О ТЕПЛЕ, ИДУЩЕМ ОТ ЗЕМЛИ РОДНОЙ
РОСИНКА
На листочке зеленом
Голубая росинка.
Отраженье в ней клена,
Неба, речки, тропинки.
Пить задумала птица,
В каплю клюв опустила.
И с зеркальной водицей
Целый мир проглотила.
НА РОДИНЕ
Обжигает солнце жаркими лучами:
Где-то отдыхают теплые дожди.
Птицы утомились. Птицы замолчали.
Сердце, не волнуйся. Сердце, подожди.
Мы споем с тобою о рассветах, росах.
Мы наговоримся вдоволь с тишиной.
О лугах, о травах, о дождях, о грозах,
О тепле, идущем от земли родной.
На широких листьях – торжество покоя,
На корнях, на тропке, бабочки сидят.
И бежит речушка голубой строкою,
И над ней склонился аймусовский сад.
Мы идем с тобою по родным дорогам…
Сердце, не волнуйся, радость не пролей.
Пахнет свежим сеном. Смотрят избы строго.
Улетает песня в тишину полей.
В РОДНЫХ МЕСТАХ
Походил, поездил я по свету,
Опаленный временем иду.
Очень тянет к липовому цвету,
К воздуху с настоем на меду.
Хочется обнять ночное поле,
Разбудить ржаную тишину.
Вечность прочитать на частоколе,
Краткий миг услышать как струну.
Хочется почувствовать былое,
Дедам древним заглянуть в глаза,
Под годами, под тяжелым слоем
Юные узнать их голоса.
Хочется своим быть, где родился,
Чтоб встречал меня отцовский край,
Чтоб шептали избы: “Воротился,
Принимай, ворота открывай!”
Я иду –какое это счастье –
Час свиданья! Час большой любви!
Двери – настежь, окна – тоже настежь,
И улыбки успевай, лови!
В щедром солнце разомлели липы,
Сладко пахнут и цветут, цветут.
Пчелы к липам так и липнут, липнут,
Да не засыпают на лету.
***
Тыщи лет я прожить не устал бы,
Тыщи звезд посылают мне свет.
И в тебя окунаюсь я, Талдом,
Я в тебе растворяю свой след.
Магазины кругом, магазины
Зажигают витринами день.
И грибы, и малину в корзинах
К нам везут из родных деревень.
По Собцовой, по улице, к рынку,
Повели тротуары людей.
Молоко в мою старую кринку,
Молодая крестьянка, налей!
Здесь в музеях былинная обувь,
Ворожил над ней старый кустарь…
И по срубам стучит еще обух,
И рубанок свистит, как и встарь.
И гармошка по озеру звонко
Разливает басы и лады.
И танцуют с парнями девчонки…
А вокруг ни войны, ни беды.
МОЙ ТАЛДОМ
Занимается утро легко.
Солнце золотом кроет дороги.
Раскрываю я дверь широко –
Город Талдом стоит на пороге.
И гудят электрички: “Привет”,
И автобусы стеклами блещут.
На балконы, на утренний свет,
Появляются люди и вещи.
И сапожник встает, и поэт,
И маляр, и банкир, и учитель.
Триста очень загадочных лет
Создавал тебя здешний строитель.
В вольном поле хлеба шелестят,
Отливаясь янтарной волною,
Они вам поднести норовят
Каравай подготовленный мною.
Тонет небо в озерную глубь,
Берега обросли красноталом.
Приголубь ты меня, приголубь.
В своих сенях укрой меня, Талдом!
ВЕЧЕР НАД РЕКОЙ
Река стоит, лишь щуки разбивают
Малиновое зеркало воды.
И поднимают над собою сваи
Пунцовые вечерние мосты.
Там, на холме, ютится деревенька,
Задумчивые, хмурые стога…
Туман, едва привстав на четвереньки,
Ползет на золотистые луга.
Лежит лениво пыльная дорога.
Вздремнули ольхи. Облака стоят…
В груди моей и радость, и тревога:
Ведь это ж родина, да, родина – моя!
***
Ольшаник. Пыльная дорога.
Крапива. Сгорбленный сарай.
И одуванчик – недотрога
Укрылся в свой зеленый рай.
И чье-то розовое детство
Лепечет, скрывшись в лопухах…
Я с тем, далеким, по соседству
Стою в солдатских сапогах.
У дома рыжая кобыла…
Сирень. Завалинка. Песок…
О том, что так извечно было,
Звенит о косу молоток.
***
Возле храма есть дом с палисадом.
Светлым днем и порою ночной
В нем горит пред иконой лампада
И сверчок распевает печной.
Перед образом Бога старушка,
Имя мужа лежит на устах.
Тут бушлат, тут походная кружка
И от шапки солдатской звезда.
Поминая погибшего мужа,
Просит слезно Иисуса Христа,
Чтоб солдаты живыми со службы
Возвращались в родные места.
Просит, чтобы на каждом пороге
Их встречали и хлеб и любовь.
Глянет в окна, шепнет ненароком:
“Наша церковь рождается вновь”.
Церковь стены свои поднимает,
Молодеет – светла и бела.
Облаков белокрылая стая
Обнимает ее купола.
Церковь слышит молитвы скорбящих.
И с церковной святой высоты
Крестят к Богу людей приходящих
Золотые Христовы кресты.
В святцы вписаны павшие в битвах,
К ним идем со священным огнем.
Да еще поминают в молитвах
Их любимые ночью и днем.
То в квартире, то в старой избушке
Огонек у иконы святой.
И живут у лампады старушки
Милым прошлым и светлой мечтой.
ПОЮТ КОЛОКОЛА
Восходит солнце. Красною строкой
Ложится свет на избы и на гряды.
И вознеслася церковь над рекой
С главами золотыми и оградой.
В лучах рассвета светятся кресты
И освещают радостью округу.
Ведет тропа в росистые кусты,
Туман прозрачный стелется по лугу.
Вот-вот и запоют колокола
О вечном, о незыблемом, о мирном,
О торжестве вхождения тепла,
О встрече с просыпающимся миром.
Забылся я, и будто невзначай
Небесная, безмерная дорога
Вдруг привела в мой озаренный край
О красоте мечтающего Бога.
Подняли ветви Божии персты,
И в омуте прозрачно розоватом
Сияют, отражаются кресты
Неколебимо, благостно и свято.
И вот поют, колокола, поют
И в небеса приподнимают душу…
Я звоном очарованный стою,
Готовый вечно созерцать и слушать.
ВЕЧЕРЕЕТ…
Вечереет. Избы. Ивы.
Луг оранжевый лежит.
Чайки кружат над заливом,
Дремлют кочки, как ежи.
Задушевный детский лепет
Про сраженье, про полет…
Над деревней в синем небе
Тихо облачко плывет.
Спит военная дорога,
Заросла, едва видна.
Вдовьих слез на ней так много –
Солона, горька она.
И течет, как время жизни,
То игрива вся до дна,
То торжественна, как тризна,
В берегах крутых Дубна.
ВСЕ ТАК, КАК ПРЕЖДЕ
Все так, как прежде: наступает вечер
И тишина, как будто видишь сон,
И ветви опускает мне на плечи,
Как руки друг, большой тенистый клен.
И чуть качая бурые сережки,
Глядит крапива в стихший огород.
Как поросята, подобравши ножки,
Лежат на грядках кабачки вразброд.
И старый дом с замшелой бурой крышей…
Густой медовый запах луговин…
Все так. Лишь нет друзей моих, мальчишек.
Они ушли в суровый мир мужчин.
ХЛЕБ
Зерно бросала в землю мать,
Сынов погибших вспоминала –
Не падала и не стонала.
Лишь из-под черной шали прядь
Седая на лицо спадала.
Ее слеза сама собой,
В лицо из глаз катилась синих,
И перетруженной рукой
Она касалась лба порой…
…И рос упрямо в холод, зной
Победный, горький хлеб России.
ДЕТИ ЗЕМЛИ
Мы за сараи тайно уходили.
Мы были вровень с луговой травой.
В ромашках, колокольчиках мы плыли,
И ветер был наш главный рулевой.
Порхали, опасаясь наших рук,
Расписанные бабочки вокруг.
Искали мы и сказочного гнома,
Дотошно раздвигая клевера.
Ложился мир ковром у наших ног
Там, на задворках старенького дома…
Теперь мы горы и моря прошли,
Теперь умом постигли мир Земли.
Но та звезда – звезда познанья светит:
Вселенной тайны наши жгут умы,
Нам снятся звезды, лунные холмы…
Мы, в сущности, остались те же дети.
Нас кормит молоком все та же мать –
Призвание искать и открывать!
ЧТОБ УВИДАТЬ ВЕЛИЧИЕ ПРОСТОРА
Цветет, цветет наш яблоневый сад,
Ты посмотри, как он цветет, родная!
А я опять уеду, и назад
Когда вернусь, пока еще не знаю.
“Куда стремишься?” – все мне говорят.
Одни слова, как добрый хлеб, подносят,
Другие – подсыпают будто яд,
А третьи – словно соли в душу бросят.
То отмолчусь, то шуточку найду,
То перейду на что-нибудь другое,
А то – руками просто разведу,
Прикрыв от обсужденья дорогое.
Я не хочу в беседах раскрывать,
Что ухожу за синим небом в горы,
Чтобы сильней дышать и рисковать,
Чтоб увидать величие простора.
Я ухожу, чтоб крепче тосковать
О наших белых, солнечных березах,
Они мне будут душу согревать
В трескучие якутские морозы.
Я ухожу в горячий, лютый труд,
Чтоб сердце билось, билось полной силой,
Чтоб слышать тела напряженный гуд,
Чтоб будто струны становились жилы.
