летящего с поля тепла,

Показала луну под ракитой,

Что от тайной любви родила.

Ночь – огромная синяя слива.

Спят созвездия лилий. Вода

То стоит в омутах и заливах,

То ломается, будто слюда.

Ах, поляна! Поляна-медунья

И врачующий душу дурман…

Я люблю эту речку-колдунью

За ее материнский обман.

Про измены, про слезы не скажет –

Похоронит в своих омутах.

И прольет свою синюю пряжу,

И на боль и на жизненный страх.

И любовь, и беду укачает.

Чутко слушает, если поешь.

Исцелят от больного молчанья

Перекатные воды ее.

Затихают вдали перекаты,

Жутко смотрит в глаза глубина.

Ах, Дубна! Только ты виновата,

Коль со мной говорит тишина.

КУВШИНКИ-ЛИЛИИ

Ты сторонка родная, забытая.

Лес ─ колдун и колдунья – река.

То ли память, делами забитая?

То ли стала ты мне далека?

Иль приснились, иль в памяти милые

Где-то рядом, не рядом, так где?

Те кувшинки, мы звали их “лилии”,

Что лежали на синей воде?

Сесть хочу я на краешек берега

И услышать родное тепло.

Это рядом – не то что в Америке –

На Дубне мое детство текло.

Пусть не ждут, но однажды приеду я

К незабвенным кувшинкам моим.

Ни о чем не печалясь, не сетуя,

Улыбнусь нестареющим им.

Вдруг засветится лилия белая,

И исчезнет в душе пустота…

Может, жизнь озаренною сделает

Колдовская ее красота.

ГРАЧИ УЛЕТАЮТ

Прозрачен воздух. Даль безмерна.

В деревне тихо. Желтый лес.

И облако, как утка, мерно

Переплывает синь небес.

Стерня под солнышком ершится.

Стоят задумчиво стога.

Но вдруг винтом взлетают птицы,

И по полям несется гам.

Последний день, последний вечер

Грачам быть в мире золотом –

Березок бронзовые плечи

Растают завтра под крылом.

И будут звонкие синицы,

Сороки будут по утрам

Следить, как мухой, снег кружится,

Как ходит ветер по дворам.

ЖЕЛТЫЙ ДЕНЬ

Гуляет по опушкам желтый день,

И сень лесов светла и недвижима,

Как будто всплыли избы деревень

Над изумрудным озером озимых.

Остановились вязы над рекой,

Развесили оранжевые кроны.

Пестреет стадо, тянется строкой

По бархатному, солнечному склону.

Грачи в жнивье. Лазурь небес пуста.

И в тишине, что сразу наступила,

Гремят порою бревна на мостах,

Поскрипывают старые перила.

Неторопливо берегам крутым

О чем-то повествуют перекаты…

А вязы удивительно красны,

А вязы удивительно богаты.

Ведет, ведет заветная тропа…

И бесконечны золотые думы…

Мелькнул мальчишка и в кустах пропал.

Рябина, вздрогнув, наклонилась шумно.

К багряным гроздьям тянется рука

И ловит, ловит, ловит их наощупь…

Несется лай собак издалека,

Пугая затаившуюся рощу.

РЫБАЦКОЕ УТРО

Восходит солнце над поющим лесом,

Недвижима река в его плену.

И лодка, будто утренняя песня,

Плывет и гонит алую волну.

Поют ромашки о жемчужном свете,

Поют о синем море васильки.

Кидают в лодку золотые сети

И золотую рыбу рыбаки.

Не сжечь росы пленительную нежность,

Пожар цветов водой не угасить.

И весла гнутся, прославляя свежесть,

Лихую свежесть пробужденных сил.

Восходит солнце над поющим лесом,

Недвижима река в его плену…

И первая разбуженная песня

Садится на рыбацкую волну.

ГРОЗА

Находит грозовая туча

И черной тушею своей

К земле сгибает вязов сучья

И гнет вершины тополей.

По листьям дождик бьет, как дробью.

Несутся куры под навес.

И окна смотрят исподлобья

На силу грозную небес.

Удары – будто рвутся крыши.

И блещет, и дрожит река.

Я весь пронизан светом вспышек.

Я озираю берега.

Я вижу, как деревья скачут,

Как гребнем чешет дождь траву…

Я буйной радостью охвачен.

Грозой дышу! Грозой живу!

ПОЧЕМУ?..

Кто вас выбелил, березы?

Кто вас вытянул в струну?

Вы стоите под наркозом,

Вы оделись в желтизну.

Почему вас жгут, березы?

Почему от вас тепло?

Почему пьют ваши слезы,

Облегчая боль и зло?

Кто вас выкрасил, осины?

Кто вас вытянул в струну?

Почему вдруг хруст лосиный

Нарушает тишину?

Почему почти полынный

Запах, запах от стволов?

Почему зовут осиной

Горечь жизни, горечь слов?

Почему, коль ты немилый,

Говорят в моем краю:

“Как умрешь –  в твою могилу

Кол осиновый вобью”.

Видно сладость, видно горечь

Не спасают нас от бед…

И везде судьбы топорик

Оставляет горький след.

ШТИЛЬ

Солнце заходит. Тихо. Тепло.

Красное лоно залива.

Кажется, колет цветное стекло

Темно-вишневого цвета весло,

Падая в воду лениво.

Вдаль одинокая птица летит,

В золоте света купаясь,

Будто бы статуя с каменных плит,

Вниз на баркасы рыбачка глядит.

…В море поют, возвращаясь.

ЗАКАТ

Хоть вечерело, а в саду

Горят рябиновые грозди,

Но их по искоркам крадут

Дрозды – отчаянные гости.

Кричит ворона: “Ка-ар! Ка-ар! Ка-ар!

Рябину воры обдирают”,

А солнце, как пурпурный шар,

Катится тихо за сараи.

ДУБ

Как черных птиц шальная стая,

Несутся тучи – дождь и гром.

И страх, как существо, витает

В живом сознании моем.

Но верю я не в светлый случай

И не в молящую слезу,

Я верю в этот Дуб могучий,

Принявший на себя грозу.

Он со стихией грозной сладит,

Укроет всех, кто мал и слаб.

Он пташек на ветвях усадит,

А под ветвями – сельских баб.

ЗИМНЯЯ КАРТИНКА

Белый, чистый, мокрый снег.

Черные деревья.

Прямо – изгородь из слег,

А за ней – деревня.

На лугу стоят стога,

Из макушек колья.

А дорога, как дуга,

Огибает поле.

На пригорке детвора.

На горе – мальчишки.

На соломе, у двора,

Скачут воробьишки.

Из окошка шлет привет

Взгляд знакомый, женский.

И стоит спокойно свет –

Синий, деревенский.

УКРАИНСКАЯ НОЧЬ

Угас большой, горячий летний день.

Во мгле густой белеют мирно хаты.

И месяц залезает на плетень

Послушать, как поют в селе девчата.

На валунах красавицы сидят.

Созвучны голоса, неповторимы.

Вздыхая, в окна матери глядят.

Их дочери поют своим любимым.

Прохладой дышат кроны тополей.

Прядет звезда серебряные нити.

А звуки тают в сумраке полей –

В оцепеневшем колосистом жите.

Река и чар, и свежести полна –

Трепещущая, жуткая, живая.

Скользя по чуть сверкающим волнам,

Легко и быстро лодка подплывает.

Мелодия призыва отзвучит

И опустеют незаметно камни.

Придет желанный, тихо постучит,

Раскроются, поскрипывая, ставни.

Подует ветер. Сонно меж собой

Зашепчутся невидимые листья

Про добрый мир, про тайную любовь,

Про песню сердца на дороге мглистой.

***

Льется лунный свет во тьму

Желтыми слезами.

Чем я вижу, не пойму, ─

Сердцем иль глазами.

Иль ночная глубина.

Иль туман туманит.

Иль зовет меня Дубна,

Иль лукаво манит?

Машет ветка, как рукой,

Шепчет мрак признанье:

Всплыло светлою строкой

Первое свиданье.

Ночь большая – на двоих.

Знаю, сказкам верят.

Вместо сказки – звонкий стих

Будит сонный берег.

И растут твои глаза,

И врастают в душу.

В них слеза и в них гроза,

Но не равнодушье…

И блуждает грустный взор

По тропинкам, ивам,

Что слыхали разговор

Двух людей счастливых.

Льется лунный свет во тьму

Желтыми слезами.

Чем я вижу, не пойму, ─

Сердцем иль глазами…

***

Раздался выстрел, и стекло лимана

Как будто раскололось, дребезжа,

И белый лебедь со сквозною раной

Нырнул в туман, предсмертно трепеща.

Упал на воду и раскинул крылья.

Но вдруг его подруга позвала.

Поднялся он. Его глаза раскрылись.

Любовь и верность птицу подняла.

Он, воду с кровью алою мешая,

Поплыл, слабея, в утренней тиши.

И вот лежит, как лилия большая,

Забившись в голубые камыши.

ДЕЛА СТАНОВЯТСЯ СУДЬБОЙ…

ПОЖИМАЮ РУКУ

От души пожимаю руку

Закадычному, лучшему другу.

Пусть с ним ссорюсь порой до раздора,

А случится беда – он опора.

От души пожимаю руку

Человеку, познавшему муку.

Он посмотрит устало, сурово,

Но не скажет фальшивого слова.

От души пожимаю руку,

Что привыкла и к лому, и к плугу.

Да, рука тяжела и шершава,

Но она держит нашу державу…

ПОЭТЫ

Поэты в работе бывают

Старателям тайным сродни.

В народ, уходя, добывают

Слова золотые они.

Слова о горячих металлах,

Слова о студеных ключах.

Поэтам судьба начертала

В слова красоту заключать.

Рубцует их нежную кожу

Их творческий, лютый огонь.

Ведь он лишь единственный может

Звезду положить на ладонь.

Поэты не пишут руками,

А сердцем – ценой дорогой.

Поэзия мраморный камень

Разбудит живою строкой.

Поэзии мир не иссякнет.

Ей жизнь и любовь отдают.

В степях и лесах, и на саклях

Поэты, сгорая, поют.

И.С. РОМАНОВУ

…Днями летнее солнце играло

На копне моих рыжих волос…

…Только девушкам был я не нужен –

Некрасивый, нескладный такой…

И. Романов “Костер”

Я тебя совсем не знаю рыжим,

Неудачником в любви не знаю.

Белым-белым старикашкой вижу,

И с тобой деревнею шагаю.

Солнцелюб, ты солнцем упивался,

Шел ты в окружении природы.

Не себе, а людям улыбался,

Улыбался встречному народу.

И настраивал себя на этот лад ты –

Начиналась песня золотая.

Загорались зори и закаты,

Граили грачей весенних стаи.

Открывался мир, тобой рожденный,

Ярко в нем костры твои горели.

Льны под ветром тихим, полуденным,

Как глаза твои синё синели.

Передать хочу я людям, липкам,

Что у окон с ветерком играют,

Свет твоей романовской улыбки,

Чтоб она жила, не умирая!

ПОСВЯЩАЕТСЯ М.Е. САЛТЫКОВУ-ЩЕДРИНУ

Чтобы владеть словесным боем,

Сатира острая нужна.

Бери оружие любое.

Я выбираю – Щедрина.

Живут “премудрые” и ныне,

И негодяев развелось.

От слов жестоких сердце стынет,

И льются реки горьких слез.

Коняга, пахарь позабыты,

И встали мертво трактора,

И хлеб течет в худое сито,

Хоть и его-то – не гора.

Леса редеют, киснут реки,

В запой сограждане ушли.

Мечта о гордом человеке

В базарной топчется пыли.

…Поможем людям – коль поднимем

Твое оружие, Щедрин!

Чтоб утвердить святое имя,

Святое званье “гражданин”.

Чтоб гласность правдой озарила

Всечеловеческое “Я”,

Чтоб утвердить твое мерило

Любви, труда и бытия!..

ЗЕМЛЯКУ

Туман на дорожные бровки

Ложится. И память-гармонь

Пошла по деревне Дубровки,

И яблочкин вспыхнул огонь.

Звезда угнездилась над кровом,

Трещит коростель на лугу.

Дубравна Сергея Клычкова

Стоит на лесном берегу.

Огнится коса золотая,

Глаза голубые поют.

И думы девичьи питая,

Ключи потаенные бьют.

И леший глазищи таращит

На дивное диво волос.

И дышит невидимый пращур

Ветвями уснувших берез.

И вечность проходит сторожко,

Людской и лесной стороной,

Касаясь и малой морошки,

И песни над речкой Дубной.

И старые русла, и тропки

Сквозь дерн обозначили след.

И бьется в деревне Дубровки

За окнами яблочкин свет.

ДУБРАВНА

Над Дубровками облако белое,

В каждом доме своя тишина.

В палисадниках яблоки спелые –

Руки тянутся к ним из окна.

Все молчит, сладко пахнет соломою.

Я доволен, я нынче один.

Обращаюсь к Клычковскому дому я,

Говорю, что “на мох” уходил.

С мягких кочек от старого лешего

Вышел я на раскатистый зов:

Дятлы дружно из дерева здешнего

Долбят гулкие песни лесов.

Видел ямы глубокие, темные,

Жуткий, мрачный чертухинский лес.

Там, где черти и тени огромные

Колдовской стерегут интерес.

С нами прошлое памятью связано:

Под листвой, где прозрачная тень,

Мне почудился образ хозяина

Твоих добрых загадочных стен.

Он, пропитанный лесом и травами,

Изъяснялся свободно, как Бог.

А к вождям, угрожавшим расправами,

По-людски относиться не мог.

“Закопать надо песню кулацкую”, —

Говорили рвачи-палачи.

Где-то тайно могилу солдатскую

Рыл могильщик в глубокой ночи.

Расстреляли… Но девица славная

Подняла его, встала сама.

И живет златовласой Дубравною

У народа в клычковских томах.

НА РОДИНЕ РУСТАВЕЛИ

На холмах Грузии

лежит ночная мгла…

А.С. Пушкин

Покрыты мглою черные вершины.

Молчит листва чинар и тополей.

А у ручья светло, неудержимо

Поет весну Кавказа соловей.

Глазами звезд глядит на землю небо.