Я всколыхну души и тишь, и гладь,
Я отыщу восторг и восхищенье.
Я ухожу, я еду, чтобы ждать
Волнующих мгновений возвращенья.
Я ухожу и снова прихожу
Сюда, где светят синие окошки,
Где я начало и конец свяжу –
Пусть не дороги, так моей дорожки!
***
Лежу больной. Сама южанка-ночь
Сквозь окна входит в тихую палату,
И сон приходит, видимо, помочь.
За помощь он не спрашивает плату.
Слабею, к горлу подступает ком.
Туманят взор непрошеные слезы.
Я вижу, как в тумане босиком
Идут ко мне родимые березы.
Идут, когда пробьет полночный час,
Когда никто не встретит на дороге
И не увидит посторонний глаз
Их белые шагающие ноги.
Они несут лесную тишину,
Несут росу, врачующую раны.
Они придут – и я тогда усну,
И я здоровым после ночи встану.
Но где они? На их святом пути
Шумит вода глубокая, большая.
Шепчу реке: “Раздвинься, пропусти!
Они сегодня чудо совершают…”
Река в ответ – ни слова, ни гу-гу,
Погасли звуки в берегах остылых.
Мои березы там, на берегу,
Остановились – перейти не в силах…
КРЫМ
…В туманной высоте стояли мы,
А с моря голос долетал уныло.
Крым легендарный хмурился из тьмы,
Как будто больно его сердцу было.
Мелькали чайки, и молчал Гурзуф,
Тревога постепенно нарастала.
Предчувствуя душевную грозу,
Мысль о потере в воздухе витала.
Все мирно было, но сквозил разлад,
И крики чаек слезы источали,
И камни будто обретали взгляд,
Исполненный обиды и печали.
Последний раз родной была земля…
Предчувствуя живую скорбь разлуки,
Из каждого окна и корабля
Она кричала и тянула руки…
НА ГОРЕ “КРАСНЫЙ КАМЕНЬ”
В лазури “ТУ”, как яхта.
Внизу далеко – Ялта.
Синеет плоскогорье.
Уходит небо в море…
От пристани отходят
Большие пароходы.
Отходят, завывают,
В дали туманной тают.
Над головой, как стадо,
На север мой отрадный
Идут, волнуясь, тучи,
Облизывая кручи.
Пойду я к сказам грозным
И кину в тучи розы.
В моем краю над лугом
Повеет, может, югом.
НАД ДОНОМ
Луна. Дорога. Тишь долины
И хаты белые видны.
В далекой роще – крик совиный,
За кручей – мерный шум волны.
И тополей уснувших тени
Лежат на скалах чередом.
Безмолвны двое, как виденье.
Внизу под ними – тихий Дон.
Ее лицо немым вопросом
Застыло у его лица…
И, прочертив дугу над плесом,
Звезда сгорела до конца.
Вздыхает Дон и затихает.
И плачет вдалеке сова.
Белеют хаты, да мерцает
На берегу полынь-трава.
КРАСА СВЯЩЕННАЯ ЗЕМЛИ
Ее клянут, ее целуют
И умирают за нее,
По ней идут напропалую,
На ней цветы и воронье.
Земля, мы за тебя в ответе,
Мы славим твой великий лик.
Но гибнет в нашем белом свете
Краса священная Земли.
Идет война – Земля другая:
Горят леса, ползет беда,
Она, от боли содрогаясь,
Внезапно рушит города.
Грызут, сосут машины недра,
Найди, открой и одолей…
Уходят вековые кедры
С глазами юрких соболей.
О люди! Знаете вы вроде,
Что есть роса, что есть слеза.
Но не глядите вы природе
В многострадальные глаза.
А, может, возмущаться надо
И потрясать, и разрушать,
Ведь топором родное чадо
Вдруг замахнулося на мать.
Пока сквозь дымку солнце светит,
Пока цветок цветет в пыли,
Давайте мы оставим детям
Красу священную Земли!
ДОМ РОДНОЙ
Мне недругом лес не бывал никогда.
Как свой я к нему приходил.
Меня он кормил, согревал и всегда
Мне книгой раскрытою был.
Учил он меня не робеть и не лгать,
Владеть головой и рукой,
О ценностях помнить, о радостях знать –
Мне жизни не надо другой.
Устанешь порою, а сердце поет.
Мне дорог, мне радостен шаг:
Я знаю, как гнезда соловушка вьет,
Как тает от солнышка мрак.
Птенец упадет из гнезда – подниму.
Он серенький в крапинку весь.
Душой улыбнусь на прощанье ему,
Со мной улыбается лес.
В плодах можжевельник. Он синий, седой,
И слава ему, и почет.
Под пышкой колючей его бородой
Целительный воздух течет.
Могу я невестой березку назвать –
Сестрою – и ель, и сосну,
А дуб – моим братом. Под ним, как в кровать,
На корни свалюсь и усну.
Во сне мне приснятся родительский дом,
И мать, и ее пироги,
И песни, которые пели с отцом,
Когда он просил: “Помоги”.
И слушали песни ржаные поля,
И золото щедрой зари,
Соседи, которые вышли гулять,
И бор под названьем Пырьи…
Зачахла деревня. Ее среди дач
Однажды мы еле нашли…
Я слышал крестьян нестихающий плач
Лишенных трудов и земли.
И дерево гибнет, и гибнет ручей.
Нет ягоды. Нет уж гриба.
Ватрушкой и хлебом из русских печей
Не пахнет старушка-изба.
Я вздохи полей и лесов услыхал,
Услышал отечества стон…
Нужны нам для жизни, и вяз, и ольха,
И добрый крестьянский закон.
КАКАЯ ЗАТАЕННОСТЬ ЖИЗНИ…
РАССВЕТ
Прохладно на лугу прибрежном.
Светла река, и воздух чист.
И ветка держит тихо, нежно
До синевы промытый лист.
В молчанье чуткая осока,
Камыш таинственно затих.
Кулик, уставив в воду око,
По плесу ходит – пишет стих.
Какая затаенность жизни!
Природа ждет, и песня ждет.
Сейчас росой береза брызнет
И смех по травам разольет.
Сейчас… Сейчас… И покатились
По селам крики петухов.
Дворы со скрипом растворились.
Мычанье. Выстрелы кнутов.
Кружат грачи. Под радость грая,
Под звон косы, под песни вод,
Земле на грудь, лучась, играя,
Младенцем солнышко встает.
И вновь рожденному навстречу
По полю женщина идет…
Она идет, и жизни вечность
В себе восторженно несет.
Несет – что было до восхода.
Что будет впереди – несет…
Поют на перекатах воды,
И берег молодо цветет.
ОСЕНЬ ЗОЛОТАЯ
Разгулялась осень,
Осень золотая,
Медь под ноги бросив.
В небо – птичьи стаи.
Только в гаме, звоне,
В полыханье света
Тихо сердце стонет,
Провожая лето.
Рыжая осока
У дорог, в низинах.
На колу – сорока,
На ветру – осина.
Красный град рябины
На тропинке пляшет.
А в дому смотрины,
И невесте страшно.
То горит, то гаснет
На щеках румянец…
За окошком ясень,
На листве багрянец.
УТРО
В желобочке осоки росинка.
Утром свежим изумлена.
И кустов за туманами синька,
И восход, и к восходу тропинка
Ей, как детскому глазу, видна.
Вся искрится, прозрачная, рвется
Поскорее светило поднять.
Верить, верит, что будет, как солнце,
Что она его светом нальется,
Что возьмет его силу огня…
***
Поет-трепещет жаворонок.
Там, в море синем высоты,
И травы, и густые кроны
Свои приподняли листы.
Они, как уши, вдруг открылись
И в сладком полусне застыли:
Ведь песня дивная с небес –
Про поле, про кудрявый лес.
Вот так душа, когда услышит
Далекий колокольный звон,
И солнцем вдруг запахнут крыши,
Раскроется со всех сторон.
И мир раздвинется стократно,
И позабудется печаль,
И света солнечного пятна
Нас позовут в лесную даль…
ДУБНА
Ах, Дубна! Ты родная молчунья.
Если скажешь, то шепотом в лад.
Ты, как добрая сердцем колдунья
По своим берегам повела.
Приоткрыла тумана накидку
Из летящего с поля тепла,
Показала луну под ракитой,
Что от тайной любви родила.
Ночь – огромная синяя слива.
Спят созвездия лилий. Вода
То стоит в омутах и заливах,
То ломается, будто слюда.
Ах, поляна! Поляна-медунья
И врачующий душу дурман…
Я люблю эту речку-колдунью
За ее материнский обман.
Про измены, про слезы не скажет –
Похоронит в своих омутах.
И прольет свою синюю пряжу,
И на боль и на жизненный страх.
И любовь, и беду укачает.
Чутко слушает, если поешь.
Исцелят от больного молчанья
Перекатные воды ее.
Затихают вдали перекаты,
Жутко смотрит в глаза глубина.
Ах, Дубна! Только ты виновата,
Коль со мной говорит тишина.
КУВШИНКИ-ЛИЛИИ
Ты сторонка родная, забытая.
Лес ─ колдун и колдунья – река.
То ли память, делами забитая?
То ли стала ты мне далека?
Иль приснились, иль в памяти милые
Где-то рядом, не рядом, так где?
Те кувшинки, мы звали их “лилии”,
Что лежали на синей воде?
Сесть хочу я на краешек берега
И услышать родное тепло.
Это рядом – не то что в Америке –
На Дубне мое детство текло.
Пусть не ждут, но однажды приеду я
К незабвенным кувшинкам моим.
Ни о чем не печалясь, не сетуя,
Улыбнусь нестареющим им.
Вдруг засветится лилия белая,
И исчезнет в душе пустота…
Может, жизнь озаренною сделает
Колдовская ее красота.
ГРАЧИ УЛЕТАЮТ
Прозрачен воздух. Даль безмерна.
В деревне тихо. Желтый лес.
И облако, как утка, мерно
Переплывает синь небес.
Стерня под солнышком ершится.
Стоят задумчиво стога.
Но вдруг винтом взлетают птицы,
И по полям несется гам.
Последний день, последний вечер
Грачам быть в мире золотом –
Березок бронзовые плечи
Растают завтра под крылом.
И будут звонкие синицы,
Сороки будут по утрам
Следить, как мухой, снег кружится,
Как ходит ветер по дворам.
ЖЕЛТЫЙ ДЕНЬ
Гуляет по опушкам желтый день,
И сень лесов светла и недвижима,
Как будто всплыли избы деревень
Над изумрудным озером озимых.
Остановились вязы над рекой,
Развесили оранжевые кроны.
Пестреет стадо, тянется строкой
По бархатному, солнечному склону.
Грачи в жнивье. Лазурь небес пуста.
И в тишине, что сразу наступила,
Гремят порою бревна на мостах,
Поскрипывают старые перила.
Неторопливо берегам крутым
О чем-то повествуют перекаты…
А вязы удивительно красны,
А вязы удивительно богаты.
Ведет, ведет заветная тропа…
И бесконечны золотые думы…
Мелькнул мальчишка и в кустах пропал.
Рябина, вздрогнув, наклонилась шумно.
К багряным гроздьям тянется рука
И ловит, ловит, ловит их наощупь…
Несется лай собак издалека,
Пугая затаившуюся рощу.
РЫБАЦКОЕ УТРО
Восходит солнце над поющим лесом,
Недвижима река в его плену.
И лодка, будто утренняя песня,
Плывет и гонит алую волну.
Поют ромашки о жемчужном свете,
Поют о синем море васильки.
Кидают в лодку золотые сети
И золотую рыбу рыбаки.
Не сжечь росы пленительную нежность,
Пожар цветов водой не угасить.
И весла гнутся, прославляя свежесть,
Лихую свежесть пробужденных сил.
Восходит солнце над поющим лесом,
Недвижима река в его плену…
И первая разбуженная песня
Садится на рыбацкую волну.
ГРОЗА
Находит грозовая туча
И черной тушею своей
К земле сгибает вязов сучья
И гнет вершины тополей.
По листьям дождик бьет, как дробью.
Несутся куры под навес.
И окна смотрят исподлобья
На силу грозную небес.
Удары – будто рвутся крыши.
И блещет, и дрожит река.
Я весь пронизан светом вспышек.
Я озираю берега.
Я вижу, как деревья скачут,
Как гребнем чешет дождь траву…
Я буйной радостью охвачен.
Грозой дышу! Грозой живу!
ПОЧЕМУ?..
Кто вас выбелил, березы?
Кто вас вытянул в струну?
Вы стоите под наркозом,
Вы оделись в желтизну.
Почему вас жгут, березы?
Почему от вас тепло?
Почему пьют ваши слезы,
Облегчая боль и зло?
Кто вас выкрасил, осины?
Кто вас вытянул в струну?
Почему вдруг хруст лосиный
Нарушает тишину?
Почему почти полынный
Запах, запах от стволов?
Почему зовут осиной
Горечь жизни, горечь слов?
Почему, коль ты немилый,
Говорят в моем краю:
“Как умрешь – в твою могилу
Кол осиновый вобью”.
Видно сладость, видно горечь
Не спасают нас от бед…
И везде судьбы топорик
Оставляет горький след.
ШТИЛЬ
Солнце заходит. Тихо. Тепло.
Красное лоно залива.
Кажется, колет цветное стекло
Темно-вишневого цвета весло,
Падая в воду лениво.
Вдаль одинокая птица летит,
В золоте света купаясь,
Будто бы статуя с каменных плит,
Вниз на баркасы рыбачка глядит.
…В море поют, возвращаясь.
ЗАКАТ
Хоть вечерело, а в саду
Горят рябиновые грозди,
Но их по искоркам крадут
Дрозды – отчаянные гости.
Кричит ворона: “Ка-ар! Ка-ар! Ка-ар!
Рябину воры обдирают”,
А солнце, как пурпурный шар,
Катится тихо за сараи.
ДУБ
Как черных птиц шальная стая,
Несутся тучи – дождь и гром.
И страх, как существо, витает
В живом сознании моем.
Но верю я не в светлый случай
И не в молящую слезу,
Я верю в этот Дуб могучий,
Принявший на себя грозу.
Он со стихией грозной сладит,
Укроет всех, кто мал и слаб.
Он пташек на ветвях усадит,
А под ветвями – сельских баб.
ЗИМНЯЯ КАРТИНКА
Белый, чистый, мокрый снег.
Черные деревья.
Прямо – изгородь из слег,
А за ней – деревня.
На лугу стоят стога,
Из макушек колья.
А дорога, как дуга,
Огибает поле.
На пригорке детвора.
На горе – мальчишки.
На соломе, у двора,
Скачут воробьишки.
Из окошка шлет привет
Взгляд знакомый, женский.
И стоит спокойно свет –
Синий, деревенский.
УКРАИНСКАЯ НОЧЬ
Угас большой, горячий летний день.
Во мгле густой белеют мирно хаты.
И месяц залезает на плетень
Послушать, как поют в селе девчата.
На валунах красавицы сидят.
Созвучны голоса, неповторимы.
Вздыхая, в окна матери глядят.
Их дочери поют своим любимым.
Прохладой дышат кроны тополей.
Прядет звезда серебряные нити.
А звуки тают в сумраке полей –
В оцепеневшем колосистом жите.
Река и чар, и свежести полна –
Трепещущая, жуткая, живая.
Скользя по чуть сверкающим волнам,
Легко и быстро лодка подплывает.
Мелодия призыва отзвучит
И опустеют незаметно камни.
Придет желанный, тихо постучит,
Раскроются, поскрипывая, ставни.
Подует ветер. Сонно меж собой
Зашепчутся невидимые листья
Про добрый мир, про тайную любовь,
Про песню сердца на дороге мглистой.
***
Льется лунный свет во тьму
Желтыми слезами.
Чем я вижу, не пойму, ─
Сердцем иль глазами.
Иль ночная глубина.
Иль туман туманит.
Иль зовет меня Дубна,
Иль лукаво манит?
Машет ветка, как рукой,
Шепчет мрак признанье:
Всплыло светлою строкой
Первое свиданье.
Ночь большая – на двоих.
Знаю, сказкам верят.
Вместо сказки – звонкий стих
Будит сонный берег.
И растут твои глаза,
И врастают в душу.
В них слеза и в них гроза,
Но не равнодушье…
И блуждает грустный взор
По тропинкам, ивам,
Что слыхали разговор
Двух людей счастливых.
Льется лунный свет во тьму
Желтыми слезами.
Чем я вижу, не пойму, ─
Сердцем иль глазами…
***
Раздался выстрел, и стекло лимана
Как будто раскололось, дребезжа,
И белый лебедь со сквозною раной
Нырнул в туман, предсмертно трепеща.
Упал на воду и раскинул крылья.
Но вдруг его подруга позвала.
Поднялся он. Его глаза раскрылись.
Любовь и верность птицу подняла.
Он, воду с кровью алою мешая,
Поплыл, слабея, в утренней тиши.
И вот лежит, как лилия большая,
Забившись в голубые камыши.
ДЕЛА СТАНОВЯТСЯ СУДЬБОЙ…
ПОЖИМАЮ РУКУ
От души пожимаю руку
Закадычному, лучшему другу.
Пусть с ним ссорюсь порой до раздора,
А случится беда – он опора.
От души пожимаю руку
Человеку, познавшему муку.
Он посмотрит устало, сурово,
Но не скажет фальшивого слова.
От души пожимаю руку,
Что привыкла и к лому, и к плугу.
Да, рука тяжела и шершава,
Но она держит нашу державу…
ПОЭТЫ
Поэты в работе бывают
Старателям тайным сродни.
В народ, уходя, добывают
Слова золотые они.
Слова о горячих металлах,
Слова о студеных ключах.
Поэтам судьба начертала
В слова красоту заключать.
Рубцует их нежную кожу
Их творческий, лютый огонь.
Ведь он лишь единственный может
Звезду положить на ладонь.
Поэты не пишут руками,
А сердцем – ценой дорогой.
Поэзия мраморный камень
Разбудит живою строкой.
Поэзии мир не иссякнет.
Ей жизнь и любовь отдают.
В степях и лесах, и на саклях
Поэты, сгорая, поют.
И.С. РОМАНОВУ
…Днями летнее солнце играло
На копне моих рыжих волос…
…Только девушкам был я не нужен –
Некрасивый, нескладный такой…
И. Романов “Костер”
Я тебя совсем не знаю рыжим,
Неудачником в любви не знаю.
Белым-белым старикашкой вижу,
И с тобой деревнею шагаю.
Солнцелюб, ты солнцем упивался,
Шел ты в окружении природы.
Не себе, а людям улыбался,
Улыбался встречному народу.
И настраивал себя на этот лад ты –
Начиналась песня золотая.
Загорались зори и закаты,
Граили грачей весенних стаи.
Открывался мир, тобой рожденный,
Ярко в нем костры твои горели.
Льны под ветром тихим, полуденным,
Как глаза твои синё синели.
Передать хочу я людям, липкам,
Что у окон с ветерком играют,
Свет твоей романовской улыбки,
Чтоб она жила, не умирая!