Чуть серебрятся очертанья скал,

И дышат розы, где бы только ни был,

И дышат розы, где бы ты ни встал.

Вот вспыхнул свет, и с легкостью газели

Прошлася тень в распахнутом окне.

Почудилось – герои Руставели

Вдруг ожили в глубокой тишине.

Разлука, а в разлуке ─ ожиданье.

И молодость (а молодость – огонь),

И витязя на пылкое свиданье

Несет во тьме разгоряченный конь…

Былого тени дороги и ныне.

Седою стариной Кавказ богат.

Он спит, укрытый ночью темно-синей,

А розы дышат, дышат и пьянят.

Да, соловей поет весну Кавказа,

Да, девушка у светлого окна,

Не приоткрыла личика ни разу

И не сказала, что она княжна.

АЙ ДА ПУШКИН!

Г.А. Русаковой

Ах! Галина Андреевна, Пушкин –

Это свет и тепло на века.

Это осень на тихой опушке

И бегущие вдаль облака.

Родионовна – няня, подруга,

Мир волшебный – простая изба.

И запела по-пушкински вьюга,

И сложилась большая судьба.

Пушкин – это “Руслан и Людмила”,

“Медный всадник”, “Борис Годунов”.

Создала их великая сила

Золотых поэтических слов.

Он то светлою сказкой одарит,

То стихом искрометным зажжет.

И в метель, будто в пьяном угаре,

До утра невзначай уведет.

Петр Гринев, капитанская дочка,

Франт Онегин, Татьяна в слезах…

Ай да Пушкин! За строчкою строчка –

Яркий блеск восхищенья в глазах.

Да, Галина Андреевна, чудо –

Сила, точность глаголов и фраз.

Речь смеется, глаголет. Повсюду

Светлый гений живет среди нас.

Ивану ХАРИТОНОВУ,

фронтовику, летчику-

истребителю, земляку

Там самолеты! Самолеты!..

Кто птичью душу познает?

Там не земляне – там – пилоты,

Которых высота зовет.

Мотор и сердце вместе стонут

От синевы, от красоты.

Военный летчик Харитонов –

С мотором в дружбе был и ты.

Мотор тянул к аэродрому

И два крыла, и жизнь твою.

Бескрылый ангел служишь дому

В земном и неземном раю.

Ты сердцем чутким не отверг бы

Тревожной широты полей,

И цвет святой весенней вербы,

И плач осенний журавлей.

Но, глядя вслед летящим птицам,

Былое вспоминаешь ты.

Ты хочешь синевой умыться

И молодеть от высоты.

ВАДИМ

Бывало, шутим мы над ним: “Вадим,

Ну, рассердись, ну, выразись покруче!”

А он молчит, отмахивая дым,

Он просто от природы неколючий.

Окошко затуманено дождем,

Но, будто тишину оберегая,

Он показаний терпеливо ждет.

Молчит свидетель… что его пугает?

Вскипит товарищ. Он – ладонь к груди

И скажет тихо опуская веки:

“Не обвиняй поспешно, погоди,

Ты разберись сначала в человеке”.

Идет домой, к нему с мольбой спешат:

Сосед бушует, пьет уже неделю…

Готов неразрешимое решать,

И он решит: его такое дело.

Вечерний стол… Уютно и тепло.

А женушка, хозяйка молодая,

Ему пеняет: сын разбил стекло,

Учительница в школе досаждает.

И чашку чая вкусно пригубив,

Он говорит ей, опуская веки:

“Не обвиняй поспешно, погоди,

Ты разберись сначала в человеке”.

…Однажды по тревоге поднялись.

Шли за убийцей тенью, без дороги.

В ушах стоял лишь ветра дикий свист,

Хрипело в горле, и гудели ноги.

Убийцу настигали мы в лесу,

Еще хмельной, стрелял он, как попало.

Вдруг участковый встал, держась за сук,

Слепая пуля в грудь ему попала.

Никто не верил, что убит Вадим.

Казалось, скажет, закрывая веки:

“Не обвиняй поспешно, погоди,

Ты разберись сначала в человеке…”

Я видел, как глаза в последний раз

Вцепились в жизнь и каменно застыли…

Ушел красивый человек от нас,

А мы ведь с ним в единой связке были.

Порою жалят грязные слова,

Поступки злые душу потрясают,

Но память, память, — как она жива,

Как доброе порою нас спасает!

Вдруг видишь, как спокойно он глядит

И говорит, и опускает веки:

“Не обвиняй поспешно, погоди,

Ты разберись сначала в человеке”.

ГЕНЕРАЛ

Не гаснут окна до рассвета…

Всю тишину собрал

Над картой в стенах кабинета

Бывалый генерал.

Он погибал на поле боя

И оживал в бою.

Отмечен он Звездой Героя

За Родину свою.

Его встречал народ Варшавы,

Берлин его венчал.

Победной незакатной славой…

Но трудно по ночам.

Он помнит, как душа стонала

От слова “отступать”…

Есть боль одна у генерала –

Ее нельзя унять.

Сожгла блокада Ленинграда

И сына, и жену,

И сад за синею оградой,

Хранивший тишину.

Года, как огненные строки,

Горят, горят в труде…

Теперь он входит в мир жестокий,

Преступный мир людей…

В наряд ушли его питомцы,

И он ушел в наряд,

Чтоб охранять людское солнце,

Когда все люди спят.

Он тем и жив, что помогает

Другим спокойно жить…

Как друга, сердце упрекает,

Что устает служить.

Рука лежит на валидоле,

И пальцы так бледны…

Скребут, скребут шальные боли –

Наследники войны.

Они находят, где бы ни был…

Опять всплывает сад…

А из него – синее неба –

Две пары глаз глядят.

Они встречать его любили…

Дрожит его рука…

Утрату горькую осилил,

Стоит в строю пока.

Пока… Пока? А может, вечно?

А может навсегда?

Горит в бою за человечность,

Горит его Звезда.

Не гаснут окна до рассвета…

Всю тишину собрал

Над картой в стенах кабинета

Бывалый генерал.

ЕФИМЫЧ

В.Е. Алексееву

Не знал, что в Талдомском районе

Деревня есть – Бородино.

Когда весною чибис стонет,

Мне быть там было суждено.

Меня позвал туда Ефимыч.

Он звал и делался светлей.

Он пел глазами голубыми

Про мир зеленый журавлей.

Он рассказал про ключ целебный,

Про деревенских чудаков,

Про землю и про запах хлебный,

Про драки сельских петухов.

И как бекас весною ранней

С небес, на землю, как стрела

Вдруг падает и крик бараний

Звенит от трепета крыла.

Достойно показал кладбище

И место то, где дочь лежит.

Там скоро соловей просвищет

И в небе закричат стрижи…

Он говорил, и будто вечность,

Текла через меня, журча.

И раскрывалась человечность,

И сила русского плеча.

Был вечером уютный столик

И деревенский самогон,

И вздох басов о нашей доле,

Ладов разгульный перезвон.

Теперь я знаю, что в районе,

Где жизнь прожить мне суждено,

Есть место, где поют гармони,

Есть друг, и есть Бородино.

ФАРФОР

Держу фарфор. Секрет китайский зная,

Ценю я белизну с голубизной…

Она одна, глубокая, сквозная,

Сияющая вечной новизной.

И я прошу: “Ты эту чашу, мастер,

Не торопись поспешно расписать.

Ты вспомни, как накладывает краски

Весной восход на яблоневый сад.

Еще весь мир купается в тумане,

Еще не виден глазу лепесток,

А первый луч по светло-синей ткани

Наносит мягкий розовый мазок.

И красками воздушными рассвета

Легко, воздушно пишутся цветы…

Фарфор, как тайна утреннего света, —

Не тронь его, не разгадавши, ты…”

Плывет в меня фарфоровая нежность,

Как лебедь по лазоревой Дубне.

Как колокол, большой и белоснежный,

Фарфор звучит целехонький во мне.

ЮНОСТЬ ФАРФОРИСТА

В Вербилки нас не вербовали.

Мы по гудку нашли завод.

Нас в форму чинно одевали –

Из сброда становился взвод.

Надели черные шинели

Девчонки, мальчики. У них

Глаза и плакали, и пели,

Впервые потеряв родных.

Мазок учились класть прилежно

На блюдце белое, как снег,

Потом писали розы. Нежно

Творил их юный человек.

Ожил фарфор в руках игривых

От незабудок, клеверов.

Писали живо груши, сливы.

И вырастали в мастеров.

“РУ” с достоинством носили

Две буквы, как из серебра,

Мы дружбою согреты были

И ожиданием добра.

Фарфор Мадонной улыбался,

Испытывая молодых.

Но кисть кружилась в ритме вальса,

И на “белье” цвели сады.

Цветы дышали. Не затея,

Не шалость детская была,

А молодые чародеи

К большим готовились делам…

Кофейники, тарелки, вазы –

Фарфоровые корабли.

Уплыли все с друзьями ─ сразу

И возвратиться не смогли.

Какие мальчики умчались!

Какие девочки ушли!..

Под черным парусом печали

Я вижу белые вдали.

В “раю” несладком, скипидарном,

Живут седые мастера.

Они своим волшебным даром

Бессменно служат у добра…

Я с чаем поднимаю чашку,

А губы тянутся к цветам:

Я молодость целую нашу,

Всегда улыбчивую нам.

ЖИЛ БОБЫЛЕМ

Недавно умер друг и тезка –

Не от болезни – от вина.

И плачет каждая березка,

И плачет каждая сосна.

Жил бобылем. Тоску и горе

Он русской горькой заливал.

Он с ней одной о жизни спорил,

Он с нею спал и с ней вставал.

Он пил один, смотрели строго

Со стен избы глаза-сучки…

Звала железная дорога

И паровозные гудки.

Он в лес любую непогоду

Стремился трепетной душой.

Он забывал про все невзгоды,

Как будто шел к семье большой.

Под кроны он сходил с откоса.

Его встречала тишина.

Вставала девицей береза,

Сестрой любимою сосна.

Он был умелец многогранный,

Охотником от Бога был.

Он на охоту утром рано

Тропой знакомой уходил.

Шагая с доброю мечтою

И целясь в птицу на лету,

Он столбенел, как пред бедою,

Щадя живую красоту.

Не знала птица, улетая,

Что он доволен был собой.

И, будто музыка святая,

Плыла улыбка над губой.

Он спал во мху, уставший в доску,

Спасая от дурного сна,

Над ним сгибалася березка,

Дышала на него сосна.

Его своим все звери знали,

Все ручейки и родники,

Собака Дина – не она ли

Ласкалась у его руки?

Он мог обиженных утешить,

Отвлечь от дум и от забот.

И мог, порой, как добрый леший,

Не замечать, что свято врет.

Сгубила друга водка злая.

Ведь он вдвоем лишь с нею был…

Еще видна тропа былая,

Которой я к нему ходил.

Да, нет его, но отголоски

Из жизни той еще слышны…

Они – на мраморе березки,

Они – на золоте сосны.

***

Из слов слагают сказы и былины.

Они неудержимы, коль их ждут.

Но, как цветы от засухи и пыли,

Слова от равнодушия умрут.

А не умрут, так спрячутся в личинку,

Окуклятся, и будут зимовать.

И будут, скрыв и радость, и кручину,

Весны своей во сне глубоком ждать.

ДВИЖЕНИЕ

Молчу под песнь мотора жаркую,

Когда шофер, ведущий “МАЗ”,

Пропахший маслом и соляркою,

С лихим усердьем жмет на газ.

Столбы мелькают и селенья.

Как блюдца, кружатся поля.

Закон всеобщего движенья

Мне демонстрирует Земля.

БУЛЬДОЗЕРИСТ

Стальною напирая грудью

На горы желтого песка,

Бульдозер – мирное орудье –

Вел “бой” с окопами врага.

Под вечер поле стало ровным.

Бульдозерист победно пел,

И только шрам алел над бровью,

Да чуб безвременно белел…

В АВТОБУСЕ

Вошла: “Подвиньтесь, мужики!”…

Крутая грудь, прямая поступь.

И, будто брюквы, кулаки

Легли уверенно и просто.

И закусили языки,

Шутившие о поле слабом.

Не мужики, а мужички

Стояли робко перед бабой.

И правдой веяло земной,

И силой веяло былинной…

А бабу, добрую душой,

В деревне звали Акулиной.

КУЗНЕЦ

Кузнец с кудрявой бородою,

Он сердце доброе носил.

У всех, кто шел к нему с бедою,

За помощь платы не просил.

Он был могуч. Кулачным боем

Владел, как в кузнице огнем.

Он пил настой на зверобое

И говорил, что сила в нем.

Руками разгибал подковы.

Не унывал. Не уставал.

Курился дым над ветхой кровлей,

А он ковал, ковал, ковал…

Металл кружился раскаленный,

И молот ухал и взлетал.

А сам творец завороженно

Следил за тем, что создавал.

Ограды чудные рождались,

Цветы железные цвели…

Недаром деды утверждали:

Такие руки все могли!

Но вот красавицу он встретил.

И глаз невиданную синь

Он подхватил, как буйный ветер,

И день, и ночь в себе носил.

Она ж огонь его гасила,

Она его надежды жгла,

И потому кузнец Василий

Ушел из отчего села.

Ушел задами, по прокосам,

Ушел с печалью и стыдом.

Он зверобоя не попросит

И не войдет с улыбкой в дом.

Такого молодца не стало!

Кто выйдет на кулачный бой?

Умолкла музыка металла,

Что грохотала над рекой…

Любовь богатыря скрутила,

А в нем – народная мечта:

Всепобеждающая сила,

И простота, и доброта.

Как жаль, когда поющий песню

Не допоет ее конец…

И разнеслись по селам вести:

Ушел, ушел, ушел кузнец!

А я не верю почему-то,

Что кончил горн его гореть.

Я верю: где-то ранним утром

Грохочет молот на горе.

Там ходит в фартуке огромный

Голубоглазый великан.

Железом обивает дровни

И гнет охотнику капкан.

Кует ухваты и ограды,

Серпы и косы он кует.

Кует он жизнь. Кует он радость.

Кует он все, чем жив народ.

ВОЛКИ

Война… О жизни не гадая,

Отец – на фронт. Прямой тропой.

Он знал, за Родину страдая,

Дела становятся судьбой…

…Топились сушняком из леса.

Нужду учились понимать.

…Я санки вез путем известным.

Меня ждала с дровами мать.

Но вышел из-за темных елок

Навстречу зверь и молча встал.

И он, прошедший волчью школу,

Свое решение искал.

Его глаза с моей судьбою

Вели тяжелый разговор.

Его решение – любое.

Мое решение – топор.

Вдруг стало и темно, и глухо.

Знобило и сводило рот.

Но кто-то прошептал мне в ухо:

“Ложись! Лежачих не берет…”

На санки лег с ольхой сухою.

Он поглядел и прочь пошел –

Под черную густую хвою.

С тех пор мне не встречался волк.

…Исчезли волки. Появилось

Везде зверье на двух ногах.

Оно в сраженьях не училось.

Оно училось в лагерях.

Былого многого не стало.

И чести некому учить,

И нет закона, как бывало:

Упал, лежачего не бить.

Исчезли волки – ну а эти

Грызутся смертно меж собой,

Не зная, что на белом свете

Дела становятся судьбой…

КОМБАЙНЕР

“Сегодня день – огонь. На диво редкий”, —

Жене сказал он, возвратясь с полей…

Синеют, бьются вены, будто реки,

Тяжелых рук, лежащих на столе.

Сидит и видит, как зерно хлестало

Оранжевою гривой в кузова.

Комбинезон лежит в углу устало,

Промасленные сморщив рукава.

А за окном заря, как угли, гаснет.

Ночь надевает звездный сарафан.

И в бункерах зерном отборным красен

Лег страдный день – усталый великан.

И он уснул – большой и синеокий,

Могучим храпом полнится изба.

Он спит, но слышит через сон глубокий –

В полях шуршат созревшие хлеба.

НАЧАЛО ТРУДОВОГО ДНЯ

Заря встает. Заря ликует.

Поля, как в розовом соку.

И сон недолгий атакует

Горластое “Ку-ка-ре-ку”…

Как пеной штормовой, гречиха

Застыла к избам подкатясь…

Очнулся трактор, громко чихнул

И переехал через грязь.

И понеслися крики, стуки,

Рождая дня рабочий бег.

И первым солнышко на руки

Берет хороший человек.

***

Мама в магазине смотрит книжку…

Ускользнув от маминой руки,

Скачет через улицу малышка,

Правилам хожденья вопреки.

Вдруг свисток и – завизжали шины,

Заскрипела, застонала сталь.

Потянула ручки к магазину

И упала крошка на асфальт.

А когда очнулась – увидала –

Лица возбужденные кругом,

Увидала, что щекой лежала

На погоне светло-золотом.

Увидала маму у витрины,

И себя в больших мужских руках,

И взглянула сверху на машины,

Позабыв про слезы и про страх.

А спасатель, офицер по чину,

Улыбался, глаз сияла синь:

Лишь на лбу прибавилась морщина,

Лишь в висках прибавилось седин…

***

Почему скользит рубанок?

Почему доска как лед?

Потому, что спозаранок

Мастер горькую не пьет.

Он стакан отставит, хмурясь,

Чтобы в душу не глядел.

С водкой, вишь, башка-то дурья –

Никудышная для дел.

На верстак бросает доску.

Заусенцы от себя.

И рубанок мягко, жестко

Жмется к ней – ее любя.

Стружка вьется и кружится,

На рубанке мчит верхом.

И слетает, и ложится

На пол чудным завитком.

Пахнет свежестью лесною

И смолой, и берестой.

Мастер летом и весною

Дышит этой красотой.

Вечер, кончена работа.

Что-то “кружится” спина.

Выпить – это не забота –

И берет стакан вина.

Он рукою доску гладит,

А доска гладка, как лед.

Мастер – он с рубанком ладит –

Утром горькую не пьет.

А ПАМЯТЬ СЛЫШИТ ОЖИДАНЬЯ ДРОЖЬ…

СОЛНЦУ

Зарею светлой, солнце наше,

Живые краски разведи,

Пиши, но только подомашней,

На чистом зеркале воды.

Осыпь кувшинки жемчугами.

Твори стрекоз из янтаря,

И высвети между камнями

Нам золотого пескаря.

Окрась осоку изумрудом

И берег розовым облей,

С церковным колокольным чудом

Уйди в родной простор полей.

Не надо золота, алмазов!

Ты освети, обрадуй нас.

Ты сказку нарисуй для глаза,

А мы же свой продолжим сказ.

ОТКУДА ТЫ?

Красивая, откуда ты, скажи?

Каких плодов твои касались губы?
Они, как розы, от дождя свежи,

И, как жемчужины, сверкают зубы.

Откуда смоль дикарская волос,

Овал лица и взгляд, как небо синий?

В нем что-то очень южное слилось

С моею очень северной Россией.

И, что ни шаг, то краше твоя стать,

Что ни движенье – то живое пламя…

Красивая, ты можешь мне сказать

Хоть пару слов, хоть пару слов на память?

Тебя я буду помнить, как алмаз –

Диковинный, увиденный случайно…

Глядишь светло, совсем не щуря глаз,

И молча вдруг в толпу уносишь тайну.

Красивая, мелькнувшею звездой

Ты озарила, всколыхнула душу.

А может быть, явилась ты мечтой,

Чтоб скуку будней навсегда нарушить?..

НЕ ПЕРЕШАГНЕШЬ ТОГО ПОРОГА…

За любовь мою – ты мне в отместку

С нелюбимым в дом его вошла.

И живешь ты купленной невестой

За четыре золотых угла.

Но звезда проклюнется в окошко,

И сирени лист к стеклу прильнет –

Покачнешься ты. И, как дорожка,

Память боязливо поведет.

Поведет ко мне, сперва петляя,

А потом – все шире и прямей…

И пойдешь ко мне, полуживая,

Да замрешь у мужниных дверей.

Не перешагнешь его порога –

Остановит взгляд из-под бровей.

Хоть и будет сердце звать в дорогу,

Хоть и будешь помнить обо мне…

***

Плачет женщина от огорченья.

Одиноко в безлюдной тиши.

О, бездушье, твое назначенье –

Убивать откровенья души!

Ей любовь небывалая мнилась,

Добрый свет золотого кольца.

Уходила же в нищую милость,

В наплевательский мир пошлеца.

И пошли ожиданья обманов

И сомнительных встреч, и надежд,

И сочувствие горьких стаканов,

И насмешки безликих невежд.

Не давая опомниться, мчали

Годы злые, как гончие псы…

Вот и станция снов и печалей…

Вот и век отбивает часы.

Плачет женщина. Ей одиноко.

Стены дома – как вечные льды.

Тонет прошлое в мутных потоках

И обид, и вранья, и нужды…

ЛИДА

В детстве я, переплывая реку,

Не доплыл и уж пошел ко дну.

Мне девчонка протянула руку,

Только потому не утонул.

Лида, Лида, почему стояла

На другом опасном берегу?

Как же ты заранее узнала,

Что доплыть сажени не смогу?

Много в жизни разных испытаний:

То ловушка, то стоит капкан,

То отравят час веселья тайно,

То ударят больно по рукам.

Холод губ сжимал мое дыханье,

Уличал в предательстве друзей.

Лида, Лида, — светлое сиянье

Над горячей головой моей.

Я тону, я в этой схватке сгину,

Славя доброту и красоту.

Злые люди целятся мне в спину,

Отнимая право на мечту.

Ты одна от бед моих защита,

Где ты, на каком ты берегу?

Протяни еще раз руку, Лида!

Без тебя доплыть я не смогу…

ВСЮ ЖИЗНЬ

Ты по утрам счастливая встаешь

И каждый раз по-новому цветешь.

Ты раскрываешь темные ресницы –

И радость вылетает синей птицей.

Легко и гордо улицей идешь.

Светло и звонко вечером поешь.

Тобой любуюсь и тобой страдаю,

Моя весна и песня молодая.

Ты над моей усталостью встаешь,

Как свежий грозовой весенний дождь.

Навстречу мне твои взлетают руки,

Рождая нежность, отгоняя скуку.

Года, года… Пройдет по телу дрожь:

“Куда меня, любимая, ведешь?”

“Печали, беды, отводя незримо,

Всю жизнь к себе веду тебя, любимый!”

НЕЗАБУДКА

Здесь, где птицы, где звенящий воздух,

Где большое солнце и река,

Ты купалась, и горели звезды –

Золотые звезды на руках.

Я читал твой след на травах росных,

Виделась ты в синем роднике,

Мы, встречаясь, обращались просто:

Ты в моем ходила пиджаке…

Прилетали птицы – улетали.

Одиноки стали берега…

Как кусты черемух расцветали,

Как цвели прибрежные луга

Я не видел. Только помнил всюду

Птичий гомон и твои глаза…

Что тебя, как песню, не забуду,

Как тебе об этом рассказать?

Нет тебя… Но в стороне от зноя,

Окружив ольховые кусты,

Светятся святой голубизною

Незабудки – летние цветы.

ВРЕМЯ РАЗГАДАЛО…

Земляника. Солнечные пляжи.

Четкий след на вымытом песке.

Ты нырнула с берега отважно

И вернулась с лилией в руке.

Улыбнулась. От воды светилась.

Радостью светилась озорной.

А потом бежала, что есть силы,

Оставляя ветер за спиной.

Нас сближали волны и теченье,

И цветы, и яблоки в саду.

Отмечали бабы со значеньем,

Что тебя я в жены уведу.

“Уведет, окрутит, эко дело”, —

Говорили ладно мужики…

Обманулись люди – песня пелась,

О любви же – ни одной строки.

Нашу дружбу время разгадало.

-Ах, чудну! – судачит все село…

Бродят тропкой чудаки устало,

Носят задушевное тепло.

В НИЖНЕЙ ХОБЗЕ*

*Хобза – селение

близ Сочи

…Белый дом. И доброй красотой

Светят стены, окна и ограда.

Запах розы, сладкий и густой,

Да свисают грозди винограда.

И хозяйка Марья все глядит

Живо говорящими глазами.

И, остановившись, норовит

Хоть молчаньем поделиться с нами.

Будто что-то тяготит ее,

Будто здесь не рай, а заточенье.

Будто мы в унылое житье

Вносим свет, дающий облегченье.

Очень трудно тайное понять.

Тихая – и слова не проронит.

Может, в Марье погибает мать?

Может, Марья в одиночку стонет?

Может, всю заботу отдала

Людям, что случайно заезжали,

И сегодня ждет от них тепла,

Ждет, чтоб с нею рядом помолчали?

Марья, Марья! Всюду – Марьин труд…

Марья дышит тихо и глубоко,

А глаза тоскою сердце жгут…

Марья, как же до тебя далеко!..

ЛОЖИТСЯ СНЕГ…

Ложится снег. Белым-бело кругом.

А в памяти – весенняя девчонка.

Она всплывает в платье голубом,

И стан ее застенчивый и тонкий.

Цвела, шумела красная весна…

Она ж была такая голубая,

Что громкие девичьи имена

Вдруг отошли, ей место уступая.

И я душой всей рвался в синеву.

Я упивался светло-синим взглядом.

Я хохотал и падал на траву,

Она смеялась и садилась рядом…

И пусть меня затронул холодок,

Не раз перстом судьба стучала злая,

Но светит мне, как дальний огонек,

Тот май, где есть девчонка голубая.

…Снег все окутал. Всюду тишина.

Столбы стоят, как великаны-свечи.

И кажется, из синего окна

Ее ресницы мне летят навстречу.

В ПАМЯТИ НЕ СГЛАЖУ

Шаги скрипели у сарая

На жестком мартовском снегу.

И, в путь далекий собираясь,

Луна присела на стогу.

Мне было радостно и зябко:

Калитка скрипнет – ты придешь…

И смеха целую охапку,

При встрече мне преподнесешь.

Я это в памяти не сглажу,

Я слышу ожиданья звон…

Свисают с крыш сосульки важно –

Ресницы длинные окон…

Сомненья кружатся: не выйдешь…

Рассудок говорит: придешь!

Уж сколько лет! А память видит

И слышит ожиданья дрожь.

НЕ СПЕШИ ТЫ, СОЛНЫШКО

Не спеши ты, солнышко,

Пусть заря потешится:

Повисит на колышках,

В заводях понежится.

Умывают росами

Ноги травы-травушки,

Падая под косами

Около дубравушки.

Косит парень весело,

А березы тонкие

Рвутся в душу песенно,

Будто струны звонкие.

Разгорелась кровушка –

Не остудишь свежестью.

Где же ты, Аленушка,

С песнею да с нежностью?

Все мечты-журавушки

О тебе, любимая,

Где ты, где ты, павушка,

Где, неповторимая?

Парень улыбается,

Слышит голос горлинки.

Спит его красавица,

Спит во светлой горенке.

Спит певунья-девушка,

Видит сны хорошие:

Будто сено дедушкой

Все переворошено…

Не спеши же, солнышко,

Пусть заря потешится,

Пусть душа — Аленушка

Полежит, понежится.

УТРО

Всходило солнце, и, тепло встречая,

Звенели звонко птичьи голоса.

И лодка шла. И следом, чуть качаясь,

Тянулась золотая полоса.

Рождался день – взволнованно и ало…

А ты, босые ноги подогнув,

Сидела на корме и все гадала,

И падали ромашки на волну.

ЭТЮД

Роса сияет крошечной планетой,

висит на самом краешке листа,

и  луч-щетинка золотого цвета

прокалывает синий мрак куста.

И девушка солисткою балета

стоит легко на краешке мостка.

И озаряет мою душу светом

лучистая, живая красота…

Моей жене Антонине

Войду я в зимний затаенный лес,

С тобою здесь бывали мы не раз,

Висит жемчужный сказочный навес,

И елочки в снегу, как напоказ.

Закружит белизна и чистота –

К заветной ели припаду щекой.

И дерево, быть может, неспроста

Дыхнет в лицо душистою смолой.

Моих ладоней ощутив тепло,

Береза вздрогнет и замрет в тиши…

И радости, как будто намело,

А с радостью мне хочется спешить.

И в дверь твою мне хочется влететь

И хочется быть вихрем и огнем,

Кружить с тобой, и говорить, и петь,

И непременно только быть вдвоем.