ПОСВЯЩАЕТСЯ М.Е. САЛТЫКОВУ-ЩЕДРИНУ
Чтобы владеть словесным боем,
Сатира острая нужна.
Бери оружие любое.
Я выбираю – Щедрина.
Живут “премудрые” и ныне,
И негодяев развелось.
От слов жестоких сердце стынет,
И льются реки горьких слез.
Коняга, пахарь позабыты,
И встали мертво трактора,
И хлеб течет в худое сито,
Хоть и его-то – не гора.
Леса редеют, киснут реки,
В запой сограждане ушли.
Мечта о гордом человеке
В базарной топчется пыли.
…Поможем людям – коль поднимем
Твое оружие, Щедрин!
Чтоб утвердить святое имя,
Святое званье “гражданин”.
Чтоб гласность правдой озарила
Всечеловеческое “Я”,
Чтоб утвердить твое мерило
Любви, труда и бытия!..
ЗЕМЛЯКУ
Туман на дорожные бровки
Ложится. И память-гармонь
Пошла по деревне Дубровки,
И яблочкин вспыхнул огонь.
Звезда угнездилась над кровом,
Трещит коростель на лугу.
Дубравна Сергея Клычкова
Стоит на лесном берегу.
Огнится коса золотая,
Глаза голубые поют.
И думы девичьи питая,
Ключи потаенные бьют.
И леший глазищи таращит
На дивное диво волос.
И дышит невидимый пращур
Ветвями уснувших берез.
И вечность проходит сторожко,
Людской и лесной стороной,
Касаясь и малой морошки,
И песни над речкой Дубной.
И старые русла, и тропки
Сквозь дерн обозначили след.
И бьется в деревне Дубровки
За окнами яблочкин свет.
ДУБРАВНА
Над Дубровками облако белое,
В каждом доме своя тишина.
В палисадниках яблоки спелые –
Руки тянутся к ним из окна.
Все молчит, сладко пахнет соломою.
Я доволен, я нынче один.
Обращаюсь к Клычковскому дому я,
Говорю, что “на мох” уходил.
С мягких кочек от старого лешего
Вышел я на раскатистый зов:
Дятлы дружно из дерева здешнего
Долбят гулкие песни лесов.
Видел ямы глубокие, темные,
Жуткий, мрачный чертухинский лес.
Там, где черти и тени огромные
Колдовской стерегут интерес.
С нами прошлое памятью связано:
Под листвой, где прозрачная тень,
Мне почудился образ хозяина
Твоих добрых загадочных стен.
Он, пропитанный лесом и травами,
Изъяснялся свободно, как Бог.
А к вождям, угрожавшим расправами,
По-людски относиться не мог.
“Закопать надо песню кулацкую”, —
Говорили рвачи-палачи.
Где-то тайно могилу солдатскую
Рыл могильщик в глубокой ночи.
Расстреляли… Но девица славная
Подняла его, встала сама.
И живет златовласой Дубравною
У народа в клычковских томах.
НА РОДИНЕ РУСТАВЕЛИ
На холмах Грузии
лежит ночная мгла…
А.С. Пушкин
Покрыты мглою черные вершины.
Молчит листва чинар и тополей.
А у ручья светло, неудержимо
Поет весну Кавказа соловей.
Глазами звезд глядит на землю небо.
Чуть серебрятся очертанья скал,
И дышат розы, где бы только ни был,
И дышат розы, где бы ты ни встал.
Вот вспыхнул свет, и с легкостью газели
Прошлася тень в распахнутом окне.
Почудилось – герои Руставели
Вдруг ожили в глубокой тишине.
Разлука, а в разлуке ─ ожиданье.
И молодость (а молодость – огонь),
И витязя на пылкое свиданье
Несет во тьме разгоряченный конь…
Былого тени дороги и ныне.
Седою стариной Кавказ богат.
Он спит, укрытый ночью темно-синей,
А розы дышат, дышат и пьянят.
Да, соловей поет весну Кавказа,
Да, девушка у светлого окна,
Не приоткрыла личика ни разу
И не сказала, что она княжна.
АЙ ДА ПУШКИН!
Г.А. Русаковой
Ах! Галина Андреевна, Пушкин –
Это свет и тепло на века.
Это осень на тихой опушке
И бегущие вдаль облака.
Родионовна – няня, подруга,
Мир волшебный – простая изба.
И запела по-пушкински вьюга,
И сложилась большая судьба.
Пушкин – это “Руслан и Людмила”,
“Медный всадник”, “Борис Годунов”.
Создала их великая сила
Золотых поэтических слов.
Он то светлою сказкой одарит,
То стихом искрометным зажжет.
И в метель, будто в пьяном угаре,
До утра невзначай уведет.
Петр Гринев, капитанская дочка,
Франт Онегин, Татьяна в слезах…
Ай да Пушкин! За строчкою строчка –
Яркий блеск восхищенья в глазах.
Да, Галина Андреевна, чудо –
Сила, точность глаголов и фраз.
Речь смеется, глаголет. Повсюду
Светлый гений живет среди нас.
Ивану ХАРИТОНОВУ,
фронтовику, летчику-
истребителю, земляку
Там самолеты! Самолеты!..
Кто птичью душу познает?
Там не земляне – там – пилоты,
Которых высота зовет.
Мотор и сердце вместе стонут
От синевы, от красоты.
Военный летчик Харитонов –
С мотором в дружбе был и ты.
Мотор тянул к аэродрому
И два крыла, и жизнь твою.
Бескрылый ангел служишь дому
В земном и неземном раю.
Ты сердцем чутким не отверг бы
Тревожной широты полей,
И цвет святой весенней вербы,
И плач осенний журавлей.
Но, глядя вслед летящим птицам,
Былое вспоминаешь ты.
Ты хочешь синевой умыться
И молодеть от высоты.
ВАДИМ
Бывало, шутим мы над ним: “Вадим,
Ну, рассердись, ну, выразись покруче!”
А он молчит, отмахивая дым,
Он просто от природы неколючий.
Окошко затуманено дождем,
Но, будто тишину оберегая,
Он показаний терпеливо ждет.
Молчит свидетель… что его пугает?
Вскипит товарищ. Он – ладонь к груди
И скажет тихо опуская веки:
“Не обвиняй поспешно, погоди,
Ты разберись сначала в человеке”.
Идет домой, к нему с мольбой спешат:
Сосед бушует, пьет уже неделю…
Готов неразрешимое решать,
И он решит: его такое дело.
Вечерний стол… Уютно и тепло.
А женушка, хозяйка молодая,
Ему пеняет: сын разбил стекло,
Учительница в школе досаждает.
И чашку чая вкусно пригубив,
Он говорит ей, опуская веки:
“Не обвиняй поспешно, погоди,
Ты разберись сначала в человеке”.
…Однажды по тревоге поднялись.
Шли за убийцей тенью, без дороги.
В ушах стоял лишь ветра дикий свист,
Хрипело в горле, и гудели ноги.
Убийцу настигали мы в лесу,
Еще хмельной, стрелял он, как попало.
Вдруг участковый встал, держась за сук,
Слепая пуля в грудь ему попала.
Никто не верил, что убит Вадим.
Казалось, скажет, закрывая веки:
“Не обвиняй поспешно, погоди,
Ты разберись сначала в человеке…”
Я видел, как глаза в последний раз
Вцепились в жизнь и каменно застыли…
Ушел красивый человек от нас,
А мы ведь с ним в единой связке были.
Порою жалят грязные слова,
Поступки злые душу потрясают,
Но память, память, — как она жива,
Как доброе порою нас спасает!
Вдруг видишь, как спокойно он глядит
И говорит, и опускает веки:
“Не обвиняй поспешно, погоди,
Ты разберись сначала в человеке”.
ГЕНЕРАЛ
Не гаснут окна до рассвета…
Всю тишину собрал
Над картой в стенах кабинета
Бывалый генерал.
Он погибал на поле боя
И оживал в бою.
Отмечен он Звездой Героя
За Родину свою.
Его встречал народ Варшавы,
Берлин его венчал.
Победной незакатной славой…
Но трудно по ночам.
Он помнит, как душа стонала
От слова “отступать”…
Есть боль одна у генерала –
Ее нельзя унять.
Сожгла блокада Ленинграда
И сына, и жену,
И сад за синею оградой,
Хранивший тишину.
Года, как огненные строки,
Горят, горят в труде…
Теперь он входит в мир жестокий,
Преступный мир людей…
В наряд ушли его питомцы,
И он ушел в наряд,
Чтоб охранять людское солнце,
Когда все люди спят.
Он тем и жив, что помогает
Другим спокойно жить…
Как друга, сердце упрекает,
Что устает служить.
Рука лежит на валидоле,
И пальцы так бледны…
Скребут, скребут шальные боли –
Наследники войны.
Они находят, где бы ни был…
Опять всплывает сад…
А из него – синее неба –
Две пары глаз глядят.
Они встречать его любили…
Дрожит его рука…
Утрату горькую осилил,
Стоит в строю пока.
Пока… Пока? А может, вечно?
А может навсегда?
Горит в бою за человечность,
Горит его Звезда.
Не гаснут окна до рассвета…
Всю тишину собрал
Над картой в стенах кабинета
Бывалый генерал.
ЕФИМЫЧ
В.Е. Алексееву
Не знал, что в Талдомском районе
Деревня есть – Бородино.
Когда весною чибис стонет,
Мне быть там было суждено.
Меня позвал туда Ефимыч.
Он звал и делался светлей.
Он пел глазами голубыми
Про мир зеленый журавлей.
Он рассказал про ключ целебный,
Про деревенских чудаков,
Про землю и про запах хлебный,
Про драки сельских петухов.
И как бекас весною ранней
С небес, на землю, как стрела
Вдруг падает и крик бараний
Звенит от трепета крыла.
Достойно показал кладбище
И место то, где дочь лежит.
Там скоро соловей просвищет
И в небе закричат стрижи…
Он говорил, и будто вечность,
Текла через меня, журча.
И раскрывалась человечность,
И сила русского плеча.
Был вечером уютный столик
И деревенский самогон,
И вздох басов о нашей доле,
Ладов разгульный перезвон.
Теперь я знаю, что в районе,
Где жизнь прожить мне суждено,
Есть место, где поют гармони,
Есть друг, и есть Бородино.
ФАРФОР
Держу фарфор. Секрет китайский зная,
Ценю я белизну с голубизной…
Она одна, глубокая, сквозная,
Сияющая вечной новизной.
И я прошу: “Ты эту чашу, мастер,
Не торопись поспешно расписать.
Ты вспомни, как накладывает краски
Весной восход на яблоневый сад.
Еще весь мир купается в тумане,
Еще не виден глазу лепесток,
А первый луч по светло-синей ткани
Наносит мягкий розовый мазок.
И красками воздушными рассвета
Легко, воздушно пишутся цветы…
Фарфор, как тайна утреннего света, —
Не тронь его, не разгадавши, ты…”
Плывет в меня фарфоровая нежность,
Как лебедь по лазоревой Дубне.
Как колокол, большой и белоснежный,
Фарфор звучит целехонький во мне.
ЮНОСТЬ ФАРФОРИСТА
В Вербилки нас не вербовали.
Мы по гудку нашли завод.
Нас в форму чинно одевали –
Из сброда становился взвод.
Надели черные шинели
Девчонки, мальчики. У них
Глаза и плакали, и пели,
Впервые потеряв родных.
Мазок учились класть прилежно
На блюдце белое, как снег,
Потом писали розы. Нежно
Творил их юный человек.
Ожил фарфор в руках игривых
От незабудок, клеверов.
Писали живо груши, сливы.
И вырастали в мастеров.
“РУ” с достоинством носили
Две буквы, как из серебра,
Мы дружбою согреты были
И ожиданием добра.
Фарфор Мадонной улыбался,
Испытывая молодых.
Но кисть кружилась в ритме вальса,
И на “белье” цвели сады.
Цветы дышали. Не затея,
Не шалость детская была,
А молодые чародеи
К большим готовились делам…
Кофейники, тарелки, вазы –
Фарфоровые корабли.
Уплыли все с друзьями ─ сразу
И возвратиться не смогли.
Какие мальчики умчались!
Какие девочки ушли!..
Под черным парусом печали
Я вижу белые вдали.
В “раю” несладком, скипидарном,
Живут седые мастера.
Они своим волшебным даром
Бессменно служат у добра…
Я с чаем поднимаю чашку,
А губы тянутся к цветам:
Я молодость целую нашу,
Всегда улыбчивую нам.
ЖИЛ БОБЫЛЕМ
Недавно умер друг и тезка –
Не от болезни – от вина.
И плачет каждая березка,
И плачет каждая сосна.
Жил бобылем. Тоску и горе
Он русской горькой заливал.
Он с ней одной о жизни спорил,
Он с нею спал и с ней вставал.
Он пил один, смотрели строго
Со стен избы глаза-сучки…
Звала железная дорога
И паровозные гудки.
Он в лес любую непогоду
Стремился трепетной душой.
Он забывал про все невзгоды,
Как будто шел к семье большой.
Под кроны он сходил с откоса.
Его встречала тишина.
Вставала девицей береза,
Сестрой любимою сосна.
Он был умелец многогранный,
Охотником от Бога был.
Он на охоту утром рано
Тропой знакомой уходил.
Шагая с доброю мечтою
И целясь в птицу на лету,
Он столбенел, как пред бедою,
Щадя живую красоту.
Не знала птица, улетая,
Что он доволен был собой.
И, будто музыка святая,
Плыла улыбка над губой.
Он спал во мху, уставший в доску,
Спасая от дурного сна,
Над ним сгибалася березка,
Дышала на него сосна.
Его своим все звери знали,
Все ручейки и родники,
Собака Дина – не она ли
Ласкалась у его руки?
Он мог обиженных утешить,
Отвлечь от дум и от забот.
И мог, порой, как добрый леший,
Не замечать, что свято врет.
Сгубила друга водка злая.
Ведь он вдвоем лишь с нею был…
Еще видна тропа былая,
Которой я к нему ходил.
Да, нет его, но отголоски
Из жизни той еще слышны…
Они – на мраморе березки,
Они – на золоте сосны.
***
Из слов слагают сказы и былины.
Они неудержимы, коль их ждут.
Но, как цветы от засухи и пыли,
Слова от равнодушия умрут.
А не умрут, так спрячутся в личинку,
Окуклятся, и будут зимовать.
И будут, скрыв и радость, и кручину,
Весны своей во сне глубоком ждать.
ДВИЖЕНИЕ
Молчу под песнь мотора жаркую,
Когда шофер, ведущий “МАЗ”,
Пропахший маслом и соляркою,
С лихим усердьем жмет на газ.
Столбы мелькают и селенья.
Как блюдца, кружатся поля.
Закон всеобщего движенья
Мне демонстрирует Земля.
БУЛЬДОЗЕРИСТ
Стальною напирая грудью
На горы желтого песка,
Бульдозер – мирное орудье –
Вел “бой” с окопами врага.
Под вечер поле стало ровным.
Бульдозерист победно пел,
И только шрам алел над бровью,
Да чуб безвременно белел…
В АВТОБУСЕ
Вошла: “Подвиньтесь, мужики!”…
Крутая грудь, прямая поступь.
И, будто брюквы, кулаки
Легли уверенно и просто.
И закусили языки,
Шутившие о поле слабом.
Не мужики, а мужички
Стояли робко перед бабой.
И правдой веяло земной,
И силой веяло былинной…
А бабу, добрую душой,
В деревне звали Акулиной.
КУЗНЕЦ
Кузнец с кудрявой бородою,
Он сердце доброе носил.
У всех, кто шел к нему с бедою,
За помощь платы не просил.
Он был могуч. Кулачным боем
Владел, как в кузнице огнем.
Он пил настой на зверобое
И говорил, что сила в нем.
Руками разгибал подковы.
Не унывал. Не уставал.
Курился дым над ветхой кровлей,
А он ковал, ковал, ковал…
Металл кружился раскаленный,
И молот ухал и взлетал.
А сам творец завороженно
Следил за тем, что создавал.
Ограды чудные рождались,
Цветы железные цвели…
Недаром деды утверждали:
Такие руки все могли!
Но вот красавицу он встретил.
И глаз невиданную синь
Он подхватил, как буйный ветер,
И день, и ночь в себе носил.
Она ж огонь его гасила,
Она его надежды жгла,
И потому кузнец Василий
Ушел из отчего села.
Ушел задами, по прокосам,
Ушел с печалью и стыдом.
Он зверобоя не попросит
И не войдет с улыбкой в дом.
Такого молодца не стало!
Кто выйдет на кулачный бой?
Умолкла музыка металла,
Что грохотала над рекой…
Любовь богатыря скрутила,
А в нем – народная мечта:
Всепобеждающая сила,
И простота, и доброта.
Как жаль, когда поющий песню
Не допоет ее конец…
И разнеслись по селам вести:
Ушел, ушел, ушел кузнец!
А я не верю почему-то,
Что кончил горн его гореть.
Я верю: где-то ранним утром
Грохочет молот на горе.
Там ходит в фартуке огромный
Голубоглазый великан.
Железом обивает дровни
И гнет охотнику капкан.
Кует ухваты и ограды,
Серпы и косы он кует.
Кует он жизнь. Кует он радость.
Кует он все, чем жив народ.
ВОЛКИ
Война… О жизни не гадая,
Отец – на фронт. Прямой тропой.
Он знал, за Родину страдая,
Дела становятся судьбой…
…Топились сушняком из леса.
Нужду учились понимать.
…Я санки вез путем известным.
Меня ждала с дровами мать.
Но вышел из-за темных елок
Навстречу зверь и молча встал.
И он, прошедший волчью школу,
Свое решение искал.
Его глаза с моей судьбою
Вели тяжелый разговор.
Его решение – любое.
Мое решение – топор.
Вдруг стало и темно, и глухо.
Знобило и сводило рот.
Но кто-то прошептал мне в ухо:
“Ложись! Лежачих не берет…”
На санки лег с ольхой сухою.
Он поглядел и прочь пошел –
Под черную густую хвою.
С тех пор мне не встречался волк.
…Исчезли волки. Появилось
Везде зверье на двух ногах.
Оно в сраженьях не училось.
Оно училось в лагерях.
Былого многого не стало.
И чести некому учить,
И нет закона, как бывало:
Упал, лежачего не бить.
Исчезли волки – ну а эти
Грызутся смертно меж собой,
Не зная, что на белом свете
Дела становятся судьбой…
КОМБАЙНЕР
“Сегодня день – огонь. На диво редкий”, —
Жене сказал он, возвратясь с полей…
Синеют, бьются вены, будто реки,
Тяжелых рук, лежащих на столе.
Сидит и видит, как зерно хлестало
Оранжевою гривой в кузова.
Комбинезон лежит в углу устало,
Промасленные сморщив рукава.
А за окном заря, как угли, гаснет.
Ночь надевает звездный сарафан.
И в бункерах зерном отборным красен
Лег страдный день – усталый великан.