И почему-то хочется опять

На стеклах затуманенных окна,

Мне рожицы смешные рисовать

Подписывая наши имена.

И хочется не ведать и не ждать,

И ход часов, смеясь, остановить,

Не торопиться и не убегать,

А нашим настоящим дорожить.

Их не забыть, не выветрить, поверь,

Моменты счастья светлые, как сон:

Жемчужный лес, твоя родная дверь,

Твой смех задорный, как хрустальный звон.

ВИЖУ САД НА ГОРЕ

Будто выплыло озеро были,

Там, где в прошлом с тобою мы были,

Вижу сад на горе покатой,

Белоснежные вижу хаты.

Даже запах побелки слышу,

Даже слышу, как груши дышат,

Наливаясь янтарным соком,

И от рук и от губ невысоко.

Я над прошлым стою, как прикован.

Вижу в платье тебя васильковом.

Вижу крупные слезы смеха

На лице твоем, вскинутом кверху.

Вижу – щуришься. Вижу – струится

Бирюза сквозь твои ресницы…

Как прозренье, раскрылись веки…

Мы расстались. Расстались навеки…

А ДЕНЬ ПРОШЕДШИЙ В СЕРДЦЕ ВСЁ СВЕТЛЕЕ…

НАСТРОЕНИЕ

Закат уже едва в заливе тлеет.

Темнеет туча, мчится с неба прочь.

А день прошедший в сердце все светлее,

Чем ближе подступает ночь…

МЕЛ

-О, как черна ты, — мел скрипел

На доску с каждым разом.

…Но без доски, хоть был и бел,

Не написал ни фразы.

ТОЧКА ЗРЕНИЯ

-Зерно ты видишь? – как-то мышка

Пожарную спросила вышку.

Зевнула та: “Чего? Зерно?

А что, давно горит оно?”

ВЕЧЕР

Уходит солнце на ночной покой,

А облако, приподнимаясь тихо,

Встает огромной снежною горой

Над полем розовеющей гречихи.

Мы были здесь. Еще видны следы,

Еще слышны, слышны слова надежды.

Но вянут уж моей весны цветы

И знаю я: не будет так, как прежде…

И вечер гаснет. В сумерках земля.

Лишь там, на небе, день еще пылает,

Во мне воспоминанья шевеля,

Прощальную улыбку посылает.

ТУМАН

Туман, туман… И лошади в тумане

Купаются, как будто в молоке.

И кто-то тайный, грустный от скитаний,

Идет зачем-то к дремлющей реке.

Молчат дома. Молчат сирени, липы,

Но кто со мной беззвучно говорит?

Кто так смеется? Чьи я слышу всхлипы?

Кто зажигает тайно фонари?

Родимых мест померкла позолота.

Но отчий дом, но старенькая мать

Все видятся – как с птичьего полета,

Все хочется до боли понимать.

Какая ночь! Все образы поплыли,

Мерцают влажно травы-клевера.

Я слышу вновь тепло дорожной пыли,

Я ухожу в далекое вчера…

Я ВИЖУ ПАРУС

Я вижу парус в бурном море.

Там вольная душа поет –

Не о скитаниях в просторе,

Не о погибели средь вод.

Звучат мотивы утвержденья:

Я это сделал, это смог.

Там смерти нет. Там возрожденье.

Там человек и царь, и бог.

Он видит все. Он весь пылает.

Он силу чувствует крыла.

Он слабости испепеляет.

Он обретает дух орла.

И сила на стихию дышит.

И мир, как на ладони, весь.

Мажорный звук он в буре слышит

И клекот радостный с небес.

Пусть падают на берег волны,

Пусть море от грозы дрожит,

Но белый парус, ветра полный,

По воле разума бежит.

ЗОЛОТОЙ ЕЖ

Я мальчишкой у темного леса

Увидал золотого ежа.

Он глядел на меня с интересом

И не думал куда-то бежать.

Золотились, светились иголки

И лучились на круглом огне.

И на миг, может, самый недолгий

Показался он солнышком мне.

Я по жизни прошелся неробко.

Удивленные миром глаза

Находили на пнях и на тропках

Непонятные мне чудеса.

И в какую я вышел породу?

Только книги да мысли в ночи.

Ёжик есть у меня в огороде.

Подойдешь – он сердито стучит.

Стало мне все чудно, а не чуднó,

Знаю я, как писать, где лежать.

Только стало немыслимо трудно

Увидать золотого ежа.

МАКИ ДЕТСТВА

Помню, мальчонкой забрел в огород,

Там меня встретили алые маки.

От удивленья разинул я рот:

Маки смотрели волшебно, как маги…

Дни – белоствольные рощи берез,

Ночи – в бору черноствольные ели.

Детство мое, ты из смеха и слез,

Ты из лужаек, цветов, каруселей.

Дальше и дальше ты, детство мое,

Так что ни год – это бор, это роща.

Сколько стволов за спиною встает,

Сколько их, памятных, кряжистых, мощных!

Чудится мне, я опушкой иду,

Чудится мне, будто там, за стволами,

Смуглый мальчишка в весеннем цвету

В мир устремился большими глазами.

Хочется, хочется вспять повернуть,

Хочется снова смеяться и плакать…

Детство мое, ты вернись, ты побудь,

Ты ослепи меня алостью мака…

ЛОШАДИ

Шли лошади, полны огня,

Шли лошади, полны печали.

Они закат большого дня

Несли на спинах и качали.

Заря вечерняя цвела

На шерсти рыжей, лошадиной,

Она их песнею была,

Была и отдыхом недлинным.

В туманы лошади ушли

И унесли зарю на спинах.

На травах росных там, вдали,

Они уснут под крик совиный…

И, может, каждая во сне

Себя увидит жеребенком,

Увидит мать и в тишине

Заржет заливисто и звонко.

Иль будет видеть вечный труд –

Себя в бескрайнем поле с плугом.

И будет вздрагивать под кнут,

Под грубую мужскую ругань.

Иль вздыбится гранатный всплеск –

И грива дьявольски взовьется,

Мелькнет клинка смертельный блеск –

И под копыта кровь прольется.

Война азартна и глупа –

Плюет свинцом на все живое…

Их знак – то трудная судьба,

То назначенье роковое.

Им награждений не дают,

Они не знают светлой даты.

За что же их порою бьют

И пахари, и те солдаты?

За что храпят в пыли, в грязи?

О, эти тягловые силы!

Войну и мир в возу везли,

И плач, и смех в седле носили…

В туманы лошади ушли

И унесли зарю на спинах.

Но потом пахнет от земли,

Но отпечатан след былинный!

СПАС

Я вижу: яблока огонь

В ветвях так царственно сияет.

Оно с себя с рожденья знает,

Нейдет довременно в ладонь.

Ни гусенице, ни жуку

Нельзя на бок его садиться.

Надежный сторож – божья птица –

Сидит бесшумно на суку.

Кружит крылатых тварей рой.

Я жизнь под яблоней приемлю.

Я вижу: падает на землю

Мой воробей за мошкарой…

Но вот пора. Зовет оно

И пахнет празднично, медово…

Ищи божественное слово,

Святое ставь на стол вино!

Сегодня говорят, что Спас,

Он ─ яблочный. Он светлый очень.

И каждый причаститься хочет

Едой, сияющей у глаз…

***

Купаюсь, а вода – она

Расходится кругами.

Река освещена до дна

Жемчужно облаками.

Ныряю, и скользит рука

По шелковистой тине.

Несет меня, несет река

По жизни, по быстрине.

Я делал зло, я зло искал,

О зле трубил я в трубы.

Да, я закон переступал,

Быть может, и не грубо.

Слабеет дух. Дубна моя

Осунется, остынет,

Забудет теплые края,

Уйдет под лед, под иней.

Синь, синь, — синичка – синий цвет,

А красный ─ у калины.

Тоска сердечная вослед

За песней журавлиной.

Присяду у реки. Дубна

Как будто обмелела.

Все берега свои она

Очерчивает мелом.

А черно-синяя вода

Стоит у переката.

Она, как тайная беда,

Как горькая расплата.

***

Позолотеют стены, крыши

И рамы стареньких окон,

Когда в вечерний час услышу

Знакомый колокольный звон.

Мне выше не найти награды –

Ведь звук глубокий и святой

Гласит о вечности отрадной,

Соединенной с красотой.

***

Дуб – малахит. Янтарен вяз осенний.

Стоит осина, будто красный стих.

Откуда краски? Кто их тайный гений?

Какая кисть расписывает их?

А может, статься и деревья знают

Те радости искусства, что и мы.

И в сладких муках красоту рождают

Их скрытые, упорные умы.

СОЛДАТКА-ОСЕНЬ

Нахлынула осенняя прохлада –

Ее встречаем проводами лишь

И новобранца, с погрустневшим взглядом,

И журавлей, летящих выше крыш.

Уж лед на речке блещет, как полуда,

Лишь на деревьях золотой огонь.

Не тронь его. Он жив еще покуда –

Покуда светит и разносит звон.

С утра встаешь – оденься, не гадая.

Тепло свои утратило права.

Взгляни кругом – от инея седая,

Как голова, окрестная трава.

Повсюду осень. Молодость пропала.

Она ушла, как талая вода.

Но почему моей привычкой стало

Так провожать ушедшие года.

Солдатка-осень: и печаль, и радость,

И журавли, и паутины сеть…

О, русская таинственная слабость,

О невозвратном со слезою петь.

ЖУРАВЛИ

О, солнце, ясность в небеса пролей!

Дай больше света северному краю!

Чтоб было видно лучше журавлей,

Их вожаки в дорогу собирают.

Они сегодня в высоте кружат

И мило говорят или курлычут

О том, что ночь осенняя свежа,

Что зов тревожный слышит сердце птичье.

В мир теплых стран дух клюквенных болот

Доставит стая странников летучих.

Вдохнет фламинго, бегемот вдохнет

И будет им прохладнее и лучше.

У журавлей – крестообразный след,

Крестят они луга, заливы, пашни.

Что юг, что север – все единый свет.

И журавли на всей планете – наши.

Их счастье в небе, на больших крылах.

И никогда б – ни выстрела, ни крови.

К священным птицам, чтоб всегда вела

Тропа, протоптанная истиной любовью.

ЛАСТОЧКА

Ее далекий перелет измучил.

И, доверяясь крыльям и ветрам,

Как звездочка, скользя по синей круче,

Спустилась к тихим солнечным домам.

Свила гнездо и, встретив ясный вечер,

На проводе, у красного окна,

Сидит, то во все горлышко щебечет,

То клювом чистит перышки она.

Поет певунья. Только песни эти

Про чувство голубое высоты,

Про то, что небо, небо есть на свете –

Огромный мир и света, и мечты.

КАМЕНЬ

Пригляделся. Режу пополам.

Камень сверху серый и угрюмый

Я шлифую. Где разрезал, там

Обнаружил каменные думы.

Обнаружил святость и грехи.

Тайну камня по слоям читаю.

Он в себе великие стихи

Нес времен великих, не считая.

Он в стихии огненной кипел.

Быль земли в себе писал курсивом.

Молча он страдал и молча пел,

Потому он изнутри красивый.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Плачет снег: “Я таю, таю, таю…”

А цветок смеется: “Расцветаю!”

Лед трещит: “Крошусь я и ломаюсь…”

А река бурлит: “Освобождаюсь!”

Шепчет ночь: “Я становлюсь короче…”

День кричит: “Расту я, что есть мочи!”

Зло шипит: “Старею и слабею…”

А любовь поет: “Я молодею!”

ТАЙНЫЕ ПЕСНИ

Там у речки, где лошади пьют,

Стал я слушать, как воды поют,

Стал я видеть, как все поднебесье

Жадно слушает тайные песни.

Стал я слышать, как поле шуршит

О поре созревания ржи.

Узнавать по склонившейся тени

О случившемся грехопаденье.

Если стали не трогала ржа,

Узнавал назначенье ножа.

Побеждая в себе отвращенье,

Вижу корысть и зависть, и мщенье.

И читаю, читаю с лица,

Что несут потаенно сердца.

Может, вспыхнет в сумятице тесной

Чье-то сердце сердечною песней.

И оно там, где лошади пьют

Будет петь, так как воды поют.

И поведает, как поднебесье

Жадно слушает тайные песни.

Я НЕ МОГУ РАССТАТЬСЯ С СИНЕВОЙ

Я не могу расстаться с синевой.

Идет концерт. Поют про синий вечер,

А в зале кто-то вертит головой,

А в зале кто-то назначает встречу.

Летят, звенят девичьи голоса,

Им вторят звучно молодые парни.

А за окном просторная весна

И небо нынче в голубом пожаре.

Стоят и ждут своей поры леса

На розоватом, на колючем снеге.

Они в счастливых, теплых голосах

Все сводки слышат о счастливом беге.

Им хочется подернуться листвой

И с трепетом сердец в едино слиться…

Я не могу расстаться с синевой.

Она во мне порхает как синица.

ТЫ МОЛЧА ПРОХОДИЛА МИМО

Ты молча проходила мимо…

Я понял, что почти забыт.

И слово первое “любимый”,

Увы, не мне принадлежит.

Лишь по привычке, съежив плечи

И наше прошлое щадя,

Ты шаг замедлила при встрече,

Но не взглянула уходя.

Неловко, неуютно стало,

Лежала будто тень на мне,

А солнце радости осталось

В твоей забытой стороне.

Я вспомнил речку. Вспомнил сваи,

Кусты, где щелкал соловей…

Нелепо песни забываем,

Что пели в юности своей.

Нелепо в памяти стираем

Мы клятвы верности порой…

Прошла… Задела душу краем…

Ударь острей и боль утрой.

Ударь… Но что изменишь в свете!

Проходит миг… Проходит час…

В глаза глаза другие светят,

Другие выбирают нас.

КОРНИ

Буравят корни мрак земли,

Впиваются глубоко,

Идут к пластам тяжелым глин

За драгоценным соком.

И вот трепещет клен весной,

И зеленеет густо.

И каждый листик вырезной –

Великое искусство.

***

Женщине, отдавшей жизнь служенью

В органах милиции, дано

Находить в тяжелый час решенье,

Принимать решение одной.