И он уснул – большой и синеокий,
Могучим храпом полнится изба.
Он спит, но слышит через сон глубокий –
В полях шуршат созревшие хлеба.
НАЧАЛО ТРУДОВОГО ДНЯ
Заря встает. Заря ликует.
Поля, как в розовом соку.
И сон недолгий атакует
Горластое “Ку-ка-ре-ку”…
Как пеной штормовой, гречиха
Застыла к избам подкатясь…
Очнулся трактор, громко чихнул
И переехал через грязь.
И понеслися крики, стуки,
Рождая дня рабочий бег.
И первым солнышко на руки
Берет хороший человек.
***
Мама в магазине смотрит книжку…
Ускользнув от маминой руки,
Скачет через улицу малышка,
Правилам хожденья вопреки.
Вдруг свисток и – завизжали шины,
Заскрипела, застонала сталь.
Потянула ручки к магазину
И упала крошка на асфальт.
А когда очнулась – увидала –
Лица возбужденные кругом,
Увидала, что щекой лежала
На погоне светло-золотом.
Увидала маму у витрины,
И себя в больших мужских руках,
И взглянула сверху на машины,
Позабыв про слезы и про страх.
А спасатель, офицер по чину,
Улыбался, глаз сияла синь:
Лишь на лбу прибавилась морщина,
Лишь в висках прибавилось седин…
***
Почему скользит рубанок?
Почему доска как лед?
Потому, что спозаранок
Мастер горькую не пьет.
Он стакан отставит, хмурясь,
Чтобы в душу не глядел.
С водкой, вишь, башка-то дурья –
Никудышная для дел.
На верстак бросает доску.
Заусенцы от себя.
И рубанок мягко, жестко
Жмется к ней – ее любя.
Стружка вьется и кружится,
На рубанке мчит верхом.
И слетает, и ложится
На пол чудным завитком.
Пахнет свежестью лесною
И смолой, и берестой.
Мастер летом и весною
Дышит этой красотой.
Вечер, кончена работа.
Что-то “кружится” спина.
Выпить – это не забота –
И берет стакан вина.
Он рукою доску гладит,
А доска гладка, как лед.
Мастер – он с рубанком ладит –
Утром горькую не пьет.
А ПАМЯТЬ СЛЫШИТ ОЖИДАНЬЯ ДРОЖЬ…
СОЛНЦУ
Зарею светлой, солнце наше,
Живые краски разведи,
Пиши, но только подомашней,
На чистом зеркале воды.
Осыпь кувшинки жемчугами.
Твори стрекоз из янтаря,
И высвети между камнями
Нам золотого пескаря.
Окрась осоку изумрудом
И берег розовым облей,
С церковным колокольным чудом
Уйди в родной простор полей.
Не надо золота, алмазов!
Ты освети, обрадуй нас.
Ты сказку нарисуй для глаза,
А мы же свой продолжим сказ.
ОТКУДА ТЫ?
Красивая, откуда ты, скажи?
Каких плодов твои касались губы?
Они, как розы, от дождя свежи,
И, как жемчужины, сверкают зубы.
Откуда смоль дикарская волос,
Овал лица и взгляд, как небо синий?
В нем что-то очень южное слилось
С моею очень северной Россией.
И, что ни шаг, то краше твоя стать,
Что ни движенье – то живое пламя…
Красивая, ты можешь мне сказать
Хоть пару слов, хоть пару слов на память?
Тебя я буду помнить, как алмаз –
Диковинный, увиденный случайно…
Глядишь светло, совсем не щуря глаз,
И молча вдруг в толпу уносишь тайну.
Красивая, мелькнувшею звездой
Ты озарила, всколыхнула душу.
А может быть, явилась ты мечтой,
Чтоб скуку будней навсегда нарушить?..
НЕ ПЕРЕШАГНЕШЬ ТОГО ПОРОГА…
За любовь мою – ты мне в отместку
С нелюбимым в дом его вошла.
И живешь ты купленной невестой
За четыре золотых угла.
Но звезда проклюнется в окошко,
И сирени лист к стеклу прильнет –
Покачнешься ты. И, как дорожка,
Память боязливо поведет.
Поведет ко мне, сперва петляя,
А потом – все шире и прямей…
И пойдешь ко мне, полуживая,
Да замрешь у мужниных дверей.
Не перешагнешь его порога –
Остановит взгляд из-под бровей.
Хоть и будет сердце звать в дорогу,
Хоть и будешь помнить обо мне…
***
Плачет женщина от огорченья.
Одиноко в безлюдной тиши.
О, бездушье, твое назначенье –
Убивать откровенья души!
Ей любовь небывалая мнилась,
Добрый свет золотого кольца.
Уходила же в нищую милость,
В наплевательский мир пошлеца.
И пошли ожиданья обманов
И сомнительных встреч, и надежд,
И сочувствие горьких стаканов,
И насмешки безликих невежд.
Не давая опомниться, мчали
Годы злые, как гончие псы…
Вот и станция снов и печалей…
Вот и век отбивает часы.
Плачет женщина. Ей одиноко.
Стены дома – как вечные льды.
Тонет прошлое в мутных потоках
И обид, и вранья, и нужды…
ЛИДА
В детстве я, переплывая реку,
Не доплыл и уж пошел ко дну.
Мне девчонка протянула руку,
Только потому не утонул.
Лида, Лида, почему стояла
На другом опасном берегу?
Как же ты заранее узнала,
Что доплыть сажени не смогу?
Много в жизни разных испытаний:
То ловушка, то стоит капкан,
То отравят час веселья тайно,
То ударят больно по рукам.
Холод губ сжимал мое дыханье,
Уличал в предательстве друзей.
Лида, Лида, — светлое сиянье
Над горячей головой моей.
Я тону, я в этой схватке сгину,
Славя доброту и красоту.
Злые люди целятся мне в спину,
Отнимая право на мечту.
Ты одна от бед моих защита,
Где ты, на каком ты берегу?
Протяни еще раз руку, Лида!
Без тебя доплыть я не смогу…
ВСЮ ЖИЗНЬ
Ты по утрам счастливая встаешь
И каждый раз по-новому цветешь.
Ты раскрываешь темные ресницы –
И радость вылетает синей птицей.
Легко и гордо улицей идешь.
Светло и звонко вечером поешь.
Тобой любуюсь и тобой страдаю,
Моя весна и песня молодая.
Ты над моей усталостью встаешь,
Как свежий грозовой весенний дождь.
Навстречу мне твои взлетают руки,
Рождая нежность, отгоняя скуку.
Года, года… Пройдет по телу дрожь:
“Куда меня, любимая, ведешь?”
“Печали, беды, отводя незримо,
Всю жизнь к себе веду тебя, любимый!”
НЕЗАБУДКА
Здесь, где птицы, где звенящий воздух,
Где большое солнце и река,
Ты купалась, и горели звезды –
Золотые звезды на руках.
Я читал твой след на травах росных,
Виделась ты в синем роднике,
Мы, встречаясь, обращались просто:
Ты в моем ходила пиджаке…
Прилетали птицы – улетали.
Одиноки стали берега…
Как кусты черемух расцветали,
Как цвели прибрежные луга
Я не видел. Только помнил всюду
Птичий гомон и твои глаза…
Что тебя, как песню, не забуду,
Как тебе об этом рассказать?
Нет тебя… Но в стороне от зноя,
Окружив ольховые кусты,
Светятся святой голубизною
Незабудки – летние цветы.
ВРЕМЯ РАЗГАДАЛО…
Земляника. Солнечные пляжи.
Четкий след на вымытом песке.
Ты нырнула с берега отважно
И вернулась с лилией в руке.
Улыбнулась. От воды светилась.
Радостью светилась озорной.
А потом бежала, что есть силы,
Оставляя ветер за спиной.
Нас сближали волны и теченье,
И цветы, и яблоки в саду.
Отмечали бабы со значеньем,
Что тебя я в жены уведу.
“Уведет, окрутит, эко дело”, —
Говорили ладно мужики…
Обманулись люди – песня пелась,
О любви же – ни одной строки.
Нашу дружбу время разгадало.
-Ах, чудну! – судачит все село…
Бродят тропкой чудаки устало,
Носят задушевное тепло.
В НИЖНЕЙ ХОБЗЕ*
*Хобза – селение
близ Сочи
…Белый дом. И доброй красотой
Светят стены, окна и ограда.
Запах розы, сладкий и густой,
Да свисают грозди винограда.
И хозяйка Марья все глядит
Живо говорящими глазами.
И, остановившись, норовит
Хоть молчаньем поделиться с нами.
Будто что-то тяготит ее,
Будто здесь не рай, а заточенье.
Будто мы в унылое житье
Вносим свет, дающий облегченье.
Очень трудно тайное понять.
Тихая – и слова не проронит.
Может, в Марье погибает мать?
Может, Марья в одиночку стонет?
Может, всю заботу отдала
Людям, что случайно заезжали,
И сегодня ждет от них тепла,
Ждет, чтоб с нею рядом помолчали?
Марья, Марья! Всюду – Марьин труд…
Марья дышит тихо и глубоко,
А глаза тоскою сердце жгут…
Марья, как же до тебя далеко!..
ЛОЖИТСЯ СНЕГ…
Ложится снег. Белым-бело кругом.
А в памяти – весенняя девчонка.
Она всплывает в платье голубом,
И стан ее застенчивый и тонкий.
Цвела, шумела красная весна…
Она ж была такая голубая,
Что громкие девичьи имена
Вдруг отошли, ей место уступая.
И я душой всей рвался в синеву.
Я упивался светло-синим взглядом.
Я хохотал и падал на траву,
Она смеялась и садилась рядом…
И пусть меня затронул холодок,
Не раз перстом судьба стучала злая,
Но светит мне, как дальний огонек,
Тот май, где есть девчонка голубая.
…Снег все окутал. Всюду тишина.
Столбы стоят, как великаны-свечи.
И кажется, из синего окна
Ее ресницы мне летят навстречу.
В ПАМЯТИ НЕ СГЛАЖУ
Шаги скрипели у сарая
На жестком мартовском снегу.
И, в путь далекий собираясь,
Луна присела на стогу.
Мне было радостно и зябко:
Калитка скрипнет – ты придешь…
И смеха целую охапку,
При встрече мне преподнесешь.
Я это в памяти не сглажу,
Я слышу ожиданья звон…
Свисают с крыш сосульки важно –
Ресницы длинные окон…
Сомненья кружатся: не выйдешь…
Рассудок говорит: придешь!
Уж сколько лет! А память видит
И слышит ожиданья дрожь.
НЕ СПЕШИ ТЫ, СОЛНЫШКО
Не спеши ты, солнышко,
Пусть заря потешится:
Повисит на колышках,
В заводях понежится.
Умывают росами
Ноги травы-травушки,
Падая под косами
Около дубравушки.
Косит парень весело,
А березы тонкие
Рвутся в душу песенно,
Будто струны звонкие.
Разгорелась кровушка –
Не остудишь свежестью.
Где же ты, Аленушка,
С песнею да с нежностью?
Все мечты-журавушки
О тебе, любимая,
Где ты, где ты, павушка,
Где, неповторимая?
Парень улыбается,
Слышит голос горлинки.
Спит его красавица,
Спит во светлой горенке.
Спит певунья-девушка,
Видит сны хорошие:
Будто сено дедушкой
Все переворошено…
Не спеши же, солнышко,
Пусть заря потешится,
Пусть душа — Аленушка
Полежит, понежится.
УТРО
Всходило солнце, и, тепло встречая,
Звенели звонко птичьи голоса.
И лодка шла. И следом, чуть качаясь,
Тянулась золотая полоса.
Рождался день – взволнованно и ало…
А ты, босые ноги подогнув,
Сидела на корме и все гадала,
И падали ромашки на волну.
ЭТЮД
Роса сияет крошечной планетой,
висит на самом краешке листа,
и луч-щетинка золотого цвета
прокалывает синий мрак куста.
И девушка солисткою балета
стоит легко на краешке мостка.
И озаряет мою душу светом
лучистая, живая красота…
Моей жене Антонине
Войду я в зимний затаенный лес,
С тобою здесь бывали мы не раз,
Висит жемчужный сказочный навес,
И елочки в снегу, как напоказ.
Закружит белизна и чистота –
К заветной ели припаду щекой.
И дерево, быть может, неспроста
Дыхнет в лицо душистою смолой.
Моих ладоней ощутив тепло,
Береза вздрогнет и замрет в тиши…
И радости, как будто намело,
А с радостью мне хочется спешить.
И в дверь твою мне хочется влететь
И хочется быть вихрем и огнем,
Кружить с тобой, и говорить, и петь,
И непременно только быть вдвоем.
И почему-то хочется опять
На стеклах затуманенных окна,
Мне рожицы смешные рисовать
Подписывая наши имена.
И хочется не ведать и не ждать,
И ход часов, смеясь, остановить,
Не торопиться и не убегать,
А нашим настоящим дорожить.
Их не забыть, не выветрить, поверь,
Моменты счастья светлые, как сон:
Жемчужный лес, твоя родная дверь,
Твой смех задорный, как хрустальный звон.
ВИЖУ САД НА ГОРЕ
Будто выплыло озеро были,
Там, где в прошлом с тобою мы были,
Вижу сад на горе покатой,
Белоснежные вижу хаты.
Даже запах побелки слышу,
Даже слышу, как груши дышат,
Наливаясь янтарным соком,
И от рук и от губ невысоко.
Я над прошлым стою, как прикован.
Вижу в платье тебя васильковом.
Вижу крупные слезы смеха
На лице твоем, вскинутом кверху.
Вижу – щуришься. Вижу – струится
Бирюза сквозь твои ресницы…
Как прозренье, раскрылись веки…
Мы расстались. Расстались навеки…
А ДЕНЬ ПРОШЕДШИЙ В СЕРДЦЕ ВСЁ СВЕТЛЕЕ…
НАСТРОЕНИЕ
Закат уже едва в заливе тлеет.
Темнеет туча, мчится с неба прочь.
А день прошедший в сердце все светлее,
Чем ближе подступает ночь…
МЕЛ
-О, как черна ты, — мел скрипел
На доску с каждым разом.
…Но без доски, хоть был и бел,
Не написал ни фразы.
ТОЧКА ЗРЕНИЯ
-Зерно ты видишь? – как-то мышка
Пожарную спросила вышку.
Зевнула та: “Чего? Зерно?
А что, давно горит оно?”
ВЕЧЕР
Уходит солнце на ночной покой,
А облако, приподнимаясь тихо,
Встает огромной снежною горой
Над полем розовеющей гречихи.
Мы были здесь. Еще видны следы,
Еще слышны, слышны слова надежды.
Но вянут уж моей весны цветы
И знаю я: не будет так, как прежде…
И вечер гаснет. В сумерках земля.
Лишь там, на небе, день еще пылает,
Во мне воспоминанья шевеля,
Прощальную улыбку посылает.
ТУМАН
Туман, туман… И лошади в тумане
Купаются, как будто в молоке.
И кто-то тайный, грустный от скитаний,
Идет зачем-то к дремлющей реке.
Молчат дома. Молчат сирени, липы,
Но кто со мной беззвучно говорит?
Кто так смеется? Чьи я слышу всхлипы?
Кто зажигает тайно фонари?
Родимых мест померкла позолота.
Но отчий дом, но старенькая мать
Все видятся – как с птичьего полета,
Все хочется до боли понимать.
Какая ночь! Все образы поплыли,
Мерцают влажно травы-клевера.
Я слышу вновь тепло дорожной пыли,
Я ухожу в далекое вчера…
Я ВИЖУ ПАРУС
Я вижу парус в бурном море.
Там вольная душа поет –
Не о скитаниях в просторе,
Не о погибели средь вод.
Звучат мотивы утвержденья:
Я это сделал, это смог.
Там смерти нет. Там возрожденье.
Там человек и царь, и бог.
Он видит все. Он весь пылает.
Он силу чувствует крыла.
Он слабости испепеляет.
Он обретает дух орла.
И сила на стихию дышит.
И мир, как на ладони, весь.
Мажорный звук он в буре слышит
И клекот радостный с небес.
Пусть падают на берег волны,
Пусть море от грозы дрожит,
Но белый парус, ветра полный,
По воле разума бежит.
ЗОЛОТОЙ ЕЖ
Я мальчишкой у темного леса
Увидал золотого ежа.
Он глядел на меня с интересом
И не думал куда-то бежать.
Золотились, светились иголки
И лучились на круглом огне.
И на миг, может, самый недолгий
Показался он солнышком мне.
Я по жизни прошелся неробко.
Удивленные миром глаза
Находили на пнях и на тропках
Непонятные мне чудеса.
И в какую я вышел породу?
Только книги да мысли в ночи.
Ёжик есть у меня в огороде.
Подойдешь – он сердито стучит.
Стало мне все чудно, а не чуднó,
Знаю я, как писать, где лежать.
Только стало немыслимо трудно
Увидать золотого ежа.
МАКИ ДЕТСТВА
Помню, мальчонкой забрел в огород,
Там меня встретили алые маки.
От удивленья разинул я рот:
Маки смотрели волшебно, как маги…
Дни – белоствольные рощи берез,
Ночи – в бору черноствольные ели.
Детство мое, ты из смеха и слез,
Ты из лужаек, цветов, каруселей.
Дальше и дальше ты, детство мое,
Так что ни год – это бор, это роща.
Сколько стволов за спиною встает,
Сколько их, памятных, кряжистых, мощных!
Чудится мне, я опушкой иду,
Чудится мне, будто там, за стволами,
Смуглый мальчишка в весеннем цвету
В мир устремился большими глазами.
Хочется, хочется вспять повернуть,
Хочется снова смеяться и плакать…
Детство мое, ты вернись, ты побудь,
Ты ослепи меня алостью мака…
ЛОШАДИ
Шли лошади, полны огня,
Шли лошади, полны печали.
Они закат большого дня
Несли на спинах и качали.
Заря вечерняя цвела
На шерсти рыжей, лошадиной,
Она их песнею была,
Была и отдыхом недлинным.
В туманы лошади ушли
И унесли зарю на спинах.
На травах росных там, вдали,
Они уснут под крик совиный…
И, может, каждая во сне
Себя увидит жеребенком,
Увидит мать и в тишине
Заржет заливисто и звонко.
Иль будет видеть вечный труд –
Себя в бескрайнем поле с плугом.
И будет вздрагивать под кнут,
Под грубую мужскую ругань.
Иль вздыбится гранатный всплеск –
И грива дьявольски взовьется,
Мелькнет клинка смертельный блеск –
И под копыта кровь прольется.
Война азартна и глупа –
Плюет свинцом на все живое…
Их знак – то трудная судьба,
То назначенье роковое.
Им награждений не дают,
Они не знают светлой даты.
За что же их порою бьют
И пахари, и те солдаты?
За что храпят в пыли, в грязи?
О, эти тягловые силы!
Войну и мир в возу везли,
И плач, и смех в седле носили…
В туманы лошади ушли
И унесли зарю на спинах.
Но потом пахнет от земли,
Но отпечатан след былинный!