Дети есть и есть большое счастье –

Разделять и радость, и печаль.

Ведь она их оставляет часто,

Уходя на вызов по ночам.

Там чужие, хмурые “ребятки”,

Как ежи колючие, сидят.

Но она смеется: “Всё в порядке!

Чай попьют – и все заговорят”.

Видит злобный образ хулигана

И сухой бездушный протокол.

Но сирени веточка в стакане

Нежно дышит на рабочий стол.

Очень верит: скоро будут люди

Добрые и сердцем и душой,

Обернутся праздниками будни…

Хочется пожить ей хорошо…

***

Ты далеко, но почему порой

Я слышу рядом теплое дыханье.

Я вижу гибкий стан и образ твой,

Любуюсь тайно, будто не впервой,

Угадывая все твои желанья.

Они в глазах глубоких, на губах,

В усмешке тихой и в порыве ясном.

Ты так мила, и возникает страх,

Что кто-то вдруг, погрязший во грехах,

К тебе ладонью прикоснется грязной.

Как грустно знать, что рядом с красотой

Моральное уродство проживает!

Оно, прикрывшись ложной простотой,

Как кошка черная за птичкой золотой

Следит и когти острые вонзает.

Нет, рождена ты не для грязных лап!

Не птица ты, а человек Вселенной.

Моя мечта – я твой извечный раб.

Я всемогущ, но и ничтожно слаб,

Чтобы коснуться твоего колена.

Ты далека, но взгляд твой предо мной.

Я весь свой век люблю тебя милýю.

Хоть ты не будешь для меня земной,

Но я хочу, чтобы никто иной,

А только я дождался поцелуя…

***

Никогда не чувствую беду,

Если яблони цветут в саду.

Не болят и не устанут ноги,

Если к дому все ведут дороги.

Забываю боли все и муки,

Если крепко обнимают руки…

Я шепчу скрипучему перу,

Что лишь с ним когда-нибудь умру.

Вернуться на главную

Николай Николаевич Герасимов

О ТЕПЛЕ, ИДУЩЕМ ОТ ЗЕМЛИ РОДНОЙ РОСИНКА

 

На листочке зеленом Голубая росинка. Отраженье в ней клена, Неба, речки, тропинки. Пить задумала птица, В каплю клюв опустила. И с зеркальной водицей Целый мир проглотила. НА РОДИНЕ Обжигает солнце жаркими лучами: Где-то отдыхают теплые дожди. Птицы утомились. Птицы замолчали. Сердце, не волнуйся. Сердце, подожди. Мы споем с тобою о рассветах, росах. Мы наговоримся вдоволь с тишиной. О лугах, о травах, о дождях, о грозах, О тепле, идущем от земли родной. На широких листьях – торжество покоя, На корнях, на тропке, бабочки сидят. И бежит речушка голубой строкою, И над ней склонился аймусовский сад. Мы идем с тобою по родным дорогам… Сердце, не волнуйся, радость не пролей. Пахнет свежим сеном. Смотрят избы строго. Улетает песня в тишину полей. В РОДНЫХ МЕСТАХ Походил, поездил я по свету, Опаленный временем иду. Очень тянет к липовому цвету, К воздуху с настоем на меду. Хочется обнять ночное поле, Разбудить ржаную тишину. Вечность прочитать на частоколе, Краткий миг услышать как струну. Хочется почувствовать былое, Дедам древним заглянуть в глаза, Под годами, под тяжелым слоем Юные узнать их голоса. Хочется своим быть, где родился, Чтоб встречал меня отцовский край, Чтоб шептали избы: “Воротился, Принимай, ворота открывай!” Я иду –какое это счастье – Час свиданья! Час большой любви! Двери – настежь, окна – тоже настежь, И улыбки успевай, лови! В щедром солнце разомлели липы, Сладко пахнут и цветут, цветут. Пчелы к липам так и липнут, липнут, Да не засыпают на лету

 

Читать ещё

Вернуться на главную

Алексей Куманичкин «АБХАЗСКАЯ ЛЮБОВЬ»

-Не умирай! Зачем ты поднялась в такую рань,

Ведь пуля – дура, я же говорил.

Он промахнулся, идиот и дрянь,

Ведь я тебя собой почти прикрыл…

-Дурашка, если б он попал в тебя,

Я не смогла б и двух секунд прожить.

Одной остаться, лишь тебя любя?

Ты посильней, тебе и саван шить…

-А как же я? В переплетенье дней

Мне одному тоскливо… Ни к чему

Расцвет далёких заревых огней,

Туман в вечернем маревом дыму.

-Не торопись… Душа уходит вдаль…

Лет через сто я там тебя дождусь.

Не плачь, мужчина… Я люблю… Мне жаль…

Я счастлива… Я даже… улыбнусь…

-Не у-ми-рай!!!

читать ещё

* * *

-Шире шаг, тяните ножку при ходьбе, —

Раздавалось зычно на плацу.

А девчонки, в рост к забору прикипев,

Не таили от курсантов красоту.

Под околыш – старшина – упрятав взгляд,

Усмехался в пышные усы:

-Охмурили, обалдели и стоят…

Ну, робяты! Ну, курсанты, молодцы!..

А мальчишки нецелованы еще,

Их смущает старый греховод.

Но тесней примкнув к плечу плечо.

По плацу идет за взводом взвод.

В воскресенье, завтра, у курсантов выпускной,

Им обещан бал полночных лун.

Улыбайтесь, девочки, веселите строй…

Сорок первый. Город Львов. Июнь…

* * *

Сбежав от зноя летнего,

От трудностей «сохи»,

Под звёздами Веретьева

Пишу свои стихи.

За елями скрывается

Полузаросший плёс.

И к той, что там купается,

Я всей душой прирос.

Придёт моя красавица,

Вздохну ей из-под век:

Хочу тебе понравиться,

Остаться здесь навек.

Она с улыбкой ласковой

Ответит:

-Обалдуй…

И мне отдаст уста свои

Под долгий поцелуй.

* * *

Дом заснул, темны проёмы окон,

Бледноликой гостьей колдуна

Светит, заколдованная Блоком,

Стылая и грустная луна.

Снежным лесом, путая овраги,

Одинокой тенью бродит волк –

Рыцарь, полный силы и отваги,

Грации познавший смысл и толк.

Не боится крови. За «идею»

Может жизнь без трепета отдать.

И готов сразиться с чародеем,

Только… не умеет он летать.

Будь ты даже умным, крепким зверем,

Нету крыл – подобен валуну.

И, кляня в бессилье звездный терем,

Волк ночами воет на луну…

ПОД ЗВОН КУРАНТОВ

Тише, куранты, тише,

Не потревожьте сна…

Мается кот на крыше,

Спит до весны Весна.

Ёлочку нарядила –

Праздничной  ночи суть,

Стол для гостей накрыла

И прилегла вздремнуть.

Тихо вздыхает флейта

Ласковой феей сна.

Тише, куранты, бейте:

Спит до весны Весна.

Меридианом марким

Шествует Новый год,

Дарит свои подарки,

К ёлке Весну зовет.

Время вина фужеры

Выпить за мир до дна.

Знайте, куранты, меру:

Спит до весны Весна…

…С НОЯБРЕМ!

Жил в плену у пьянящих бокалов,

Редко книги ночами листал.

Вдруг возник из развала скандалов

Непотерянный мой идеал.

Средь страниц затерялась открытка –

Сколь былого заметы просты!

Осенила сквозь строки улыбка

Неземные девичьи черты.

…Часто память забыть что-то просим,

Тщась в забвении встретить покой.

А подружка по имени Осень

Одарила короткой строкой.

Проскрипела негромко калитка,

Прогремел заблудившийся гром.

Том в пыли, пожелтела открытка:

«Поздравляю тебя с ноябрём…»

* * *

У тебя в судьбе – четверо мужчин,

Милых и родных: брат, отец да я…

Не было в душе для пурги причин,

И любила ты, чувства не тая.

Брат далек теперь, не у дел отец,

Загрустила ты с чувствами в разлад.

В нашем изголовье засвечу светец,

Прошепчу молитву, всё пойдет на лад.

Разведет зима снеговой узор,

На ветвях берез инея наткет.

Вестником весны с запредельных гор

Аист в наш удел солнце принесет.

И займёт тебя до последних дней

Новая любовь, лучший из мужчин.

Не ревную я. Он моих кровей –

Хулиган и праведник, наш малютка-сын.

ТАТЬЯНА

«Итак, она звалась Татьяной…» —

Коль верно Пушкин говорил.

И нрав веселый и упрямый

И век машин не изменил.

Всё также тяготясь балами,

Спешит житейской мостовой,

В экономическом бедламе

Не растеряла разум свой.

Торопит век походкой лёгкой,

Смеётся шутке озорной

И с нескрываемой издёвкой

Считает глупость несмешной.

А в час зари ночного лиха,

Сиянье глаз прикрыв рукой,

Она одна вздыхает тихо

Над поэтической строкой…

ОСЕННИЙ ФЛЁР

Давай с тобой, Аринка, отдохнём,

Невзгод житейских растопив метели,

Ведь мы же заслужили, в самом деле,

Блаженство забытья с тобой вдвоём.

И пусть готовит выговор судьба,

Отметив невезение в приказе,

И не храним мы деньги в ЛОГОВАЗе,

Рассчитанном на чью-то медность лба.

Но правом вечным наделил Господь,

Что бы ни говорили нам невежды,

Хранить в душе на два гроша надежды,

Покуда не погрязнет в плотском плоть.

И мы живём, и любим, и храним

И от дурного глаза, и от порчи.

И нам вдвоём и трепетней, и горче

Ноябрь, осень, «белых яблонь дым…»

ВЕРА

Когда бороться не хватало сил

И встречный ветер был колюч, как шпага,

Тебя я до небес превозносил,

И ты давала воли на полшага.

Когда я мёрз, друзьями позабыт

И вьюгою житейской запорошен,

Расцвечивала чёрно-белый быт

Ты, словно гость, что радостно-непрошен.

Всегда со мной, незрима и скромна,

Не требуя заслуженной награды,

Ты рада, не ослабнув от вина

И от атеистической бравады.

Ну что ж, тебе я должное воздам.

Надеюсь, этим не прогневлю Бога.

Любовь моя – мой христианский храм.

А ты – к нему кратчайшая дорога!

НАВЕЧЕРИЕ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Ещё с Востока не пришла звезда,

Чтоб известить рожденье Иисуса.

И русский гнев не испила Орда,

И на Москве-реке жилищно-пусто.

Ещё не книжны древние века,

И правит Ирод в нищей Иудее.

Парят над Вифлеемом  облака,

Главенствуют язычества идеи…

Но плотник ясли сколотил уже

И корм засыпал овцам и коровам,

И Август по финансовой нужде

Ведёт учёт и душам, и покровам.

Иосифа торопит Бог-отец

Вести Марию в град царя Давида,

Ведь столько падших в тьму греха сердец

Мечтают избежать тенет Аида.

«Спаси, Христос, на долгие века,

Взяв на себя людского хамства груды!..»

Но человечья память коротка,

И вечны и Голгофы, и Иуды…

СВЯТКИ

Январские календы попортил перевод,

Преобразив в российские коляды.

Языческий обычай по-прежнему живёт,

Тревожа зримо ортодоксов взгляды.

Двенадцать дней – крещенские – святы для христиан,

Являясь тропкой к озаренью светом.

Их возвеличил кодексом ещё Юстиниан –

Поборник христианского завета.

Должна встречать молитвами «святые вечера»,

Колени преклонив, мирская паства.

Спасая души грешные с заката до утра,

В пути под сень заоблачного царства.

Но радость от рождения, крещения Христа

Пост чередует шутовским бездельем.

Торопит весть благую бессонная звезда,

Мерцая ярко святочным весельем.

ИЛЬИН ДЕНЬ

С утра в душе томление,

А звон колоколов

Потворствует движению

Лишь праведных основ.

Коленопреклонённые

Стоят у алтарей

И бабушки согбённые,

И выводок детей.

И в страхе нечисть дикая

Стремится скрыться в ад.

Сегодня время тикает

Злодейству невпопад.

Сегодня всё особенно,

Вдоль поросли былья

Мчит в колеснице огненной

Святой пророк Илья.

НАТАЛЬИН ДЕНЬ

Первые блики проседи

Красят листвы прожилки.

Падают листья – осени

Стылой земле посылки.

Тянется из-за Сенежа

Клин журавлей спешащий.

Мы друзей ценим бережно,

Мало их, настоящих.

Время диктует правила,

В Лету уходит лето.

Где ты любовь оставила,

Там она плачет где-то.

Робкая, одинокая,

Хрупкая, беззащитная,

По-деревенски «окая»,

По-городскому «выкая».

Сумерки нынче ранние,

Ночи сегодня тёмные.

Чувства чужие ранены,

Струны родные порваны.

Бьёт лужи дождь заплаканный

Точками настроения,

Жизнь ограничив знаками:

Ната, сентябрь, воскресение…

14 ДЕКАБРЯ 1825 г.

На Сенатской площади кирасиры в ряд

Стройными колоннами, дерзкие, стоят.

На Руси безвластие: двор понёс урон,

А наследник скипетра не вступил на трон.

Россиян лишь армией можно в дуги гнуть,

Пронеслось казармами: «Надо присягнуть!»

Генералы важные – стрункою во фронт,

Строй ломает гвардия принципам в афронт.

Всё смешалось к вечеру: выстрелы, метель,

Мужество и трусость, барабанов трель.

Этот прёт на плаху, тот шукает брод,

Но опять закован в кандалы народ.

…Времена меняются, но един уклад:

Для царей – всевластие, для народа – ад…

* * *

Читала девушка стихи,

Напевно рифмами играя,

И словно все свирели рая

Звенели ветками ольхи,

Когда её тревожит ветер,

Сгибая с присвистом лозу.

И слушая, смолкали дети,

Старухи прятали слезу.

…Читала девушка стихи,

И с ними рушились столетья,

Местоименья, междометья

Парили, словно мотыльки

Над белопенною равниной,

Которая зовётся днём,

Где мы безвыездно живём,

Вдаль чередой секунд гонимы.