СПАС
Я вижу: яблока огонь
В ветвях так царственно сияет.
Оно с себя с рожденья знает,
Нейдет довременно в ладонь.
Ни гусенице, ни жуку
Нельзя на бок его садиться.
Надежный сторож – божья птица –
Сидит бесшумно на суку.
Кружит крылатых тварей рой.
Я жизнь под яблоней приемлю.
Я вижу: падает на землю
Мой воробей за мошкарой…
Но вот пора. Зовет оно
И пахнет празднично, медово…
Ищи божественное слово,
Святое ставь на стол вино!
Сегодня говорят, что Спас,
Он ─ яблочный. Он светлый очень.
И каждый причаститься хочет
Едой, сияющей у глаз…
***
Купаюсь, а вода – она
Расходится кругами.
Река освещена до дна
Жемчужно облаками.
Ныряю, и скользит рука
По шелковистой тине.
Несет меня, несет река
По жизни, по быстрине.
Я делал зло, я зло искал,
О зле трубил я в трубы.
Да, я закон переступал,
Быть может, и не грубо.
Слабеет дух. Дубна моя
Осунется, остынет,
Забудет теплые края,
Уйдет под лед, под иней.
Синь, синь, — синичка – синий цвет,
А красный ─ у калины.
Тоска сердечная вослед
За песней журавлиной.
Присяду у реки. Дубна
Как будто обмелела.
Все берега свои она
Очерчивает мелом.
А черно-синяя вода
Стоит у переката.
Она, как тайная беда,
Как горькая расплата.
***
Позолотеют стены, крыши
И рамы стареньких окон,
Когда в вечерний час услышу
Знакомый колокольный звон.
Мне выше не найти награды –
Ведь звук глубокий и святой
Гласит о вечности отрадной,
Соединенной с красотой.
***
Дуб – малахит. Янтарен вяз осенний.
Стоит осина, будто красный стих.
Откуда краски? Кто их тайный гений?
Какая кисть расписывает их?
А может, статься и деревья знают
Те радости искусства, что и мы.
И в сладких муках красоту рождают
Их скрытые, упорные умы.
СОЛДАТКА-ОСЕНЬ
Нахлынула осенняя прохлада –
Ее встречаем проводами лишь
И новобранца, с погрустневшим взглядом,
И журавлей, летящих выше крыш.
Уж лед на речке блещет, как полуда,
Лишь на деревьях золотой огонь.
Не тронь его. Он жив еще покуда –
Покуда светит и разносит звон.
С утра встаешь – оденься, не гадая.
Тепло свои утратило права.
Взгляни кругом – от инея седая,
Как голова, окрестная трава.
Повсюду осень. Молодость пропала.
Она ушла, как талая вода.
Но почему моей привычкой стало
Так провожать ушедшие года.
Солдатка-осень: и печаль, и радость,
И журавли, и паутины сеть…
О, русская таинственная слабость,
О невозвратном со слезою петь.
ЖУРАВЛИ
О, солнце, ясность в небеса пролей!
Дай больше света северному краю!
Чтоб было видно лучше журавлей,
Их вожаки в дорогу собирают.
Они сегодня в высоте кружат
И мило говорят или курлычут
О том, что ночь осенняя свежа,
Что зов тревожный слышит сердце птичье.
В мир теплых стран дух клюквенных болот
Доставит стая странников летучих.
Вдохнет фламинго, бегемот вдохнет
И будет им прохладнее и лучше.
У журавлей – крестообразный след,
Крестят они луга, заливы, пашни.
Что юг, что север – все единый свет.
И журавли на всей планете – наши.
Их счастье в небе, на больших крылах.
И никогда б – ни выстрела, ни крови.
К священным птицам, чтоб всегда вела
Тропа, протоптанная истиной любовью.
ЛАСТОЧКА
Ее далекий перелет измучил.
И, доверяясь крыльям и ветрам,
Как звездочка, скользя по синей круче,
Спустилась к тихим солнечным домам.
Свила гнездо и, встретив ясный вечер,
На проводе, у красного окна,
Сидит, то во все горлышко щебечет,
То клювом чистит перышки она.
Поет певунья. Только песни эти
Про чувство голубое высоты,
Про то, что небо, небо есть на свете –
Огромный мир и света, и мечты.
КАМЕНЬ
Пригляделся. Режу пополам.
Камень сверху серый и угрюмый
Я шлифую. Где разрезал, там
Обнаружил каменные думы.
Обнаружил святость и грехи.
Тайну камня по слоям читаю.
Он в себе великие стихи
Нес времен великих, не считая.
Он в стихии огненной кипел.
Быль земли в себе писал курсивом.
Молча он страдал и молча пел,
Потому он изнутри красивый.
ПРОТИВОСТОЯНИЕ
Плачет снег: “Я таю, таю, таю…”
А цветок смеется: “Расцветаю!”
Лед трещит: “Крошусь я и ломаюсь…”
А река бурлит: “Освобождаюсь!”
Шепчет ночь: “Я становлюсь короче…”
День кричит: “Расту я, что есть мочи!”
Зло шипит: “Старею и слабею…”
А любовь поет: “Я молодею!”
ТАЙНЫЕ ПЕСНИ
Там у речки, где лошади пьют,
Стал я слушать, как воды поют,
Стал я видеть, как все поднебесье
Жадно слушает тайные песни.
Стал я слышать, как поле шуршит
О поре созревания ржи.
Узнавать по склонившейся тени
О случившемся грехопаденье.
Если стали не трогала ржа,
Узнавал назначенье ножа.
Побеждая в себе отвращенье,
Вижу корысть и зависть, и мщенье.
И читаю, читаю с лица,
Что несут потаенно сердца.
Может, вспыхнет в сумятице тесной
Чье-то сердце сердечною песней.
И оно там, где лошади пьют
Будет петь, так как воды поют.
И поведает, как поднебесье
Жадно слушает тайные песни.
Я НЕ МОГУ РАССТАТЬСЯ С СИНЕВОЙ
Я не могу расстаться с синевой.
Идет концерт. Поют про синий вечер,
А в зале кто-то вертит головой,
А в зале кто-то назначает встречу.
Летят, звенят девичьи голоса,
Им вторят звучно молодые парни.
А за окном просторная весна
И небо нынче в голубом пожаре.
Стоят и ждут своей поры леса
На розоватом, на колючем снеге.
Они в счастливых, теплых голосах
Все сводки слышат о счастливом беге.
Им хочется подернуться листвой
И с трепетом сердец в едино слиться…
Я не могу расстаться с синевой.
Она во мне порхает как синица.
ТЫ МОЛЧА ПРОХОДИЛА МИМО
Ты молча проходила мимо…
Я понял, что почти забыт.
И слово первое “любимый”,
Увы, не мне принадлежит.
Лишь по привычке, съежив плечи
И наше прошлое щадя,
Ты шаг замедлила при встрече,
Но не взглянула уходя.
Неловко, неуютно стало,
Лежала будто тень на мне,
А солнце радости осталось
В твоей забытой стороне.
Я вспомнил речку. Вспомнил сваи,
Кусты, где щелкал соловей…
Нелепо песни забываем,
Что пели в юности своей.
Нелепо в памяти стираем
Мы клятвы верности порой…
Прошла… Задела душу краем…
Ударь острей и боль утрой.
Ударь… Но что изменишь в свете!
Проходит миг… Проходит час…
В глаза глаза другие светят,
Другие выбирают нас.
КОРНИ
Буравят корни мрак земли,
Впиваются глубоко,
Идут к пластам тяжелым глин
За драгоценным соком.
И вот трепещет клен весной,
И зеленеет густо.
И каждый листик вырезной –
Великое искусство.
***
Женщине, отдавшей жизнь служенью
В органах милиции, дано
Находить в тяжелый час решенье,
Принимать решение одной.
Дети есть и есть большое счастье –
Разделять и радость, и печаль.
Ведь она их оставляет часто,
Уходя на вызов по ночам.
Там чужие, хмурые “ребятки”,
Как ежи колючие, сидят.
Но она смеется: “Всё в порядке!
Чай попьют – и все заговорят”.
Видит злобный образ хулигана
И сухой бездушный протокол.
Но сирени веточка в стакане
Нежно дышит на рабочий стол.
Очень верит: скоро будут люди
Добрые и сердцем и душой,
Обернутся праздниками будни…
Хочется пожить ей хорошо…
***
Ты далеко, но почему порой
Я слышу рядом теплое дыханье.
Я вижу гибкий стан и образ твой,
Любуюсь тайно, будто не впервой,
Угадывая все твои желанья.
Они в глазах глубоких, на губах,
В усмешке тихой и в порыве ясном.
Ты так мила, и возникает страх,
Что кто-то вдруг, погрязший во грехах,
К тебе ладонью прикоснется грязной.
Как грустно знать, что рядом с красотой
Моральное уродство проживает!
Оно, прикрывшись ложной простотой,
Как кошка черная за птичкой золотой
Следит и когти острые вонзает.
Нет, рождена ты не для грязных лап!
Не птица ты, а человек Вселенной.
Моя мечта – я твой извечный раб.
Я всемогущ, но и ничтожно слаб,
Чтобы коснуться твоего колена.
Ты далека, но взгляд твой предо мной.
Я весь свой век люблю тебя милýю.
Хоть ты не будешь для меня земной,
Но я хочу, чтобы никто иной,
А только я дождался поцелуя…
***
Никогда не чувствую беду,
Если яблони цветут в саду.
Не болят и не устанут ноги,
Если к дому все ведут дороги.
Забываю боли все и муки,
Если крепко обнимают руки…
Я шепчу скрипучему перу,
Что лишь с ним когда-нибудь умру.