… Читала девушка стихи,

И это – строки и сомненья,

Восторженности вдохновенье –

Запало в душу навсегда.

И путеводная рука

Была прохладна и легка,

Как стан, затянутый в стремленье

Божественного вознесенья на облака…

Читала девушка стихи…

ГОГОЛЬ

Жизнь мальчишку баловала сказкой

Ярмарок сорочинских купчих.

Он писал об этом с приукраской –

Почерк был размашист, твёрд и лих.

Пыхал трубкой седовласый Бульба,

Чёрт ночами тешил кузнеца,

Мчался ревизор по делу службы,

Был Остап в обиде на отца…

Но перо всё медленней плясало,

Увязая в царстве «мёртвых душ».

Вздрогнул человек, вздохнул устало,

Чувствуя, что более не дюж.

Вышел в мир, взглянул поверх разора

(Сердце словно сделано из льда)

И промолвил в стиле приговора:

Скучно жить на свете, господа!..

* * *

Какой там госпиталь!.. Так, раскладушек скрип

Под старою брезентовой палаткой,

Где хрипы раненых и чей-то слабый всхлип.

Сестрицы Аннушки? Наверно, ей несладко

Терять свои прекрасные года

Под неумолчный грохот канонады,

И отвечать на просьбы: «Жить бы…» – «Да»,

Когда по чести «Нет» ответить надо.

Она прямит закомканный листок

И водит ручкой по нему незримо.

Израненный рязанский паренёк,

Срываясь в стон, твердит письмо любимой.

-Прощай, Маринка, недоцеловал,

Недосрывал цветы на древе жизни.

Меня накрыл артиллерийский шквал

Чужой удачи на чеченской тризне.

…Сестрёнка слёзы давит рукавом,

Рукой торопит стон его бессвязный,

А у мальчишки пред глазами дом,

Родной посёлок – будничный и праздный.

Спешит додиктовать своё письмо,

Успеть проститься, прежде чем косая

Старушка-смерть отнимет, что дано

Ему на двадцать лет земного рая…

И невдомёк парнишке, что конверт

Усталый цензор равнодушно спишет:

-Какой наивный! Думает, что смерть

И местный ад в письме своём опишет…

…Да, не услышит милая: «Прости…»

Мать не узнает, где её Дениска.

…Какой там госпиталь! Так, бивуак в степи,

Могильный ров без тени обелисков…

ОСТРОВ КРЫМ

Что сегодня творится с Россией,

Незабвенной моей страной?

Заграницей объявлен Киев,

Инородным – туркменский зной.

Как капель истончает камень,

Так и души тревожат сны.

Снится нам очищающий пламень

Апокалипсиса войны.

Мировая… Чечня, хорваты,

Бурунди, Сальвадор, Ирак…

Канонадой звенят автоматы,

Красит кровью закаты мрак.

И тела мы калечим, и души,

Даже летом поденщики зим.

Оторвавшись от смысла и суши,

Начал плаванье остров Крым…

ВО СЛАВУ ЖЁЛТОГО ЛИСТА

Осенний день разыгрывает пьесу

Из области житейских мелодрам.

И скоро по всему большому лесу

Листва стечет неспешно по стволам.

Недолго листьям радоваться свету,

И всё же, перед смертью не дрожа,

Они сродни, наверное, поэту,

Воспевшему отточенный кинжал.

Они ещё станцуют вальс мятежный,

Своею страстью ветер покорив.

По снегу разметав свои надежды,

Недолюбив, не спев, недокружив.

А может, это всё большой театр –

И наша жизнь, и мягкий листопад?

И может, зря благим мы сыплем матом,

Когда подолгу не дают зарплат?

Ну, что же, скоро свет погаснет в зале,

И зрители займут свои места.

Чтоб им, как обещали, показали

Спектакль во славу жёлтого листа…

ВИШНЁВЫЙ САД

Твой сад уснул, метелью припорошен.

Забылись вишни в снежной бахроме.

Соседский мальчик новые галоши

Примерил на сугробной целине.

Деревьев сны, наверное, цветные.

Им снится многоликий летний зной

И мы с тобой, влюблённо-озорные,

Как той, давно потерянной весной.

Да я и сам грущу о той потере,

Ведь лучших глаз на свете не найти.

Мы с садом осознали в полной мере,

Что лишь с тобой нам к счастью по пути.

…Весна февраль вдруг припугнёт капелью,

Когда слова и мысли невпопад.

Набухшей почкой, соловьиной трелью

Напомнит нечто нам вишнёвый сад…

ВЕСНА

Какие ливни! Что за грозы!

Они меня лишают сна.

Из сердца вытащив занозы,

Я их приветствую – весна!

Весна – сезон любви и неги,

Бессонно-длительных ночей.

Я, как безжалостный Онегин,

Диктую рифмы всё звончей

Какой-то трепетной Татьяне,

Чьи не забудутся черты,

И мысль моя, быстрее лани,

Вновь дарит девушке цветы –

Мелодией, знакомой с детства

И предназначенной одной.

Куда мне от восторгов деться

Такой сиреневой весной?!..

РОМАНТИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Гудзонов залив, Лабрадор, Манитоба…

Ласкают слова незнакомые слух.

Напрасно романтикой бредим мы оба,

Ведь ветер скитаний к романтикам глух.

Министр финансов растратит получку,

Которую нам не успел заплатить.

Конечно, за это получит он «взбучку»,

Но нам всё равно пароход не купить.

Вздохнём экономно, подтянем желудки,

Спасибо властям, электричество есть:

Поджарятся быстро экранные «утки»,

И слух изласкает правительства лесть.

А нам на десерт, мой романтик с тобою –

Сенкевича неторопливый рассказ,

А также назло иностранному «бою», –

Квашонки, Кропотки и яблочный Спас…

ОСЕНЬ

Синь небес и желтизна листвы

Создают причудливую гамму.

Вновь природа разыграла драму

Увяданья солнечной поры.

Где-то застучали топоры –

Лесорубы тянутся к озону,

И плоты сплавляются к затону,

Дымом становясь с тоской смолы.

А кому-то валенки малы…

Это перед зимнею-то стужей!

Нарасхват селу валяла нужен,

Да запил… недели полторы…

Во дворах – ошмётки от коры,

Грязь… Но всё метель укроет вскоре.

Осень – это золотое горе

Некогда улыбчивой весны…

НОЧНОЙ МУЗЫКАНТ

 

Владимиру Равинскому

 

Жизнь в подземный переходах

Остограммится к ночи.

А над ними вдаль на «шкодах»

Мчатся быстро фирмачи.

Деньги – зло. Но брать их надо,

Утверждал, по слухам, Кант.

Ночь. Подземная «эстрада».

Одинокий музыкант.

Из кармана ствол достану,

Монолог из пары слов,

Чтоб по простенькому плану

Разделить его улов.

Он играет. Эти звуки

Мне о многом говорят.

Словно бабушкины руки,

Гладят, лечат, теребят…

Напрочь я забыл про слёзы,

Про душевный непокой.

Плачут музыкой берёзы,

Ноты сыплются листвой.

Вспоминаю домик скромный

В деревеньке под Орлом,

Взгляд девчоночьих огромных

Глаз напротив за столом.

Нет давно девчонки этой,

Деревенька умерла,

Но шатаются по свету

Ноты – памяти слова.

Вот играет доходяга.

Я вздохну, убрав наган:

-Как зовут тебя, бродяга?

-Я-то… Штраус Иоганн…

ВЕСТОЧКА ИЗ ЮНОСТИ

Тихий посёлок. Восток Беларуси.

В лужах глубоких купаются гуси.

«ИЛ» в поднебесье парит.

У сельсовета судачат бабуси,

Дама седая, спросив о Митусе,

В дверь старой хаты стучит.

-Здравствуйте! Помните с именем Тани

Связанный город, вехи мечтаний.

Клятвенный спич «за любовь»?

Жили тогда вы… не в Намангане?

Значит, забыла, вот наша память –

Целишься в глаз, мажешь в бровь…

Сколько же лет отцвело, облетело…

Что говорите? Да, постарела.

Кстати, и вы не юнец.

Что привело к вам? Ясное дело,

Детство о чём-то напомнить посмело,

Жизни предвидя конец.

И подводя постепенно итоги

Дальних скитаний по пыльной дороге,

Хочется юность вернуть.

Вот и стою я у вас на пороге,

Может, осталось от чувств к недотроге

Добрых мгновений чуть-чуть?..

Старец угрюм, он распряг страсти сани:

-Было. Прошло под воздействием брани.

Жизнь, как немое кино.

Я поиграю вам на баяне,

Тучи на небе, водка в стакане…

Впрочем, теперь всё равно…

В ГОСТЯХ

Что дать могу тебе? Тружусь, как вол,

Да всё напрасно… Зыркну суетливо.

И, словно составляя протокол,

Скажу казённо: «Хоть бы пригласила».

И вот в гостях. Стол на двоих накрыт

И тайный сумрак скрадывают свечи.

Ругаю тех, кто сделал нищим быт,

Почти антиправительственны речи.

Экран ТэВэ неловкости убрал,

Сочувствую притворно Антонелле,

Пусть и ругал намедни сериал

За то, что там «не как на самом деле».

Но беден я. И здесь любовь права,

Меня лишая права на надежду.

Я прячу в тень рубашки рукава,

Прорехи часто штопаной одежды.

Курантов растревожены басы.

Не в чувстве, в нищете боюсь признаться.

Зевнёшь, украдкой глядя на часы…

-Да, заполночь. Пора и собираться.

…Ты уберёшь посуду со стола

И до утра глядишь бессонно в небо.

Нам души не война сожгла дотла,

А нашей «мирной» жизни быль и небыль.

Меня прогнал на улицу простой

Вопрос, с оттенком очень грустной нотки:

(Вот по пути и бар полупустой)

«Что дать могу тебе?

-А мне бы водки…

КОЧЕГАР

Котельная врастает в землю,

Присыпанная угольком.

Ей отопить свою деревню

Велел районный исполком.

И в недрах топки паровозной,

Которую сто лет назад,

Списав, оставили совхозу,

Пылает раскалённый ад.

Лопатой крепкою совковой

Кидает уголь паренёк,

В обмен на тёплые альковы

Ему начислен доппаёк.

Не мелочь это в нищей жизни,

Когда с работою напряг.

Его глаза восторгом брызжут,

Лишь искры в стороны летят.

Угля с запасом накидает,

Чтобы закончился час пик.

И с наслаждением витает

Над мудростью потёртых книг.

СТАРИК

Очки без дужек. На веревке.

Он называет их «пенсне».

Вздыхает, что без подготовки

Пришлось непросто на войне.

Крылечко надо бы подправить,

Совсем рассыпался плетень.

Да силы нет и чай поставить,

И «дольше века длится день».

Один живёт в своей деревне:

«Кто на Москву, кто на погост

Переселились», – скрипнет древне,

В плену у иссушённых слёз.

«Кому я нужен, – буркнет сухо,

И помолчит, уставясь в пол. –

ТАМ заждалась меня старуха,

А я здесь, как дурной нушпол».

Он веком бит, ровесник века,

И обойдён своей судьбой.

Блок вечно прав: луна, аптека,

Ночь, неуют и непокой…

НЕ ДАНО

«Я вас люблю…» – словесный панегирик

Пленил немало девичьих сердец.

«Я вас люблю…» – слова висят как гири,

Я зря на них надеялся, гордец.

Я ошибался в сопредельном чувстве,

И, потеряв надежду и покой,

Пишу напрасно вирши об искусстве

Чужою бесталанною рукой.

Вы не прочтёте тщетные потуги,

И, слава Богу, беден их язык.

Я прячу деньги, мысли от супруги,

Ведь даже мыслей у меня впритык…

Ну что же, поглядим на мир устало –

Проходит жизнь, как пулька в домино.

И мы не любим, как порой бывало,

Нам даже ненавидеть не дано…

МОНАСТЫРСКОЕ

Л. Андреевой

С утра звонят колокола

На радость миру.

Послушниц праведны дела –

Пекут просвиру.

И просят Бога нас простить –

Всех, кто греховен.

И райской жизнью наградить

Тех, кто достоин.

Молитвой за себя и нас,

Изгнав беспечность,

Они несут свой добрый глас

Куда-то в вечность.

Вслед за монашеским перстом

Смотрю в оконце.

Дай Бог, чтоб вечно над крестом

Светило солнце!

НА ПОКРОВ

На Покров у нас погода ндравная.

Что же, осень – дело своенравное –

Холодает – близится зима –

Стала неизбежно ранней тьма.

На Покров у нас погода снежная –

Заметает вьюга чувства нежные.

И колючий резок первый снег,

Как когда-то близкий человек.

На Покров у нас плохие новости –

Нету денег ни в селе, ни в волости.

Нет и власти – в Думе и в Кремле,

В общем, нету счастья на Земле.

На Покров у нас немного радости.

Слава Богу – Церковь – Остров благости,

Не закрыта в этот день и час:

Помолитесь, батюшка, за нас!

На Покров…

НОЧЬ У «БД»

Здесь защитников вечер встречал моросяще-безрадостно,

Понимали ребята, что недолговечен покой.

И стонала в шеренгах гитара прощально и сладостно,

И твердил об угрозе атаки бесстрашный Руцкой.

Догорали костры, истекая белесою дымкою,

Оттеняя собой неприкаянный траур небес.

Завели свои танки последней партийной пластинкою

Адвокаты ЦК и радетели КПСС.

Зарыдала Смоленка, теряя людей под прицелами,

И омыл её камни бесшумный багряный ручей.

Здесь ещё много дней будут стены от ужаса белыми,

И останется вечно ковёр из цветов и свечей.

Задержался рассвет над поникшей от горя державою,

Не звенят в небесах голоса певчих птиц зоревых.

Эта ночь рассчиталась с людьми и бесславьем, и славою,

Воздавая одним и карая нещадно других…

КАЗИНО

Зелёное сукно стола

За много лет видало виды.

Здесь часто Талия спала,

Посапывая от обиды

На этот мир, на игроков

И на хрустящую колоду,

С которой племя дураков

Крупье обманывать взял моду.

Он карты мечет по столу,
Искоренив надежд излишки,

Как дождь осеннюю листву,

Рука его сжинает фишки.

Будь ты бандит или портной,

Или писатель Достоевский,

Крупье добавит по одной

И снимет банк с улыбкой дерзкой.

За счет него тебе налить

Предложат (нищему – подстилку?).

И до утра ты будешь пить,

Расколотив судьбы копилку…

ТЕЛЕФОННАЯ ЛЮБОВЬ

По мобильнику поздравления

(Разгулялся научный прогресс).

Чтоб поздравить тебя с днём рождения

Голос мой в дали космоса влез.

Через спутник, размноженный цифрами

В электронный какой-то сигнал,

Голос мой пересыпанный рифмами

За секунду парсек пролетал.

Чтоб успеть, чтоб слова поздравления

Прежде всех довелось мне сказать,

Как всегда, положась на везение,

Первым губы твои целовать.

Посылать поцелуи воздушные,

Получать их словесно в ответ.

Понимать, что в эфире подслушали,

И смеяться: любовь – не секрет.

И твердить, что люблю, что не властвуют

Над моею любовью века,

Что в душе у меня рифмы царствуют,

А по сердцу плывут облака.

Облака и надежд и желания…

(Без взаимности, слышишь, сопьюсь).

Электронные смяв лобызания,

Ты вдруг выдохнешь тихо: сдаюсь…

Возвращаюсь, бегу от прогресса я.

Ты меня не брани, не гони,

Не хочу больше вечного стресса и

Вот такой, телефонной любви.

Я хочу снова жить в нашем домике,

Видеть в окна сиреневый сад,

Засидевшись над маленьким томиком,

Отвечать вдруг тебе невпопад…

Телефон раскалится от бешенства,

Понимая, что списан в утиль.

Ты прости ему это невежество,

Он всего лишь игрушка, мобиль…

…Ежегодно встречая Успение,

Счастье в дом непременно зови,

Отмечая не свой день рождения,

А конец телефонной любви…

ВЕСЕННИЙ ГОСТЬ

Не ждал Ершалаим гостей

Порой весенней.

Средь сонма местных новостей

Лишь сплетен тени,

Как те гадалки по руке,

Твердили люду,

Что гость уже невдалеке –

Подобен чуду.

И кто-то, с пальмы ветвь сорвав,

Бежал навстречу.

Ему почтение воздав,

Без лишней речи.

Вошел усталый Человек

Под своды града.

Запомнить этот лик навек –

Уже награда.

Но неприветлива толпа,

Жестоки нравы.

Палач накинул свой колпак

На меч кровавый.

И прокуратор всех кляня,

Им, иудеям,

Сказал: «Казните без меня.

Я не умею»…

Через века же у славян

Он объявился.

И где-то, в стане киевлян

Остановился.

И вновь толпа издалека

Его узнала:

Всё та же тонкая рука,

Лик без забрала.

Здесь, у славян, Ему и жить,

Средь них Он первый!

Пришлось лишь пальму заменить

Ветвями вербы…

ПРИЗНАНИЕ

Я тебя не люблю, ненавижу,

Не прошу твоего участия.

Я тебя никогда не увижу,

Распрощался с тобой, как с частью «я».

Ты шагаешь соседней улицей

И живёшь на другой планете.

Называет тебя муж умницей,

Кличут мамочкой милой дети.

Не завидую тихой гавани,

Я иду по своей дороге.

И давно совместное плаванье

Предложил другой недотроге.

Счастлив? Да, но порою лунною

Я подчас осекаюсь, грубя.

И тайком от Вселенной думаю:

Вру я всё. Просто, Я ТЕБЯ…

С. Клычкову

Стихи поэта, как нектар,

Лечили души и сердца.

Не рукотворный – божий дар

Звездой в Поэзии мерцал…

Но Бог оболган и распят,

И с храмов сброшены кресты.

Смиренные, в граните спят

Защитники идей простых.

Явь хуже, чем больные сны.

Мерцая, гаснет звёздный свет.

Руси поэты не нужны!

Зачем? Ведь Сталин сам – поэт!

В арестах Русь, в кострах, в дыму.

Жгут книги, торопясь успеть.

«Поэт? Пойдёшь на Колыму,

Она отучит песни петь…»

И льётся не нектар, а мат,

Жизнь превращая в балаган…

…Какой-то полупьяный хват

В поэта разрядил наган.

ГРАНИ

Меня же терзают грани

Меж городом и селом.

Н. РУБЦОВ

Вологодские злые метели

Ткали издавна кружева.

Что-то, видимо, проглядели,

Заговорные всплыли слова.

Из пушистой метельной кудели

Выткан был рифмоплёт, острослов.

При рожденье сорочку надели,

Чтоб хранила от глупых врагов.

И с надеждой о праведной доле,

В ночь, под уханье северных сов,

Наречён был он именем Коля

И фамилией русской Рубцов.

И, хранимый судьбою своею,

Шёл по жизни поэт не спеша.

Бесподобно пером владея,

Не кривила собой душа.

Было всё, кроме смерти, в плане.

Был успех у судьбы под крылом.

Но поэта замучили грани

Между временем и умом…

* * *

Воздержимся от суеты,

В плену побудем у молчанья,

И вспомним милые черты

Чертовски милого созданья.

Пройдёмся улицей Мечты,

На площадь Памяти вернёмся.

Возложим юные цветы

Всему тому, о чём печёмся.

Моя любовь – твоя печаль,

Твоя печаль – моя тревога.

Любимая, мне очень жаль,

Что мучил я тебя так много.

Ты помнишь, каждому своё,

Воскликнул Он, идя к Голгофе.

Тебе – счастливое житьё,

Мне – неуют и чёрный кофе…

«ДОМОВ УЮТ»

Анечке

 

Обнимая «масявого плюшку»

(Так детишки игрушки зовут),

Моя маленькая подружка

Говорит мне про «домов уют».

Рассуждает с серьёзностью важной

Про такие «бальшие» дела:

-А у нас строят дом двухэтажный,

И «вишнявая» вся расцвела…

Выдаёт с головою секреты,

Не желая их в тайне хранить:

-А у нас есть варенье в буфете,

И его я успела разлить…

Для неё нет ни войн, ни «разборок»,

Ни бездомья, ни курса валют.

Ох, подольше бы, милый ребёнок,

Согревал тебя «домов уют».

* * *

Пуля в горле, словно шило в скате…

Видно, так уж повелось на свете:

Матери рожают на закате,

Палачи стреляют на рассвете.

Выпил конвоир, чтоб не терзаться,

Закусил и с трупа снял ботинки.

Выдохнул: «Ну что ж, вполне сгодятся…

Загоню, духи куплю для Зинки…»

Пионеры позже посадили

Здесь, по недомыслию, берёзки.

На костях на дедовых трубили

Внуки, рано сплюнувшие соски.

Но однажды юный барабанщик

Здесь прочёл своё четверостишье.

Очень смелый оказался мальчик –

Сразу было взорвано затишье.

Он стоял перед дружинным строем,

Исключённый, изгнанный из рая.

И читал поэму не о Трое,

Ни на шаг от рифм не отступая:

«Пуля в горле, словно шило в скате…

Видно, так уж повелось на свете:

Матери рожают на закате,

Палачи стреляют на рассвете…»

СТАЛЬ И МОЛОТ

Сталь молотом куют. Об этом зная,

Мальчишка Скрябин выбрал псевдоним.

И Джугашвили, друга не смущая,

Не поколеблясь, согласился с ним.

-Пусть молот бьет, течёт по свету Лена,

Пусть Бедные и Горькие живут,

Пусть строят кузни, в них – за сменой смена –

Сталь кузнецы российские куют.

Она пойдёт на пули и оковы,

Она нужна моей большой стране.

Вы куйте, кузнецы, к тюрьме засовы,

Выковывайте власть и славу мне.

…Всё рассчитал коварный Джугашвили,

Сосо всё очень тонко рассчитал.

Знал: из того, что химики открыли, –

Сталь – самый несгибаемый металл…

ПОЛОВИНКИ

Ночь следы притеняла,

Дождь со снегом прошёл.

Ты меня потеряла,

Я тебя не нашёл.

Нас метельная вьюга

Размела по долам:

Ты имеешь супруга,

Я – в плену милых дам.

Мы во многом похожи,

А вот любим не в такт:

Я твои сны тревожу,

Ты волнуешь мой шаг.

Плох, считаю, твой парень,

Ты коришь выбор мой.

«Каждой твари по паре…» –

Про кого это, Ной?..

* * *

Ах, какой неуютный апрель

Подарила нам нынче природа!

Притаилась под стрехой капель,

Вздулся лёд у Кулижкина брода.

Это, верно, с того, что у нас

Заскучали сердца по истоме.

И не то чтобы пламень погас,

Навалились причины и кроме.

Просто в торопи скачущих дней

Мы забыли о чём-то неспешном,

И не полотый вырос репей

Там, где место растениям нежным.

Не грусти! Мы прополем сердца,

И ещё расцветут наши души.

И небес золотая пыльца

Воздух сделает чище и суше…

ПИСЬМО ДРУГУ

Журавлей торопит к югу

Холод инеем бодрящим.

Я пишу открытку другу –

О пустом и настоящем.

Я хочу в словах простейших

Рассказать о нашей жизни.

О делах – больших, святейших,

И о повечерней тризне.

Я хочу поздравить друга

С днём рожденья. Что за дата!

А в кармане стонет вьюга

О подарке адресату.

Впрочем, дело не в подарке –

Деньги портят отношенья –

Пусть струится без помарки

Сувенир стихосложенья.

Если в строках новой книги

Зашагают рифмы строем,

Сбросим мы нужды вериги,

Храм поэзии построим.

Значит, ценность не в зарплате

И не в дорогих подарках.

И пока далёк Кондратий,

Лучше думать об Одарках!..

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Падает с неба ночь,

В зыбке заснула дочь,

Девочке снится сон,

Что в неё паж влюблён.

Девочке снится бал,

Где с ней он танцевал,

Где для неё флейтист

Выдал весёлый твист.

Девочке снится сад,

Тихо там розы спят.

Там подарил ей паж

Сказочный экипаж.

Лошади упряжь рвут,

Кучер заносит кнут.

В золоте весь лакей,

Просит: «Садись, скорей».

Катится экипаж,

Счастлив весёлый паж,

Девочке горя нет,

Но… заалел рассвет.

ЗАЛОЖНИКИ

Из далёкой от нас Ломбардии,

Где не только прекрасно поют,

Перешли в Россию ломбарды, и

В них сегодня чего не сдают.

Ибо если страна обнищала,

Хлеба нет у её сынов,

То не станет духовным Начало

И не будет уютен кров.

И фамильные драгоценности

Приравнялись к муке в цене,

Вот такие «обыкновенности»

В нашем мире. Как на войне.

И теперь ростовщик-оценщик –

Уважаемый человек.

Пусть и скареден он, процентщик,

Что же делать – суровый век.

Здесь уже не до замков и гвардий –

Нам бы выкупить пряник и кнут.

Наши кормчие в грабь-ломбарде

Заложили свою страну…

ДИКАЯ ОХОТА

Дикая охота короля Проглота –

Загоняет зайца свора кобелей.

Им его не жалко – такова работа,

Значит, рви на части, рви и не жалей!

Королей свергают копья революций,

Утверждая «добрый и цивильный строй».

Но теперь по праву неких конституций

Гонит дичь на плаху кобелиный вой.

Видно, это гены прежних поколений:

Давит на сознание непонятный груз.

Тот – достоин славы – бьёт без сожаления,

Этот – пожалевший – выродок и трус.

Наша жизнь вращается чётко по спирали –

Времена меняются, да названья стран.

Дикая охота же вечно продолжается,

Мир себя терзает, свежей кровью пьян.

…Дикая охота короля Проглота –

Загоняет зайца свора кобелей.

Им его не жалко – такова работа,

Значит, режь на части, режь и не жалей!..

ПОКАЯНИЕ

Довоенное поколение…

Рюшки-бантики, чёрные вороны.

Твёрдость духа и… червь сомнения –

Лагеря на четыре стороны.

Баллы школьные, стройки ударные

И собрания комсомольские.

И окрестные слухи базарные:

-А у этого –  корни польские…

-А у этого – папка в лагере…

-А у этой – мамаша в ссылке…

И тайком отправляли в ГУЛАГи вы

Безымянные ваши посылки.

Довоенное поколение…

Расцветавшее в тёплом июне…

Отступали, вели наступление

Поседевшие рано люди.

Вы мечтали не жить дензнаками

И зачитывались фантастикой…

Прокатились по судьбам траками

Самоходки с фашистской свастикой.

Но победную точку поставили

На сожжённом рейхстаге в Берлине,

И свои костыли отставили

Из руин поднимая святыни.

Довоенное поколение,

Отошедшее к вечному сну,

Перед вами нам нет прощения

За потерянную страну…

ТУРСЕЗОН

Ты никогда не бывала в Канзасе?

Что же, слетаем, лето в запасе.

Не подвела бы только погода –

Что-то совсем расшалилась природа.

Купим билеты, чартерным рейсом

В сердце Америки с сумкой и кейсом.

Сутки полёта, минимум клади

И стюардессы с внешностью Влади.

Пару недель в современнейшем Сити,

Где тротуары и души в граните,

Где испоганил свежесть дыханья

Запах продажности перекупанья.

Душно в такой прозябать атмосфере,

Да и в карманном бюджете потери.

Есть и другой путь, не менее верный –

Что нам Канзас, отдохнем и в деревне.

* * *

Частенько не в ладах с судьбой –

Дня пилигримы –

Ведём мы с ней незримый бой

В тени могилы.

И не торопим душу в рай,

И в ад, конечно.

Но как ты рок ни ублажай –

Всё безуспешно.

…Играл у дома мальчуган –

Пацан прелестный.

Манил его на стройку кран –

У дома тесно.

Он побежал через шоссе,

Где мчат машины…

Напрасно, юзом по росе,

Скрипели шины…

Шофёр с дороги тельце взял

И прослезился.

Машину гнал, судьбину клял

И матерился…

Потом забегали врачи,

Но тело бренно.

И растревожила в ночи

Людей сирена.

Он надрывался, он звенел –

Тревожный зуммер.

Врач сделал всё, но не успел,

И мальчик умер…

НОЧНЫЕ ДУМЫ

Ночь. Луна. У дома бродит ветер,

Заплутав в невидимой траве.

Зелены картофельные плети,

Нету жёлтых красок на жнивье.

Лето. Август. Поздние зарницы.

И предвестья близости дождей.

Спит вода в объятиях криницы,

Чтоб на утро радовать людей.

Редкая собака в подворотне

Гавкнет, провожая нас с тобой.

Мы живём с тобою не в Капотне,

А в деревне, празднуя покой

Ночью здесь не часто «нарушают».

И не смотрят – кто, зачем и с кем.

С жёнами чужими разрешают

Побалакать, в общем, без проблем.

Тут крамолы нету – в самом деле,

Кто мне это может запретить –

Повести с тобою рядом велик,

Иногда в охотку пошутить?

И вздохнуть о том, что по ошибке,

В выборе житейских половин,

Мы с тобой растратили улыбки

Не дождавшись лета, в пору зим.

Наше… и не наше это лето.

Ты со мной… И всё же не со мной.

Грустные сбываются приметы –

Лето не сменяется весной…

НАТАШКА

На брови налезла фуражка,

Которую дед подарил.

-Опять хулиганишь, Наташка, —

Кричал ей сосед Автандил.

С мальчишками мячик гоняла,

Дразнила бездомных собак.

Забытою кукла лежала

В портфеле её просто так.

Цвели синяки на коленках

И ссадин узор на локтях.

Дралась часто на переменках

И взрослым грубила в гостях.

Но время способно на чудо,

Прошли то ли год, то ли два,

И вдруг неизвестно откуда

Возникла иная молва:

«Красавица! Чудо!.. Невеста!..» —

Крестил новой славой её

Наш двор – уникальное место,

Где слухов копилось быльё.

И как-то в восторженный вечер,

Под праздничный скрип радиол,

Я обнял Наташкины плечи,

Вручив ей букет маттиол.

Ударит – рассвет встречу в морге –

Наташкин гнев, словно гроза.

Но вдруг распахнулись в восторге

Её голубые глаза…

ТАТЬЯНИН ДЕНЬ

Какая грустная мечта,

Какая робкая молитва…

И ты давно уже не та –

Моя проигранная битва.

С тобою пил на брудершафт

Какой-то унтер бестолковый.

Мне ж ссылку прочил мудрый Плавт.

Ох, зря я дал ему целковый.

И я тебя не узнаю,

Вернувшись из чужих скитаний.

Не закушу, опять налью

И назову, как прежде, Таней.

…Рисунки утренних теней

Расплывчаты и угловаты.

Была ли ты? Тебе видней…

А можно ли латать заплаты?..

* * *

Помню, ты как кошка,

крепко смежив глазки,

мне мурлычешь: «Лёшка,

убаюкай сказкой».

Надо б попотешней,

тем не выбираю,

о любви нездешней

робко привираю.

Ткнулась в одеяло,

догорает свечка,

и стучит устало

милое сердечко.

Утром из-за леса

прокрадется солнце,

вспыхнет под навесом

в проруби оконца.

Лик мой некрасивый

как туман растает.

Скажешь: «Что за диво,

не надоедает».

И забыв поэта,

улыбнёшься сладко,

лишь щенок при этом

заскулит украдкой…

* * *

Ты соткана из милых мелочей,

А я таких подробностей – ревнитель.

Стелю ковры, рихтую шик свечей,

Чтоб пригласить тебя в свою обитель.

Дверь отворится, медленно войдёшь,

Оставишь плащ на вешалке в передней.

Присядешь и расслабленно вздохнёшь,

Каскад волос освободив от гребней.

За спинами танцующих теней

Легко признаюсь в дерзком увлеченье,

Когда сверчок из дровяных сеней

Поможет рифме чувственным скрипеньем.

Останешься, родишь мне сыновей,

И распрямишь погнутые скрижали.

Ты соткана из милых мелочей,

Но важное всегда по крохам ткали.

* * *

Подари мне себя – всю, без остатка.

Заключи в кольцо одиноких рук.

Знаю я, ты права, мне придётся несладко,

Но ещё тяжелее без этих мук…

МОЛЬБА

Наведи у меня порядок –

В доме, в судьбе, в душе.

Пусть растворится осадок

Грусти не в анаше.

Застели поостывшее ложе

В предвкушении сладкого сна.

И согрей меня нежностью кожи,

А не бокалом вина.

Рассчитайся с моими долгами,

Не наделав своих долгов.

И сумей посечь батогами

Зло, забравшееся под кров.

Называй моё имя славным,

В нём спокойствие находи.

А теперь я прошу о главном:

Оставайся, не уходи…

О. К.

Тебе бы родиться не в этой стране

И даже не в этом времени.

Представь, прискакал бы на диком коне,

Стряхнул пыль дорог со стремени.

Вошёл бы в покои, шагнул в будуар,

Чтоб вздрогнула ты неистово.

В камине – уголья – на сердце пожар –

Свечение чувства чистого.

Карета у входа, мы едем на бал,

Тебя ждут мазурок рауты.

С каким наслаждением я б ревновал

Тебя к поколению скаутов.

И ты, размахнув вихрь юбок своих,

Кружилась бы в танце яростно.

А ночью, в карете головку склонив,

Сказала б: «Целуй, пожалуйста!»

Ты б вечно царила в эпохе картин

И слушала мудрые речи.

А я опустил бы мехов палантин

На милые эти плечи…

Тебе бы родиться не в этой стране…

Опять начинается бой.

Подай автомат, ляг ближе к стене,

Не бойся, ведь я с тобой…

Г. Шпаликову

 

Ты загадал: калине красной

Алеть на ветках до зимы –

Примета жизни не напрасной

И долгой, как цветные сны.

Летели дни, писались строки,

Текла рекою суета.

И, приближая смерти сроки,

В судьбу вторгалась вновь не та.

Спешили узким коридором

На встречу с ломаной судьбой.

Да лишь несчастье было скорым,

Неуходящим – неустрой.

Вовсю природа постаралась.

Но время – разума тюрьма.

Калина быстро осыпалась,

Настала ранняя зима…

Елене Журкиной

Мы жизнь вогнали в стремена

В лихую, мрачную годину.

Растоптан мир, царит война,

И бьют враги в живот и в спину.

Теряя веру и друзей,

Мы стелим стяги на могилах.

Правительству и командирам

Готовим счёт своих потерь.

Но вновь приказ: идти вперёд,

И снова бой, тяжёлый, долгий.

И сам Господь не разберёт

За что мы бьёмся, словно волки.

А дома – слёзы матерей

И одиночество подружек…

Хлебнём сосед, по паре кружек,

Покуда живы. Ну, налей!..

РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКИЙ ДИАЛОГ

-Расскажите сударь мне про это,

Не стесняйтесь говорить про то…

И звезда российского балета

Кутается в старое манто.

А к её нетопленой квартире

Нежилой прибился неуют.

-Ну же, что там происходит в мире?

Где танцуют и о чём поют?..

Смотрит он на бывшую богиню:

Седина, тоскою полон взгляд.

-На дворе теплее… Здесь застынем…

-Но ведь там… стреляют, говорят.

На лице ни горечи, ни страха,

Искры жизни погасил туман,

Сползший с горных пиков Карабаха

На Баку и тот же Ереван.

Отвечает сударь с важной миной,

Подбирая важные слова:

-Что Нью-Йорк? Там жизнь не пахнет тиной,

Зеленеет сочная трава.

Там живут… С улыбкой засыпают,

Радуются солнцу поутру.

Уезжайте! Все же уезжают!..

-Если я уеду, я умру…

* * *

История стремится вспять,

Твердя свои уроки,

Толпа торопится распять

Добро, а не пороки.

Всё тяжелей и жёстче гнёт

Проклятия над миром.

Живым из ада восстаёт

Безжалостный царь Ирод…

ИСПОВЕДЬ РАБКОРА

В моих стихах автоморфизм

(Ах, знать бы, что это такое!).

Но мне знаком лишь пофигизм

И публицист Соммерсет Моэм.

И то не сам, а перевод

Недавно вычитанный в книжке,

Где нет ни слова про завод

Вконец наскучивший мальчишке.

И я слоняюсь у станка

И стружку уминаю тазом,

Пиша (пися?), нет, ждя звонка

(Слова какие-то – заразы).

В моих стихах антагонизм

(Мне это написал профессор),

Он проповедовал марксизм

На лекции в цеху компрессор…

Ну в смысле «ном» — компрессорном,

Где я на лекции евоной

Стихи все вывалил вверх дном

К его ногам массивной тонной.

Надменно взял мою тетрадь,

Сказал, что дома разберется,

И вот прислал, ядрена мать,

Письмо, в котором и стебется.

Он пишет, русским языком

Я не владею, мол, и баста.

Послать бы гада с ветерком,

Чтоб поскорее склеил ласты.

На чем же с мастером порой

Я очень дивно изъясняюсь,

Как прохожу сквозь проходной

И с дамою одной ботаюсь?

Нет, этот крендель вдрызг неправ,

Он сам не знает наших песен.

А у меня свонравен нрав

И сам я дюже интересен.

Я хлеще Пушкина порой

Стремглав закручиваю ритму,

И мой начальник-геморрой

Меня сподобил алгоритму.

Он так вот прямо и сказал:

Ты, Василек, как лошадь в польте,

Я алгоритмы понимал,

Но вот тебя понять – увольте.

Но не расстраивайся Вась,

Державин тоже был в измене,

Смотря на пушкинскую масть,

А вышло-то, что Пушкин гений.

Когда издам свой новый хит

Заткнется ленинский философ.

На всю Россию прогремит

Поэт Василь Лукич Поносов!..

От публикатора. Стихи

Нашел я в мусорной корзине.

Они, конечно, не плохи,

Но не легли на душу Зине,

Которой опус подарил

Поносов Вася вместе с сердцем.

Я, каюсь, стиль тот сохранил,

Размножив лишь. Издатель Перцев.

 

ЛАНА

Суббота. Один из вокзалов столицы.

Свистят электрички, бегут проводницы.

Толпа пассажиров штурмует платформы,

Спеша на фазенды, забыв про реформы.

И я тороплюсь, пробираясь толпою,

Покинуть столицу, уехать на волю.

Скользит равнодушно людей вереница –

Чужие слова, незнакомые лица.

И вдруг из толпы в нарушение планов:

-Постой, Алексей! Подожди, это – Лана!

И сразу я вспомнил Латгалии плесы,

Девчонку из Дагды – до пояса косы.

Глаза ее – чаши с озерною синью…

Я звал ее: «Лана, поедем в Россию!

Там солнце в ненастье сияет сквозь тучи!»

Она отвечала: «А в Латвии лучше!»

…Судьба разлучила меня с россиянкой.

Шли годы, Латгалия стала загранкой.

Остался за призрачной этой границей

Кусочек России – дом Ланы Синицкой.

Она превратилась в красавицу-даму,

Обрезала косы, отправилась замуж.

И вдруг… на столичном гудящем вокзале

Мы друг перед другом воочию встали.

Признаюсь, не чаял увидеть я Лану

В толпе гомонящей – бичей, наркоманов…

…Отложен отъезд, завязалась беседа,

У ног моей Ланы малыш-непоседа,

Смеясь, по бетону катает игрушку,

Сопливый оборвыш, мальчиш-побирушка.

-Скажи, что случилось? Муж выгнал из дома?

Зачем же в Москву, нет ли в Дагде знакомых?

Ведь это не жизнь, на вокзале, без пищи!

Малыш заболеет, а вылечить – тыщи…

…Поникли ее голубые озера:

-Муж любит меня, но не может стать вором.

Из Латвии нас попросили убраться,

А здесь мы чужие, куда же податься?..

Вот так и бичуем с семьей и друзьями,

Милиция гонит, как будто мы пьяни.

Отчаялись «выбить» работу и дом,

Забыла давно, что имею диплом…

-Поедем ко мне, ох ты, лишенько-лихо!

-Ну, всех не возьмешь, а куда мы без них-то?

Здесь мама моя и родители мужа…

Все живы пока, только мучает стужа…

-А что же правительственные заверенья

О помощи русским в тяжелое время?

-Кому мы нужны? Нам чиновник столичный

Сказал: «За «лимон» поселю в… дом публичный…»
Заплакала Лана: «Беги, опоздаешь!

Ты нам не поможешь, себя потеряешь!»

…Я ехал в свои журавлиные дали:

«Кого мы в тот август три дня защищали?..»

Нет, не убедили друзей моих лица

В словах президента, что Русь возродится…

Вернуться на главную

Все права защищены © Алексей Куманичкин www.copyright.ru

Кокорев Игорь Валерьевич Руководитель Некоммерческого Благотворительного Фонда «Памяти Чугунова А.И.» «Я ВСПОМИНАЮ»:

В своей жизни я имел счастье оказаться на Талдомской земле, в Московской области, в деревне Большое Курапово. И однажды услышал случайно кассету у своего знакомого, с песнями исполнителя, мне не известного.
Песни эти тронули меня, и я спросил у Тимура: «Кто это поет, чьи это песни?», на что мне ответили, что поет Анатолий Чугунов. Я попросил переписать эту кассету, чтобы послушать самому, и Тимур мне немного рассказал об Анатолии, так как они были хорошими друзьями. Он познакомил меня с вдовой Анатолия, Ольгой Чугуновой, которая хранит память о своем муже и около 500 песен, созданных Анатолием.
Со временем наша дружба выросла в некое сообщество, любителей песен Анатолия Чугунова и местом встреч для любителей попеть стала дача Анатолия и большое пространство, называемое «поляной».
А в 2003 году мы с друзьями и новыми знакомыми создали Некоммерческий Благотворительный Фонд памяти Анатолия Чугунова, под эгидой которого собралось большое количество замечательных творческих людей, исполнителей песен на стихи Анатолия, своих песен, а также фотографов и художников, которые стали участвовать во всех наших начинаниях.
Так началась творческая деятельность инициативной группы нашего фонда, созданного с целью сохранения творческого наследия композитора, поэта и певца Анатолия Чугунова.

Некоммерческий Благотворительный Фонд «Памяти Чугунова А.И.»

Вернуться на главную